Изнурительная и кровопролитная гражданская война на юге страны окончательно развеяла остатки солдатских иллюзий относительно Карла I. И хотя парламент по-прежнему вел с ним бесконечные переговоры в Кэрисбруке, армия, говоря словами бывшего агитатора капитана Аллена, сочла “своим долгом… призвать Карла Стюарта Кровавого к ответу и за пролитую им кровь, и за вред, причиненный им Божьему делу и населению этой обездоленной страны”.
2 декабря 1648г. армия вернулась в Лондон. 5 декабря парламент большинством голосов одобрил условия короля о политическом устройстве Англии. Утром 6 декабря к дверям Вестминстерского дворца в сопровождении взвода мушкетеров подошел полковник Прайд и по списку арестовал всех, проголосовавших за это решение; остальные члены палаты, прозванные в народе “охвостьем”, образовали так называемый “индепендентский парламент”.
Во время одного из первых заседаний нового парламента группа депутатов выдвинула предложение предать короля суду по обвинению в измене национальным интересам. Поскольку же законных оснований для этого не было, палата лордов или, вернее, то, что от нее оставалось, категорически опротестовала такую постановку вопроса. Тогда группа депутатов палаты общин заявила, что ее решения фактически становятся законом страны и без утверждения их короной или пэрами. По настоянию Кромвеля была создана комиссия, хотя, помимо лордов, против этого возражали самые различные слои населения. Не были исключением и левеллеры, считавшие такой шаг политической ошибкой. На первом заседании суда в Вестминстер-Холле король заявил, что не считает его законным, не признает себя виновным или невиновным и категорически настаивает на своем историческом праве быть судимым только судом пэров. С точки зрения формальной законности он был, конечно, прав, но ведь его судьбу решал революционный трибунал, который сам творил законы своего времени. После нескольких дней бурных судебных прений (и многочисленных протестов со всех сторон) Карл I был признан виновным, приговорен к смертной казни и 30 января 1649 г . принародно обезглавлен в Уайтхолле. Армия ликовала, но в толпе присутствующих было немало и таких, кто искренне рыдал, бросая последний взгляд на своего короля. Церковь и государство приобрели бесценного великомученика, а известие о казни волной ужаса прокатилось по всем королевским дворам Европы.
Объявив страну республикой, парламент индепендентов создал Государственный совет во главе с Оливером Кромвелем. Левеллеры попытались было потребовать соблюдения положений ранее выдвинутой программы — “Народного соглашения”, однако в ответ на это Кромвель тут же арестовал лидеров левеллеров; петицию же об их немедленном освобождении, под которой стояло по меньшей мере 10 тысяч подписей, он попросту игнорировал. А чтобы окончательно подорвать их влияние в армии, он издал приказ об отсылке ненадежных, по его мнению, полков в Ирландию. Выражая свое несогласие с этим решением, а также требуя выплаты старых задолженностей, солдаты устроили демонстрацию протеста в Бишопсгейте, и тогда Кромвель со свойственной ему молниеносностью предал военно-полевому суду всех ее зачинщиков, пять из которых были приговорены к расстрелу. Впрочем, по неизвестным причинам эта печальная участь постигла только одного из них (остальным исполнение смертного приговора было отсрочено на неопределенное время) — 23-летнего Роберта Локиера. Уже стоя под дулами мушкетов во дворе церкви св. Павла, он обвинил солдат-палачей в соучастии в убийстве, даже если они всего лишь выполняли приказ, и добавил: “Меня тревожит, что столь ничтожный повод, как плата долгов солдатам, сплотил враждующие стороны в желании лишить меня жизни”. Похороны Роберта Локиера вылились в настоящую манифестацию: за гробом, чеканя шаг, шли его товарищи по оружию, за ними шествовали тысячи простых лондонцев, причем на одежде практически каждого из них можно было увидеть символ левеллеров — ленту цвета морской волны (зелено-голубую).
Не менее энергично Кромвель расправился и с полутора тысячами солдат-левеллеров, взбунтовавшихся в Банбери и Солсбери почти одновременно с лондонскими событиями. Во главе относительно небольшого отряда “лояльных” войск Кромвель в два дня проделал 90 миль и, застав спящих мятежников врасплох, быстро подавил их сопротивление в местечке Бэрфорд. Один из инициаторов мятежа, некий капитан Томпсон, отказался сдаться на милость победителям и был зарублен с оружием в руках. Трех капралов, не пожелавших вернуться к исполнению своих обязанностей, сначала заключили под стражу в ближайшей церкви, а затем по приговору военно-полевого суда расстреляли.
Укротив армию и приняв на себя командование ирландскими вооруженными силами, Кромвель, не откладывая Дела в долгий ящик и не обращая внимания на протесты заключенных в Тауэре лидеров левеллеров, в кратчайший срок “вычистил” из армии всех инакомыслящих. Отступничество Кромвеля было по достоинству оценено как роялистами, так и лондонскими плутократами: первые наградили его и Фэрфакса почетными степенями Оксфордского университета, а вторые устроили в его честь пышный банкет, на котором преподнесли ему (и, конечно же, Фэрфаксу) массивное золотое блюдо. О “Народном соглашении”, казалось, никто и не вспоминал.
Итак, “старое доброе дело”, как левеллеры называли свою борьбу за республиканизм и демократию в Англии, постепенно сводилось на нет. И хотя история Английской республики с Оливером Кромвелем уже в качестве лорда-протектора, равно как и восстановление монархии, последовавшее после его смерти, выходит за пределы содержания данной работы, пожалуй, следует отметить один факт: когда в 1660 г . по приказу короля Карла II, поклявшегося отомстить всем, поставившим свою подпись под смертным приговором его отцу Карлу I, одного из таковых, майора армии “новой модели”, везли в повозке смертников на эшафот и какой-то зевака насмешливо прокричал ему: “Где же ваше старое доброе дело?” — он прижал руки к сердцу и ответил: “Вот тут, и скоро я скреплю его собственной кровью… Меня обрекли на муки за самое благородное дело, которое когда-либо заявляло о себе на этой земле”.
А другой “цареубийца”, старый агитатор Ричард Рамболд, ожидая палача на эшафоте, прокричал собравшейся толпе: “Я убежден, что Бог ни одного человека не наделял правом властвовать над другими, ибо как никто не появляется на белый свет с седлом на спине, так никто не рождается и со шпорами на ногах, чтобы погонять других”.
И все-таки ни “старое доброе дело”, ни “Народное соглашение” не умерли вместе с их зачинателями. Продолжая жить в сердцах множества мужчин и женщин, а затем в сердцах их детей, они прошли через поколения, чтобы возродиться в XIX в. и стать основой нашей нынешней демократии.
Глава VII
ДЖЕРАРД УИНСТЭНЛИ И ДИГГЕРЫ *
* Диггеры — в буквальном переводе с англ. яз. “копатели”; называли себя также “истинными левеллерами”. В качестве практического осуществления своей программы установления “всеобщего равенства” они истово вскапывали пустоши и невозделанные земли общин. Это нередко вызывало энергичный протест со стороны сельского населения, считавшего, что диггеры хотят захватить их земли. — Прим. перев.
С тех пор как Джон Болл выступил со своей знаменитой проповедью в Блэкхите, Англия никогда не испытывала недостатка в пророках и теоретиках коммунизма, однако первым, кто начал осуществлять эти идеи на практике, стал Джерард УИНСТЭНЛИ*.
* Попытки практического осуществления идеи общности имуществ (условно их можно назвать раннекоммунистическими) делались в Европе и до Уинстэнли, в частности сектой беггардов во Фландрии в XIII в., сектой хилиастов во главе с Мартином Гуской (1419-1421 гг.) и его последователями, адамитами,в Чехии и т.д. Прим. ред.
В апреле 1649 г ., спустя два месяца после казни Карла I, жители прихода Уолтон-на-Темзе в графстве Суррей с удивлением увидели небольшую группу простолюдинов (около десятка семей), разбивших лагерь на пустыре у холма св. Георгия. Они соорудили несколько грубо сколоченных жилищ, загон для скота и начали вспахивать землю — причем все это принародно утром воскресного дня! На вопрос, кто, собственно говоря, они такие и чем здесь занимаются, один из них спокойно объяснил, что они — диггеры, или истинные левеллеры, создающие народную коммуну. По его словам, диггеры стремились избавиться от нормандского ярма и вернуть народу землю, которая раньше принадлежала всем, но затем была у них украдена. В их намерения совершенно не входило посягать на чью-либо собственность или владения, единственное, чего они добивались, — это справедливого использования общих, невозделываемых земель без какого-либо принуждения или насилия, а исключительно силой братской любви, убеждения и личного примера. Любой человек, говорили они, может присоединиться к коммуне, разделив с ее членами хлеб и все имеющееся в их распоряжении имущество.