Но вот наконец буря улеглась, и мы, подняв паруса, взяли курс на Францию. Вдали уже виднелась земля, и мы находились всего в нескольких лигах [29] от гавани, когда вдали появился вооружённый бриг под английским флагом, державший курс прямо на нас. Не успели мы опомниться, как по нашему кораблю был дан выстрел. Сразу после этого с брига была спущена шлюпка, которая направилась к нам.

В те времена американские корабли нередко подвергались такой проверке, и наш капитан не проявил по этому поводу особого беспокойства. Но офицер с английского корабля, едва только ступив на нашу палубу, подошёл к капитану и, схватившись за палаш, заявил ему, что берёт его в плен.

Оказывается, за то время, пока мы лавировали среди ньюфаундлендских отмелей, Америка в конце концов набралась храбрости и объявила войну Англии. Вооружённый корабль был английским капером, и мы оказались его призом. Всех нас, матросов, сначала загнали в трюм, а потом вызвали наверх и предложили: либо поступить матросами на капер, либо в качестве пленных отправиться в Англию. Около половины нашего экипажа составляли люди, которых моряки называют «голландцами», — уроженцы берегов Балтийского и Северного морей, искатели приключений, которым было всё равно кому служить. Они охотно приняли предложение англичан. Американцы же поручили Тому Тернеру выступить от их имени, и на предложение лейтенанта он резко, и пожалуй даже грубо, ответил:

— Нет! Скорее вы дождётесь верёвки!

Никакие патриотические чувства меня не удерживали. Я отказался от своего отечества, если таким именем можно назвать страну, которая дала вам жизнь, но потом своими порочными и несправедливыми законами лишила вас всего, ради чего стоит жить. Выступив вперёд и не обращая внимания на неодобрительный шёпот моих вчерашних товарищей, я вписал своё имя в судовой список. Если бы товарищи, с возмущением глядевшие на меня, знали мою жизнь, ни один из них не решился бы осудить меня.

Некоторое время капер ещё крейсировал по морю в поисках добычи, но безуспешно. В конце концов он вернулся в Ливерпуль, чтобы пополнить свои запасы. Численность нашего экипажа значительно увеличилась, и вскоре мы снова вышли в море. Плавая вдоль берегов Франции, мы захватили несколько довольно незначительных судов, но среди них не было ни одного, представлявшего ценность приза. Тогда было решено направиться в Вест-Индию. Неподалёку от Бермудских островов, когда мы шли, держась близко к ветру, мы заметили впереди себя корабль и пустились за ним вдогонку.

Преследуемый корабль ослабил паруса, ожидая нашего приближения, Это навело нас на мысль, что перед нами военное судно, а так как мы стремились к добыче, а никак не к бою, то мы поспешили сделать крутой поворот и отошли.

Но тут враг перешёл в наступление, а так как неприятельское судно отличалось лучшим ходом, оно вскоре же нас нагнало.

Видя, что уйти нам не удастся, мы убрали мелкие паруса, легли в дрейф, подняли английский флаг и приготовились к бою.

Неприятельская шхуна была хорошо вооружена и быстро ходила. Это был американский капер, что размеру равный нашему бригу, но обладавший значительно лучшей осадкой. Он взял курс прямо на нас. После троекратных криков «ура» он дал по нашему судну бортовой залп, причинивший нам немалый урон. Лавируя по ветру и ловко маневрируя, неприятельская шхуна заняла удобную для себя позицию, а затем открыла такой огонь, что издали казалось, что она вся объята пожаром. Пушки её стреляли хорошо, и прицел был точен. Мы получили большие повреждения. Наш капитан и его первый помощник вскоре были ранены и вышли из строя. Мы старались, насколько это было в наших силах, расплачиваться с неприятелем той же монетой, но наши люди падали один за другим, и огонь пушек заметно слабел. Бушприт шхуны вклинился в снасти грот-мачты, и сразу же на шхуне раздалась команда:

— На абордаж!

Схватив пики, мы приготовились встретить неприятеля, но небольшой неприятельский отряд ворвался к нам на корабль; последнего офицера, который ещё оставался на палубе, ранили, испуганных и растерявшихся матросов оттеснили на бак.

Я мгновенно оценил всю опасность нашего положения, и мысль о том, что я снова могу попасть в руки насильников, от которых с таким трудом вырвался, вернула мне мужество, уже почти совсем угасшее в этом неравном бою. Я почувствовал в себе нечеловеческую силу. Встав во главе нашего совершенно измученного и павшего духом экипажа, я бросился в бой с неистовой и безумной отвагой, словно герой какого-нибудь романа.

Я заколол двух или трёх нападавших. И когда остальные начали отступать, я крикнул товарищам, чтобы они помогли мне. Мой пример воодушевил их. Сомкнув ряды, они смело кинулись за мной, оттеснили врагов к самому борту, многих сбросили в воду, а остальных заставили вернуться на свой корабль.

Наши успехи этим не ограничились: мы сами бросились на абордаж, и на палубе шхуны завязался такой же кровопролитный бой, как перед тем на палубе нашего брига. Счастье сопутствовало нам, и вскоре мы загнали весь экипаж шхуны на ют. Мы крикнули им, чтобы они сдавались; но их капитан, продолжая размахивать окровавленным палашом, решительно отказался. Приказав своим людям атаковать нас ещё раз, он первый яростно кинулся вперёд.

Пикой я выбил палаш из его рук, он поскользнулся и упал. Я тут же приставил острие моей пики к его груди.

Он взмолился о пощаде. Лицо его показалось мне знакомым.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Осборн!

— Джонатан Осборн? Был капитаном брига «Две Сэлли»?

— Да, он самый.

— Раз так, то умри! Таким негодяям, как ты, пощады нет!

С этими словами я вонзил ему в сердце острие моей пики. Меня охватило чувство радости оттого, что тиран получил по заслугам.

Но в дело справедливости никогда не следует вмешивать страсть, и если это возмездие, то оно должно совершаться без пролития крови. Надо признаться, что, хоть в душе моей и были тогда благородные побуждения, дикая ярость и жажда мести были несравненно сильнее. И всё же с этой минуты я хорошо понял, откуда берётся безумная смелость и страшная сила раба, который с оружием в руках мстит за отнятую у него свободу и убивает своего угнетателя с сознанием выполненного перед человечеством долга.

Увидев, что капитан их убит, экипаж, сложив оружие, сдался на милость победителей. Шхуна с этой минуты принадлежала нам; это было прекраснейшее из судов, которые когда-либо ходили по морю.

Все офицеры на бриге были ранены. Победа, по общему мнению, была одержана именно благодаря мне. Под одобрительные крики всего экипажа я был избран командиром захваченного судна.

Глава тридцать шестая

Мы быстро и без дальнейших приключений дошли до Ливерпуля. Шхуну признали нашим призом, и владельцы брига купили её у нас. Её вооружили и снарядили как капер. Узнав, какую роль я играл при захвате шхуны, владельцы назначили меня её командиром. В помощники себе я взял старого и опытного моряка. После того как команда была набрана, мы вышли в море.

Охотнее всего я совершал походы вдоль берегов Америки. Однажды, неподалёку от бостонской гавани, нам удалось захватить возвращавшийся из Ост-Индии корабль с очень ценным грузом, состоявшим из чая и шёлка. Мы препроводили его в Ливерпуль, где за него были выручены большие деньги. После этого я взял курс на юг, и наша шхуна в течение месяца или двух крейсировала вблизи Виргинских мысов. Мы всё время держались неподалёку от берега, и каждый раз, когда на горизонте появлялась земля, меня преследовало желание высадить несколько человек из моей команды и захватить спящими кое-кого из соседних плантаторов. Однако осторожность удержала меня от того, чтобы дать виргинцам этот наглядный урок, в котором они так нуждались.

Описание всех моих приключений на море заняло бы целую книгу, и это удалило бы меня от моей основной темы. Скажу только, что, пока длилась война, я всё время находился на корабле и оставил его, да и то с большим сожалением, только когда был заключён мир. Доставшаяся на мою долю добыча сделала меня человеком состоятельным — во всяком случае, в меру моих скромных желаний. Но что могло заменить мне ту кипучую деятельность и то разнообразие впечатлений, которые всё это время поддерживали во мне бодрость, не давая мне копаться в самом себе и отравлять себя ядом мучительных воспоминаний?