Пока мы готовились к нападению гончей и пока длилась борьба с ней, мы как-то почти не думали о её хозяине. Когда же, покончив с ней, мы обернулись, то увидели, что мистер Мартин, ехавший тем временем по верху, настиг нас раньше, чем мы ожидали. Прицелившись в нас, он предложил нам сдаться. При виде управляющего Томас пришёл в бешенство и с ножом в руке кинулся на него. Мистер Мартин выстрелил, но пуля, пролетев над головой Томаса, исчезла в ветвях деревьев. Управляющий попытался повернуть лошадь, но в это время Томас, подскочив к нему, схватил его за руку и, стащив с седла, повалил на землю. Испуганная лошадь помчалась прочь, и, как я ни старался, мне не удалось поймать её. Мы стояли наготове, ожидая, что вот-вот появятся другие охотники. Но далеко вокруг не видно было ни одной живой души. Мы воспользовались этим затишьем, чтобы отступить, и двинулись к нашему убежищу на болоте, уводя с собой захваченного нами пленника.

От него мы узнали, что о нашем побеге стало известно в то самое время, когда в Лузахачи съехались судьи. Немедленно было решено поднять на ноги всю округу и устроить настоящую облаву. Для этой цели забрали лошадей, собак и выставили всех людей, которых можно было найти. Их разбили на отряды, и они сразу же принялись обыскивать лес, поля, болота.

Один из таких отрядов, состоявший из пяти человек, к которому и присоединился мистер Мартин со своей собакой, выследил троих из наших товарищей, укрывшихся у самого берега реки в болоте, густо поросшем мелким кустарником. Соскочив с лошадей, с ружьями наперевес, охотники вслед за собакой углубились в чащу. Наши несчастные друзья были в таком изнеможении и спали так крепко, что их разбудила только гончая, со свирепым лаем накинувшаяся на них. Она вцепилась в горло одного из беглецов и не дала ему даже подняться. Остальные бросились бежать. Охотники открыли стрельбу. Один из беглецов, сильно израненный дробью, упал замертво. Второй продолжал бежать. Как только удалось оттащить собаку от её добычи — а это потребовало немало трудов и времени, — её пустили по следу другого беглеца. Она шла по этому следу до самой реки, но затем потеряла его. Беглец бросился в воду, и, вероятно, ему удалось вплавь достигнуть противоположного берега. Собаку никак нельзя было заставить плыть за ним, а болото на том берегу считалось почти непроходимым, и в нём легко было увязнуть; поэтому преследователи отказались от своего намерения продолжать охоту в этом направлении, и несчастному беглецу удалось хоть на какое-то время от них укрыться.

После этого наши враги решили разделиться. Двое из них взялись доставить в Лузахачи пойманного раба, тогда как мистер Мартин со своей гончей и ещё трое должны были продолжать преследование. От своего пленника они узнали, в каком месте мы разбились на группы и в каком направлении каждая из этих групп двинулась. Пробежав некоторое расстояние, гончая напала на след и залаяла. Лошади, на которых ехали спутники мистера Мартина, были так измучены, что, когда он, пришпорив коня, понёсся за своей собакой, они вскоре же отстали от него на значительное расстояние.

Мистер Мартин, закончив свой рассказ, посоветовал нам вернуться в Лузахачи и сдаться. Он добавил при этом, что словом джентльмена и управляющего гарантирует нам полную безнаказанность и даже получение денежной награды, если мы не учиним над ним никакого насилия.

Солнце уже почти закатилось. Короткие Каролинские сумерки должны были очень скоро смениться тёмной, безлунной ночью, и нам не приходилось особенно опасаться, что в такой темноте наше убежище будет открыто.

Я взглянул на Томаса, как бы спрашивая его совета. Он отвёл меня в сторону, предварительно удостоверившись, достаточно ли крепко наш пленник привязан к дереву. А привязали мы его верёвками, найденными у него же в кармане; верёвки эти были приготовлены им, надо полагать, для совершенно других нужд.

Остановившись, Томас немного помолчал, как будто собираясь с мыслями.

— Арчи, — произнёс он наконец, указывая на Мартина, — этот человек сегодня умрёт!

В голосе его звучало ледяное спокойствие и в то же время какая-то безумная сила.

Я был поражён и не сразу мог ответить. Я взглянул на Томаса; лицо его выражало суровое торжество и непреклонную волю. Глаза его сверкали. Он снова повторил, но на этот раз тихим и спокойным голосом, который совершенно не подходил для таких слов:

— Говорю тебе, Арчи, этот человек сегодня умрёт! Это она велит. Я это ей обещал, и теперь время пришло.

— Кто это велит? — поспешно спросил я.

— И ты ещё спрашиваешь — кто, Арчи? Да ведь этот человек — убийца моей жены!

Хоть мы с Томасом были всегда очень дружны, он после смерти жены впервые заговорил о ней со мной так прямо. Иногда, правда, мне приходилось слышать от него какие-то туманные намёки. И я вспомнил, что несколько раз в очень странных и бессвязных словах он уверял меня, что и теперь общается с ней.

Сейчас, когда он произнёс её имя, слёзы навернулись у него на глазах. Он поспешил смахнуть их и с холодным спокойствием в третий раз повторил так же тихо, но решительно:

— Говорю тебе, Арчи, этот человек сегодня умрёт!

Перебирая в памяти все подробности смерти его жены, я не мог не признать, что и в самом деле убил её мистер Мартин. Все мои симпатии и тогда и теперь были на стороне Томаса. Убийца находился в его власти. Томас считал, что он обязан покарать его, и я вынужден был признать, что казнь эта будет актом справедливого возмездия.

Тем не менее мысль, что придётся пролить кровь, была для меня нестерпима. А может быть, где-то на дне души ещё притаились остатки рабского страха и постыдного малодушия, которые более сильный духом Томас сумел окончательно в себе преодолеть. Я признавал, что, по справедливости, управляющий должен заплатить за всё жизнью, но в то же время я напомнил Томасу обещание мистера Мартина, который заверял, что простит нас и оградит от наказания, если мы доставим его домой.

Презрительная улыбка заиграла на лице Томаса.

— Ну, разумеется, Арчи, — произнёс он, — простит и оградит! А на следующий же день — сто ударов плетьми, а затем, по всей вероятности, и петля на шею. Нет, не хочу я такого прощения. Нет, Арчи, не нужна мне их милость. Слишком долго я был рабом. Сейчас я вольный человек, и уж если меня возьмут, так пусть берут и жизнь: к тому же верить им нельзя, даже если бы мы этого хотели. Ты знаешь, что нельзя. Они не считают себя обязанными выполнять обещания, данные рабу. Они готовы сейчас обещать всё что угодно, лишь бы мы оказались в их власти. Только их обещания всё равно что гнилая солома. А вот моё обещание — это другое дело. А ведь я говорил тебе, что я это обещал. Да, я дал клятву и теперь в последний раз повторяю тебе: этот человек сегодня умрёт!

В голосе его и во всех его движениях сквозила такая сила и такая решимость, что я ничего не смог с ним поделать. Я перестал отговаривать его и сказал, чтобы он поступал как находит нужным. Он зарядил ружьё, которое отнял у мистера Мартина и всё время не выпускал из рук. Затем он подошёл к управляющему, сидевшему у подножия дерева, к которому мы его привязали.

Мистер Мартин тревожно взглянул на нас и спросил, что мы решили.

— Мы всё решили, — ответил Томас, — мы даём тебе полчаса на то, чтобы приготовиться к смерти. Воспользуйся этим временем: у тебя на душе немало грехов, а жить тебе осталось недолго.

Невозможно описать, какое замешательство и какой ужас отразились на лице управляющего при этих словах. Он не хотел им верить. Сначала он властно приказал нам отвязать его от дерева. Мгновение спустя он попытался засмеяться, делая вид, что принял слова Томаса за шутку. В конце концов он расплакался как ребёнок, умоляя пожалеть его.

— А нас ты когда-нибудь жалел? — спросил Томас. — Мою жену ты пожалел? Ты убил её и теперь заплатишь жизнью за её жизнь.

Мистер Мартин стал клясться, призывая бога в свидетели, что не виновен в смерти Анны. Да, он действительно наказал жену Томаса. Он этого не отрицает. Но он только выполнял свой долг, и никак не может быть, чтобы эти несколько ударов могли послужить причиной её смерти.