Та стояла, возвышаясь над ней, поддерживая ее, гладила ее волосы, нежно улыбаясь ей.

– Вы на самом деле ничего не знали? А еще доктор!

У Пейдж стали медленно накапливаться слезы и одна за другой стекать по щекам. Мадлен полезла к себе за пазуху и достала белоснежный носовой платок, всегда там обретавшийся, и нежными прикосновениями вытерла лицо Пейдж.

– Вы не хотели этого ребенка?

В голосе Мадлен звучала грусть, ее смуглое лицо хмурилось. Она пододвинула стул, села и взяла руки Пейдж в свои.

– О нет, я хочу этого ребенка, но тут есть такие обстоятельства… О Мадлен, я так хочу ребенка, что не могу и передать это словами. Понимаете, я потеряла ребенка, давно, очень давно… задолго до того, как я появилась в вашей эпохе, и я думала… все врачи говорили мне, что у меня детей больше не будет.

Мадлен улыбнулась и философски пожала плечами.

– Это означает только одно – что доктора и в ваше время не всегда все знают.

Пейдж постаралась выдавить из себя слабую улыбку.

– Это уж точно.

– Я тоже потеряла моих детей. – В голосе Мадлен звучала нежность. – Двое маленьких, оба они не прожили и одного дня. – Она достала маленький медальон, который всегда носила, и показала Пейдж несколько локонов мягких волос. – Вот это все, что у меня от них осталось.

Она закрыла медальон и опустила за вырез своего платья.

Пейдж сжала огрубевшую от работы мозолистую руку Мадлен.

– Это так больно – потерять ребенка. Я даже представить себе не могу, каково это потерять двоих.

Мадлен склонила голову.

– Габриэль и я, мы оба так хотели иметь детей. Но такова была воля Божия.

– Хотела бы я относиться к смерти так же философски, как вы.

– Каждый из нас приходит к этому своим путем, в свое время. – Мадлен улыбнулась ей. – Но сейчас для вас не время думать о смерти. Ребенок у вас будет замечательный, я чувствую это всеми своими косточками.

– Я надеюсь, что ваши косточки будут в целости и сохранности.

Пейдж глубоко, почти судорожно вздохнула, стараясь скрыть возбуждение, нарастающее в ней.

Она не хотела говорить Мадлен, как мало шансов на то, что ребенок выживет. Она была слишком хорошим врачом-гинекологом, чтобы не обманывать себя.

Жестокая правда заключалась в том, что эта беременность таит в себе реальную возможность ее смерти, так же как и ребенка: благодаря сложностям с ее первыми родами эти роды могут произойти только с помощью кесарева сечения, и, если она выйдет живой из передряги с этим восстанием, проделать его должен будет Майлс.

При первых родах у нее было сильнейшее кровотечение, потребовалось переливание крови. Даже при тогдашних самых современных возможностях медицины ребенок умер.

Какие же будут возможности у нее и у ребенка выжить в это время и в этом мире, когда они еще понятия не имеют о кесаревом сечении и никто, кроме нее, ничего не знает о переливании крови?

Подавленная, охваченная ужасом, она согнулась, ее руки поглаживали хрупкую плоть, которой она и Майлс дали жизнь, ради спасения которой она готова отдать все, что в ее силах, даже собственную жизнь.

Ребенок… Она и Майлс своей любовью друг к другу зачали новую жизнь. Как никогда раньше она затосковала по своему мужу, ей так захотелось поделиться с ним этим чудом, чем бы оно ни закончилось. Потребность в Майлсе превращалась в агонию.

– Майлс, – вслух простонала она. – О Майлс, ты мне так нужен, я ужасно нуждаюсь в тебе!

– Ш-ш. – Мадлен погладила ее волосы, давая возможность голове Пейдж успокоиться на ее коленях. – Скоро война кончится. Сегодня метисы победили, одержали великую победу. Они победят еще раз, и англесы отступят. Правительство признает наш народ, и наступит мир.

Ее голос звучал нежно и гордо, как всегда, когда она говорила о своем муже.

– Так мне сказал Габриэль. Он обещал мне, что вам не причинят никакого вреда. Вы заложница – во время войны метисы всегда брали заложников для обмена. Но как только будет одержана окончательная победа, вас в целости и сохранности вернут в Баттлфорд к вашему мужу. Габриэль дал слово.

Мадлен ошибалась. Пейдж подумала о последней кровавой битве, которая произойдет здесь, в Батоше, о которой она помнила из учебников истории, и дурное предчувствие заставило ее вздрогнуть. Скорее всего, они все погибнут в этой битве за Батош. Метисы потерпят поражение, Райела его мечты приведут на виселицу, Габриэль сбежит в Соединенные Штаты. Она напрягла свою память, пытаясь вспомнить, читала ли она о том, что случилось с Мадлен, но ничего вспомнить не могла.

Она должна остановить это, с безумной решимостью подумала Пейдж.

Однажды она сказала Майлсу, что историю нельзя изменить, но, может быть, она ошибалась. Она должна сделать последнюю попытку убедить Луи Райела, что он должен сдаться до того, как произойдет то последнее кровавое поражение, которое зафиксировала история.

Она подняла голову с колен Мадлен и встала.

– Я должна немедленно поговорить с Луи.

Мадлен, нахмурившись, посмотрела на нее.

– Он там, с народом. Он все еще произносит речи.

– Я подожду.

Должны же быть какие-то пути образумить его! Она просто должна живой вернуться в Баттлфорд!

В ту же ночь она говорила с Райелом, сначала спокойно, вновь ссылаясь на то, что помнила из учебников истории о битве при Батоше, о кровопролитии и окончательном поражении метисов.

Райел слушал ее не двигаясь.

– Мы должны продолжать, – единственное, что он сказал.

В конце концов она утратила всякое терпение и заорала на него, что, если он будет продолжать это восстание, его повесят. Он посмотрел на нее с грустной всеприемлющей улыбкой жертвы.

– Конечно, меня повесят, мадам, – сказал он так, словно разговаривал с ребенком.

– Ладно, прекрасно, продолжайте и кончайте самоубийством, если вы выбрали себе такую судьбу, – бушевала она. – Только не тяните с собой всех нас. Вы хотите умереть – это ваше дело, но вы не имеете нрава заставлять всех этих женщин и детей страдать ради ваших безумных идей. У вас есть двое детей, Джиджет в любое время должна родить вам третьего, вы должны эвакуировать сейчас город, отправить женщин и детей куда-нибудь в безопасное место.

Он просто прикрыл глаза и начал молиться – таков был его ответ почти на все. Она почувствовала себя так, словно ударила его по голове чем-то тяжелым.

Она напомнила себе, но слишком поздно, что Луи Райел душевнобольной, по всей видимости, у него шизофрения. Разумные доводы на него не действуют.

Спустя семнадцать дней, перепуганная до полусмерти, свернувшаяся на холодном грязном полу рядом с мучающейся Джиджет, Пейдж в отчаянии вспоминала все, что она высказала в ту ночь Райелу, гадая, что еще могла сказать, чтобы урезонить его.

Вероятно, ничего, в отчаянии признала она.

После ее обращения к Райелу двенадцать дней прошли в Батоше в зловещей тишине.

Метисы праздновали, уверенные в том, что они победили врага.

Потом стали прибегать разведчики с донесениями, что английский генерал приближается к деревне с восемьюстами пятьюдесятью солдатами.

Габриэль собрал армию в двести пятьдесят человек – жалкое сборище из стариков, мальчишек, индейцев и его верных охотников на бизонов. У Дюмона не хватало боеприпасов, но он обладал умением воевать в прерии, и в течение двух дней он каким-то чудом отражал атаки противника. Его люди вынуждены были заряжать свои мушкеты обрезками лошадиных копыт и даже камнями.

Женщин и детей, в том числе и Пейдж, отправили в песчаные пещеры на берегу широкой реки Саскачеван.

По ночам, когда ружья молчали, многие женщины и все дети постарше выползали, чтобы собирать на поле боя выстреленные пули, а потом до утра горбились на кострами, отливая из металла пули для мушкетов на завтра.

Голодные, все время кашляющие, но никогда не жалующиеся, они трудились ночи напролет, невзирая на страдания и усталость.

Пейдж могла бы всплакнуть, глядя на их мужество, но ее слезы высохли. Она опять словно оцепенела, ее чувства оказались упрятанными где-то в безопасном месте, где трагедия не могла их коснуться.