Шествие двинулось в путь. Хозяева, которым помогали нанятые на этот случай надсмотрщики, ехали верхом по бокам колонны, вооружённые, как и подобает, длинными бичами. Это был тяжёлый, медленный и утомительный переход. Шли мы без всякой охоты; несчастные, не привыкшие к таким усилиям дети изнемогали под тяжестью цепей. Все мы ослабели от недостатка пищи; наш новый хозяин был человек расчётливый и старался всячески сократить путевые издержки.

Я не стану утруждать читателя описанием нашего однообразного и учительного путешествия. Скажу только, что после нескольких дней ходьбы мы переправились через величественную и широкую реку Потомак и ночью достигли столицы федерации, или, вернее, того места, где её должны были выстроить, так как в те годы Вашингтон был всего-навсего большой деревней; дома были разбросаны по обширному участку и нередко отделялись друг от друга пустырями, поросшими бурьяном. Но всё же в нём и тогда можно было предугадать величие и богатство будущей столицы. Ещё её достроенный Капитолий высился перед нами, освещённый луной; в здании этом можно было уже почувствовать его будущее великолепие. В окнах виден был свет — возможно, что там заседал Конгресс. Вид этого здания произвёл на меня сильное впечатление.

«Здесь, — подумал я, — самое сердце великого народа, место, где вся его мудрость собрана во едино, чтобы создавать законы, которые должны обеспечить благополучие всего населения страны, — законы, справедливые и равные для всех, законы, достойные свободного народа и великой демократии!»

В ту самую минуту, когда я мысленно произносил эти слова, железный обруч, охватывавший мою шею, коснулся места, где кожа была содрана. И когда я рванулся от боли, лязг цепей сразу же напомнил мне, что «справедливые и равные для всех законы свободного народа и великой демократии» не могли спасти миллион[21] людей от ужасов угнетения и рабства. Щёлканье бичей наших надсмотрщиков заставило нас с особой остротой почувствовать, что даже у стен этого храма свободы — нет, под самыми сводами этого храма — не нашлось никого, кто бы возмутился этой бесчеловечной, позорной и гнусной тиранией и положил бы ей конец. Что же это за свобода, если столица свободного государства стала невольничьим рынком? Что же это за свобода, если она в самом здании высшего законодательного собрания страны терпит, чтобы её нагло попирали представители рабовладельческой аристократии?

Мы проследовали вверх по улице, тянувшейся вдоль Капитолия, и добрались до помещения торгового дома «Братья Сэвидж и К⁰». Они-то и были нашими новыми хозяевами. Площадка в пол-акра была окружена оградой высотой в двенадцать футов, щедро утыканной вверху железными остриями и осколками стекла. Посредине площадки виднелась невысокое кирпичное строение с маленькими окнами, прикрытыми решёткой. Массивная дверь запиралась на крепкие замки и засовы.

Таков был торговый дом «Братья Сэвидж и К⁰». Здесь, под самыми стенами Капитолия, помещалась их главная тюрьма, сюда сгоняли рабов, которых компания скупала во всех концах страны. А когда собиралось достаточное количество рабов, их переправляли партиями или грузили на суда и отправляли на Юг. Торговый дом «Братья Сэвидж и К⁰» имел, разумеется, возможность, точно так же как и все остальные работорговцы, пользоваться местной городской тюрьмой. Но размах их коммерческих операций был таков, что городская тюрьма оказалась для них слишком мала, — и тогда они выстроили собственную. Тюрьму эту возглавлял опытный тюремщик, и она ничем особенно не отличалась от любой другой. В дневное время рабам разрешалось прогуливаться по двору, но с наступлением сумерек их всех, без разбора, загоняли в тюремное здание. Это было тесное, плохо проветриваемое помещение; там иногда скоплялось огромное количество людей. В течение всего времени, которое нам пришлось пробыть там, мы буквально задыхались от духоты и зловония. По утрам я выходил во двор с чувством мучительной жажды, весь дрожа как в лихорадке.

Штаты Мэриленд и Виргиния гордятся тем, что первыми потребовали прекращения торговли неграми в Африке и вывоза их оттуда. Эти штаты и в самом деле, по-видимому, способствовали проведению этой меры. Но у них были на это свои весьма веские основания. Они добились одобрения всего человечества благодаря тому самому постановлению Конгресса, которое одновременно закрепило за ними монополии на всю внутриамериканскую торговлю рабами. Торговля эта значительно превосходит африканскую, но в то время как та считается пиратством, торговля рабами на собственной территории производится как законное, справедливое и даже почётное дело.

Колумбийский округ, в котором расположен и город Вашингтон, находится между Виргинией и Мэрилендом. В силу своего удачного географического положения, а также в силу разных других причин он постепенно стал центром торговли живым товаром. Честь эту, однако» ему приходится делить с Ричмондом и Балтиморой, главными городами Виргинии и Мэриленда. Земли в обоих этих штатах разорены и совершенно истощены нелепой и устарелой землевладельческой системой, применяющейся всюду, где плантации велики и где пользуются рабским трудом. Произрастает на этих плантациях то же, что и в свободных штатах к северу и к западу от них, и опасность конкуренции и полного вытеснения продуктов, привезённых с Юга, продуктами, добытыми свободным трудом, растёт с каждым днём.

Многим из виргинских плантаторов не удаётся уравновесить свой бюджет иначе, как прибегая ежегодно к продаже одного или двух негров. Это называется «съесть негра» — выражение, достойное «гуманных» рабовладельцев.

Значительное число землевладельцев уже не надеется на выручку за свои урожаи. Они стараются, правда, хотя бы частично покрыть текущие расходы за счёт доходов с плантаций, но сколько-нибудь значительную прибыль они ожидают только от «разведения» рабов для продажи их на южных рынках. Южные рынки поэтому всегда «получают» достаточное количество виргинских рабов, так же как лошадей и мулов они получают из Кентукки.

Но в Америке, так же как и в Африке, торговля невольниками влечёт за собой серьёзное бедствие — опустошение края. Этому же способствует непрерывная эмиграция; целые округа в Нижней Виргинии постепенно превращаются в пустыню, и такая же угроза нависает над первыми англо-американскими поселениями; места эти становятся столь же дикими и заброшенными, какими они были когда-то. Некогда пышные поля теперь покрыты густыми и почти непроходимыми чащами, куда уже возвращаются олени и другие животные — исконные обитатели этих мест.

Глава семнадцатая

Нас загнали во двор тюрьмы, и за нами захлопнулись тяжёлые ворота, крепко обитые железными гвоздями. После этого принялись отпирать тяжёлые дверные замки. Когда дверь распахнулась, нас без всяких церемоний втолкнули внутрь помещения. Бледный луч луны проскользнул туда сквозь узкую решётку на окнах, но прошло некоторое время, прежде чем мне удалось хоть что-нибудь различить. Когда наконец мои глаза стали привыкать к темноте, я увидел, что меня со всех сторон окружают люди; их было не менее сотни. Мужчины и женщины, большей частью в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, в невообразимой тесноте валялись на голом полу.

При нашем появлении многий из них поднялись с мест, окружили нас и засыпали вопросами о том, кто мы и откуда. Казалось, эти люди готовы были радоваться всему, что нарушало однообразие их жизни в заключении. Но мы так устали, что нам было не до разговоров. Мы повалились на пол и, несмотря на тяжёлый, зловонный воздух, вскоре же крепко уснули. Сон — лучшее утешение страдальцев, милосердие его сказывается в том, что он охотнее смыкает вежды угнетённых, чем угнетателей. Вряд ли кто-нибудь из владельцем торгового дома «Братья Сэвидж и К⁰» спал в эту ночь таким глубоким и спокойным сном, каким спала самая несчастная из его новых жертв..

Настало утро, дверь тюрьмы распахнулась, и мы получили разрешение бродить взад и вперёд по двору. Нам роздали скудные порции маисовых лепёшек — это был весь завтрак, который считали возможным уделить нам наши богатые, но скупые хозяева. Утолив голод, я сел на землю и стал приглядываться к тому, что меня окружало, Заключённые собирались небольшими группами — по двое или по трое, а иногда и более многочисленными. Мужчин было, вообще говоря, больше, чем женщин; но это соотношение сразу же изменилось, так как с нами прибыло немало женщин. Они явно пользовались успехом, и им предлагали вступать во временную связь, на срок, который суждено будет пробыть вместе в этой тюрьме. Большинство женщин, которых мы здесь застали, уже успели заключить такого рода брачные союзы.