В 1933 г., когда закончилась постройка нового дома и в него переселился Иван Петрович с семьей, я был вновь приглашен, теперь уже погостить в Колтушах, и я с удовольствием туда по ехал. Встреча была радостная. Иван Петрович и Серафима Ва 530 М. В. НЕСТЕРОВ сильевна были все те же, вовсе не изменились, не постарели. Новый дом был большой, двухэтажный, с вышкой, откуда Иван Петрович любил иногда по вечерам смотреть в телескоп. Перед домом был сад, огород, пчельник. Любимым местом пребывания Ивана Петровича была застекленная с трех сторон большая тер раса с балконом, выходящим в сад. Здесь Иван Петрович прово дил часы физического труда, к которому у него была давняя привычка и любовь. В 10 час. Иван Петрович уходил в свой но вый сад и там в продолжение 2 час. (минута в минуту) он копал ся, скреб дорожки, полол и т.д.

Вокруг дома кипела работа, шла распланировка будущего Павловского городка, прокладывали дороги, начиналась строй ка, а внутри дома, в лабораториях, шла своя, научная работа, и живое участие Ивана Петровича, несмотря на его «каникулы», всегда сопровождало эти работы.

Незаметно я прожил у Павловых две недели, пора было соби раться домой, в Москву.

Летом 1934 г. я снова был приглашен в Колтуши погостить. Теперь там собралась почти вся семья. Приветствуем друг дру га; на этот раз в Колтушах и Владимир Иванович, его жена и две маленькие девочки — Манечка и Милочка, любимые внучки Ивана Петровича и Серафимы Васильевны. Моему приезду, ви димо, рады; рад и я вновь встретиться с Иваном Петровичем, его семьей. Пошли дни за днями. Утром обычная встреча с Иваном Петровичем за чаем, беседа о том о сем. Со дня на день ожидали прибытия парижского вороновского подарка — двух шимпанзе, им наскоро готовили помещение, отепленное на осень и зиму. Жизнь в Колтушах шла своим обычным порядком, лишь с не большими на этот раз изменениями в привычках Ивана Петро вича: он не купался, мало играл в городки и вопреки своему обычаю не отдыхал от научных занятий летом.

Лето в том году было хорошее. Иван Петрович усердно рабо тал в саду — два часа перед завтраком и столько же перед обе дом. Он чистил дорожки, а я иногда на ходу зарисовывал его в альбом. Вообще мой альбом за последние два приезда в Колту ши сильно пополнился. По вечерам после чая Иван Петрович са дился в качалку; разговаривали или что-нибудь читали; я при страивался поудобнее и зачерчивал его, Серафиму Васильевну и раза два зарисовал Веру Ивановну. Иван Петрович любил делиться своими наблюдениями; его ум неусыпно работал в этом на правлении; казалось, в любые часы дня и ночи мозг его был спосо бен к ясным и точным выводам, недаром на стенах нового белого дома был начертан золотыми буквами его любимый девиз: И. П. Павлов и мои портреты с него 531 «Наблюдательность, наблюдательность и наблюдательность». Где бы он ни был, что бы он ни делал, он оставался наблюдате лем, экспериментатором.

Както работая в саду, чистя дорожки, он приблизился к той части сада, где стояли ульи, и здесь проявились его основные свойства, его наблюдательность: он стал внимательно следить за жизнью пчел. За завтраком (мы завтракали втроем: Иван Пет рович, Серафима Васильевна и я) Иван Петрович с оживлением, достойным большей аудитории, чем была перед ним, стал изла гать свои наблюдения над пчелами; говорил, что пчелы умны во всем, что, летая вокруг него, они не жалят его, так как знают, что он, как и они, работает, и не чувствуют в нем врага, так ска зать, эксплуататора их труда, вроде какого-нибудь пчеловода; что пчеловод — враг, потому он и не смеет приблизиться к ним, они сейчас же его накажут, ужалят, а вот он — Иван Петрови ч— не враг и потому они его не жалят и знают, что каждый из них занят своим делом и не покушается на труд другого и т.д. Все это было изложено горячо, убежденно, кончил Иван Петрови свои рассуждения любимой поговоркой «вот какая штука», при стукнув для вящей убедительности по столу кулаками, — жест, для него характерный и знакомый его близким, сотрудникам и ученикам. Мы с Серафимой Васильевной, выслушав вниматель но новые наблюдения Ивана Петровича, ничего не возразили. На другой день опять за завтраком нас было трое, и я, сидя с пра вой стороны от Ивана Петровича, заметил у его правого глаза, под очками, изрядную шишку; мы с Серафимой Васильевной заметили эту перемену, но не подали и виду. Иван Петрович за завтраком говорил о том о сем и был как бы в каком-то недоуме нии, а в конце завтрака, за пасьянсом, поведал нам, что его се годня во время работы ужалила пчела. Она, ясно, была глупая пчела, не сумела отличить его, человека для нее безвредного, от явного врага — пасечника, и случай этот, конечно, не был ти пичным, а исключительным. Поведав нам обо всем этом, он ус покоился. Мы опять не возражали. <…> На следующий день са димся завтракать. Видим, что с другой стороны, теперь с левого глаза около очков у Ивана Петровича вторая шишка, побольше первой. Симметрично, но лица не красит. Иван Петрович чем то озабочен, кушает почти молча и лишь в конце завтрака сооб щает нам, что и сегодня его ужалила пчела и… что он, очевидно, ошибся в своих предположениях, что ясно, для пчел нет разни цы между невинным занятием его, Ивана Петровича, и их вра га — пасечника. 532 М. В. НЕСТЕРОВ

Мы молча приняли к сведению мужественное признание в ошибочности выводов всегда честного Ивана Петровича.

Дни шли за днями. Я отдыхал от города, много читал, гулял по окрестностям Колтуш. Иван Петрович работал, читал, поле живая на своем неудобном, коротком и жестком с деревянными ручками диванчике, закинув за голову руки, упорно отказыва ясь от подушки, иногда дремал, но короткое время. Казалось, что привычка мыслить не покидала его ни на минуту. Иногда он просматривал газету, журналы, интересуясь тем, что творилось на белом свете. Он был горячим спорщиком, и мысль, овладев шая им, властвовала до тех пор, пока анализ и ясные доводы не покоряли ее или не делали сомнительной.

Искусство было для него необходимым отдыхом, его жестко ватым, но любезным диваном, а не высоким наслаждением, к которому нас призывали великие мастера Возрождения.

Мои воспоминания о художественной стороне жизни в Кол тушах закончу одной беседой нашей с Иваном Петровичем, во время которой он в очень деликатной форме попросил меня на писать с его супругидруга Серафимы Васильевны портрет. Это не входило в мои планы, у меня не было с собой даже подходя щего полотна, но я, конечно, согласился, оговорившись, что за успех не ручаюсь. Серафима Васильевна сидела во время сеан сов и была приятной собеседницей; портрет, по отзывам всей семьи, вышел похожим, и я подарил его Ивану Петровичу.

В это лето иногда собирались музицировать. Играл на рояле один из сотрудников Ивана Петровича — Клещов. Под его ак компанемент пела жена другого сотрудника, работавшего в про винции. Не раз за столом говорили о молодых московских ху дожниках — братьях Кориных. Судьба их интересовала Ивана Петровича.

Колтуши постепенно преображались в благоустроенный куль турный городок. В саду было множество цветов, посажены фрук товые деревья, ягоды, был и свой огород,

Однажды, перед моим отъездом, было чудесное утро, сидели мы на застекленной террасе, где подолгу любил оставаться Иван Петрович, где он работал, принимал гостей, беседовал. В это радостное утро в открытую балконную дверь бурно врывалось солнце. Оно заливало светом настурции, что росли на балконе. Пришла Вера Ивановна. Разговор стал общим. Я сидел в сторо не, слушал их оживленный разговор и любовался картиной. Иван Петрович такой бодрый, в своем «канареечном» чесучовом пиджаке, Вера Ивановна в синей нарядной кофточке поверх белой легкой блузки. И. П. Павлов и мои портреты с него 533

Я был восхищен этой случайной группой, и тут впервые при шла мне мысль написать другое — групповой портрет Ивана Петровича и Веры Ивановны. Тогда же я наскоро зачертил их, но этому портрету не суждено было осуществиться. На другой год все, все изменилось, солнце нас не баловало, да и Вера Ивановна неохотно соглашалась позировать, а потому и портрет вышел иной.