Хотя миссис Томас и освободилась наконец от чернокожей экономки, но у неё оставался ещё более опасный враг в лице чернокожей кухарки. Кулинарными талантами тётушки Дины нельзя было пренебречь, а мистер Томас был человеком эпикурейского склада и так привык к блюдам, которые стряпала тётушка Дина, что никто другой не сумел бы ему угодить. Все старания бедной миссис Томас изгнать тётушку Дину из кухни ни к чему не привели. Мистер Томас посоветовал своей жене просто-напросто быть подальше от кухни и не вмешиваться в стряпню, предоставив всё тётушке Дине. Миссис Томас никак не могла на это согласиться. Она ужасно любила возиться по хозяйству, волноваться, придираться, браниться. У неё дня не проходило без ожесточённых схваток с тётушкой Диной, которую хозяйка (и не без основания) попрекала тем, что она не умеет навести в доме чистоту и порядок. В ответ на такое обвинение тётушка Дина ворчливо заявляла, что от нищенки нечего ждать толку на хорошей кухне и что в кулинарии её хозяйка ничего не смыслит.
Эта междоусобная война длилась долго. Наконец миссис Томас стала уже серьёзно опасаться, что тётушка Дина собирается её отравить, и в течение долгих месяцев ничего не ела, кроме пищи, которую для неё готовила Касси. Впрочем, Касси так и не могла понять, чего именно боялась её госпожа — неопрятности тётушки Дины или вещей более страшных.
Во время всех этих домашних бед, которые, как утверждала миссис Томас, изо дня в день подтачивали её здоровье и усиливали приступы лихорадки, постоянно её мучившей, единственным её доверенным лицом и утешительницей была Касси. Ближайшие соседи жили на расстоянии нескольких миль. Хозяйки этих соседних усадеб, если только там вообще были хозяйки — так как некоторые плантаторы предпочитали вместо белой жены иметь чернокожую экономку, — будучи сами родом из Виргинии и Кентукки, относились к янки с не меньшим презрением, чем тётушка Дина. А у миссис Томас не хватило настойчивости сделать своё общество для них полезным или приятным и тем самым победить укоренившийся в них предрассудок. Мало радости видела она и от мужа. Каким бы он ни был в дни, когда ухаживал за ней, теперь она давно уже уступила своё место в его душе любимой сигаре, мятной водке и жевательному табаку, и для того, чтобы избавиться от её постоянных и, как он выражался, пустяковых жалоб, он старался возможно меньше попадаться ей на глаза. Её падчерица, четырнадцатилетняя девочка, по-видимому, была настроена против мачехи и действовала заодно с тёткой Диной, точно так же как прачка, швея и вся остальная прислуга. Все они разными своими выходками доводили миссис Томас до такого состояния, что однажды она поделилась с Касси своими опасениями, что эти отвратительные чернокожие погубят не только её здоровье и красоту, которые уже и так сильно пострадали от лихорадки, но также и её душу. Она была уверена, что, живя на плантации, на спасение души рассчитывать трудно.
Касси прониклась чувством горячей благодарности к своей несчастной госпоже. Она глубоко сочувствовала как её нравственным страданиям, которые ещё больше усиливались от болезни, тоски и всякого рода неудач, так и тому тяжёлому одиночеству и поистине рабскому положению, на которое она, продав себя, была теперь обречена. Она видела, что ей, с её живым, деятельным характером, особенно трудно смириться с этим вынужденным бездействием и с тем, что, хоть её и звали хозяйкой, она фактически ничем не распоряжалась и ничего не знала у себя в доме. Касси делала всё, чтобы успокоить и развлечь свою хозяйку; её ровный, жизнерадостный и мягкий характер помогал ей в этом, и вскоре миссис Томас не могла уже без неё обходиться. Это обстоятельство поставило Касси в довольно сложные взаимоотношения с остальными служанками, которые готовы были распространить своё неприязненное и даже враждебное отношение к госпоже и на её камеристку. Однако природные приветливость и обходительность помогли Касси изменить это положение. Оказывая всем разные мелкие услуги, стараясь говорить всем одно только приятное — а ей всегда доставляло удовольствие делать других счастливыми, — она сумела даже завоевать расположение самой тётки Дины и спокойно вторгаться в её владения, на что её госпожа никак не решалась.
Миссис Томас не отличалась ни особым умом, ни добротой, и по временам она даже изливала на Касси своё дурное настроение и капризы. Но тем не менее старательные заботы камеристки и её преданность вызвали в миссис Томас желание чем-то отблагодарить её. Обнаружив, что Касси никогда не учили читать — так как никто из её прежних хозяев не считал это нужным, — миссис Томас принялась учить её, а вместе с ней и её маленького сына чтению и продолжала свои занятия даже и после того, как мистер Томас в шутку пригрозил отдать её под суд за то, что она обучает рабов грамоте. Миссис Томас была очень довольна тем, что наконец нашла себе дело, и не только научила Касси шить и вышивать, но стала даже давать ей уроки музыки. В доме у неё было фортепьяно; мистер. Томас кутил его ещё на Севере к свадьбе и перевёз сюда на пароходе. Вскоре Касси, у которой был хороший слух, опередила свою учительницу, что, вообще-то говоря, было нетрудно сделать.
Так всё продолжалось года четыре, пока миссис Томас не умерла от тяжёлой жёлчной горячки. После её смерти Касси пришлось испытать новые превратности судьбы.
В Маунт-Флэт она уже больше была не нужна, и мистер Томас, надеясь вернуть крупную сумму, когда-то заплаченную за неё в Августе, отправил Касси вместе с её маленьким сыном на продажу в Новый Орлеан.
Среди покупателей оказался некий мистер Кертис. Родом он был из Бостона и имел в этом городе большие связи. Как и многие другие уроженцы Бостона, он ещё в молодые годы перебрался в Новый Орлеан. После того как он основал там своё собственное предприятие, которое давало ему хороший доход, он, как это часто случается в этом городе с северными дельцами, стал следовать местным обычаям, сошёлся с молодой, красивой мулаткой и так сильно привязался к ней, что, когда она умерла — а это случилось совсем недавно, — оставив ему маленькую дочь, года на три-четыре моложе Монтгомери, он очень по ней горевал.
Мистер Кертис стремился к спокойной семейной жизни. Когда боль утраты после смерти его возлюбленной улеглась, он стал посещать невольничьи тюрьмы в поисках другой женщины, которая могла бы заполнить пустоту в его жизни. Красота Касси произвела на него сильное впечатление, и он купил её, а вместе с ней и её маленького сына. Всё это я сейчас рассказываю спокойно, но ты, читатель, сам поймёшь, что я переживал, слушая этот рассказ из уст самой Касси!
Вскоре после того, как мистер Кертис поручил Касси своё домашнее хозяйство, в то время очень скромное, и воспитание своей маленькой дочери, он, хоть и очень деликатно — так как это был человек обходительный и джентльмен в полном смысле этого слова, — выразил ей своё намерение вступить с ней в более близкие отношения.
Он немало был изумлён, увидев, что Касси, не в пример другим, остаётся совершенно равнодушной к его предложениям и даже старается сделать вид, что не понимает, чего он от неё хочет. Но так как он гордился, и не без основания, впечатлением, которое он производил на женщин, и своим успехом у них и, помимо всего прочего, в большей мере был человеком чувствительным, чем страстным, — покорить сердце женщины, пусть даже самой смиренной, было для него гораздо заманчивее, чем овладеть её телом.
Когда господин дарит своей любовью невольницу, человек высокопоставленный — женщину ниже его по положению, король — свою подданную, а знатный дворянин — крестьянку и даже какую-нибудь горожанку, для них обычно не составляет труда добиться победы. Что же касается невольницы, то, как ни мимолётна возникающая у неё связь с кем-нибудь из свободных людей, отношения эти всё же на какое-то время как бы приподнимают её над прежним приниженным состоянием и, ставя её в положение любовницы, тем самым возвышают её в собственных глазах и в глазах всех остальных рабов больше, чем любая связь с таким же рабом, как она. Ведь если связь, в которую вступают рабы, даже и назовут браком, то это ещё ничего не значит; в глазах закона она остаётся не чем иным, как временным сожительством, которое не даёт никаких прав, оставляет детей без отцов и может в любой момент окончиться не только по капризу самого мужа, но и по прихоти его хозяина и даже кредиторов последнего.