Я пошёл, но Бухович меня обманул; он пришёл с четырьмя сообщниками, у которых были ножи, ломы и железные трубы. Молча они накинулись на меня. Несколько минут я защищался, но борьба закончилась моим поражением. Однако Бухович боялся меня до конца, до той самой минуты, когда наклонился ко мне, чтобы проверить, жив ли я ещё. Дважды на прощание он второпях пнул меня ногой в лицо — думал, что пинает труп.
Но я остался в живых и когда пришёл в себя и дополз до уличного фонаря, то уже знал, что буду жить. На следующий день какая-то газета напечатала в рубрике происшествий сообщение о том, что обнаружен неизвестный человек, умиравший под фонарём на окраине города. Я только усмехнулся, вспомнив, что у меня в кармане лежит тот роковой бриллиант. Мне казалось, что своими ранами и кровью я победил его фатальную силу.
ЗЛОЙ положил руку на письменный стол: на среднем пальце сверкал прекрасный бриллиант. Из его груди вырвался глубокий, тяжёлый вздох.
— Когда я через три месяца вышел из больницы, — сказал ЗЛОЙ, — Бухович куда-то исчез. Я долго его искал, а потом поехал на освобождённые земли. Полтора года работал в поле. Очень много читал, старался учиться и думал… Позади у меня целые недели бессонницы, пан поручик! В эти ночи я понял, как должны жить люди, понял, что невозможно решить какую бы то ни было проблему в мире двумя, даже самыми сильными, кулаками.
Потом вернулся в Варшаву, работал на строительстве чернорабочим. Я был незаметным, молчаливым, никому не бросался в глаза и не встречал никого из свидетелей моей прежней славы. Но Варшава — большой город, а в большом городе нет спокойствия. В селе я только и думал, как бы искупить свой грех, а в Варшаве стал думать о другом. Я люблю этот город, поручик, а любовь заставляет действовать. Тогда я, собственно, и начал то, что вам уже известно…
ЗЛОЙ поднялся. С минуту постоял, выпрямившись, как чёрный восклицательный знак, в мягких сумерках, на фоне вечернего варшавского неба.
— Мне кажется, то, что я делал, было правильным выводом из моей прежней жизни, — проговорил он. — Верю в справедливость этого. Не желаю и не отрекаюсь от того, что делал. Вот и всё.
Он закончил рассказ и сел. Дзярский включил настольную лампу; яркий электрический свет разделил комнату на три части. ЗЛОЙ сидел в средней, светлой. На лице его была усталость.
— Человек, которого вы сегодня преследовали, Бухович, да? — после долгого молчания задал вопрос Дзярский.
— Да, — ответил ЗЛОЙ.
— А слышали вы что-нибудь о Кудлатом? — поспешно спросил поручик.
— Слышал, — утомлённым голосом сказал ЗЛОЙ, — понимаю, что вы имеете в виду. Вы думаете, что Бухович и Кудлатый — одно и то же лицо? Возможно. Я тоже так думал. Но если бы я попытался разгадать эту загадку, то снова запутался бы в грязных сетях спекулянтских и бандитских шаек. Между тем, прошу правильно меня понять, пан поручик… Я не только спал на матрасах первых рабочих общежитий Варшавы. О, этакий скромный, всегда усталый каменщик в пропотевшем под курткой свитере! Я хотел там спать и хотел иметь дело с кирпичом. А Кудлатый — человек, вращающийся наверняка в законспирированной среде спекулянтов. Бухович бежал от меня в прекрасном оливковом лимузине. Марки «гумбер», как сказал шофёр, ехавший со мной в «Варшаве».
— Шофёр Шмигло, — бросил Дзярский, — да? Говорите, «гумбер»? — усмехнулся он, как человек, который после долгих блужданий выходит на хорошо знакомую дорогу. — Новак, — проговорил поручик, вставая, — до суда будете сидеть в тюрьме… Да, — добавил он, что-то припомнив, — увидим ещё, чего хочет один из самых верных ваших компаньонов. Прибежал сюда сразу же после того, как вас арестовали.
— Из моих компаньонов? — переспросил, не моргнув глазом, ЗЛОЙ. — У меня нет никаких компаньонов.
— А пан Юлиуш Калодонт, ожидающий за этой дверью? Зачем он пришёл сюда, как не спасать арестованного друга? Связи между людьми, пан ЗЛОЙ, автоматически выявляются именно в такие минуты.
— Вы мыслите логично, — согласился ЗЛОЙ без малейшей обиды. — Что поделаешь!
Дзярский подошёл к двери и открыл её.
— Прошу, — обратился он к кому-то в другой комнате, — вы ведь ко мне, да?
Юлиуш Калодонт встал со стула, от удивления вытянув перед собой палку, и уставился на Дзярского одуревшим взглядом.
— Так вы были здесь? Всё время? — пробормотал он наконец.
— Очевидно, — сказал Дзярский, — позвольте…
Калодонт переступил порог и пошатнулся, увидев сидящего у стола ЗЛОГО. Он стоял, как воплощение безграничного удивления, палка ходуном ходила в его дрожащей руке.
— Гений! — выкрикнул Калодонт, водя палкой в воздухе от Дзярского к ЗЛОМУ и назад, словно бы связывая их. — Гений! Всё предвидел! Вы оба — вместе! Это чудесно!
— Что вы хотите сказать? — сухо поинтересовался Дзярский.
— Кто всё предвидел? — тихо переспросил ЗЛОЙ.
Глаза Калодонта некоторое время словно всматривались куда-то в пространство.
— Кто? Спрашиваете, кто? Такой маленький, низенький, в котелке, с зонтиком…
Установилась глухая тишина. ЗЛОЙ медленно поднялся с кресла. Дзярский нервно кашлянул.
— Пан поручик, — внезапно воскликнул Калодонт, обращаясь к Дзярскому, — не думайте, что вы всё знаете, — глаза рассерженного старика метали гневные молнии. — Я сюда пришёл не для того, чтобы спасать жизнь этого пана, — он указал на ЗЛОГО, — но… — тут Калодонт начал полную драматизма борьбу с собственным пиджаком, которая закончилась тем, что он вдруг извлёк из кармана белый конверт и бросил его на письменный стол. — Это для вас! — воскликнул он. — Для вас обоих! Такова воля того, кто вам адресовал письмо. Вы должны вместе его прочесть. — И добавил, одновременно загадочно и трагично: — Только бы не оказалось слишком поздно!
Белый конверт упал между Дзярским и ЗЛЫМ. Было какое-то тайное приказание в странных словах Калодонта, которое не позволило ни одному из них протянуть руку к письму. Дзярский молча встал и перешёл к узкой стороне стола. ЗЛОЙ стал позади него.
— Распечатайте, — сказал ЗЛОЙ.
Дзярский вскрыл конверт. ЗЛОЙ склонился над ним и стал читать через его плечо. У Юлиуша Калодонта перехватило дыхание: минута была очень напряжённая, настолько напряжённая, что у него подкосились ноги, и он опустился на стул.
Письмо состояло из трёх фраз, написанных мелким, но необыкновенно чётким почерком. В конце был выведенный круглыми буквами подробный адрес. И стояла подпись: Йонаш Дробняк.
Дзярский бросил письмо на письменный стол, сунув обе руки в карманы, отвернулся, сделал несколько шагов и стал у окна. «Интересно, — кольнуло что-то Калодонта в сердце, — что в этом письме? Чего ожидает Дробняк?» — Он хотел было протянуть руку к листочку бумаги, но не смог: волнение парализовало его движения. ЗЛОЙ тихо подошёл и стал за спиной Дзярского.
— Поручик, — прошептал он.
Дзярский не ответил. Казалось, он всматривался в вечер за окном, но глаза у него были полузакрыты.
— Поручик… — мягко проговорил ЗЛОЙ, — это мой последний шанс. С завтрашнего дня я надолго сяду за решётку. Позвольте мне… Я вернусь к вам с Буховичем. Тогда моя жизнь будет иметь хоть какой-то смысл.
— Вы убьёте его, — охрипшим, нетвёрдым голосом проговорил Дзярский.
— Не убью, — тихо ответил ЗЛОЙ. — Могу поклясться.
— Идите… — разрешил Михал Дзярский; он нервно зевнул и потёр ладонями лицо.
Когда поручик обернулся, ЗЛОГО уже не было в комнате. Одним прыжком Дзярский подскочил к телефону и поднял трубку.
— Караульная! — крикнул он. — Прошу выпустить гражданина, который только что был у меня.
Юлиуш Калодонт поднялся медленно, с необычайным достоинством. Неуверенной походкой растроганного человека приблизился к Дзярскому, протянул обе руки, схватил поручика за плечи и сильно его тряхнул. Не в силах вымолвить ни слова, он всю свою благодарность вложил в этот жест.
Мгновенным, но деликатным движением Дзярский сбросил со своих плеч ладони Калодонта и рванул дверь, выкрикнув: