Изменить стиль страницы

— Небось по-сибирски? Из трех видов мяса?

— Едва ли. Дороговато будет. Скорее всего только из говядины, разве что немного свинины. Пусть, думаю, чувствуют, что эта комната для них как бы частица родины.

— А я вот привез свой первый вклад в библиотеку.

Ольга Борисовна приняла связку, положила на ближнюю полку стеллажа.

— Пантелеймон разберется, расставит по отделам.

— Интересно, сколько же у него обязанностей? И секретарь в Совете партии, и библиотекарь здесь, и посыльный на рынок, в магазины. Я догадываюсь, что и посуду моет.

— Иногда помогает. Если я не управляюсь… Хорошо, сейчас лето. А настанет зима — мне надо будет успевать на лекции в университет. Хотя бы на самые основные.

Из боковой комнатки выбежала Оленька, тряхнула кудряшками с бантами из розовой ленты и, подпрыгивая, подала книжку в яркой обложке.

— Дядя Володя, сказку прочитайте.

— А ты сама?

— Не умею… Она французская.

— Беда с ней, — вмешалась мать. — Наши сказки, какие были, все перечитала. Новых достать не можем. А по-французски ей…

— Мы напишем родным. Надя или я. Мама у меня сверхобязательный человек, пришлет, хотя у нее сейчас…

— Знаю, знаю. И сочувствую. Все еще приходится носить по четыре узелка к тюремным воротам?

— Да. Но я надеюсь…

— А я поражаюсь мужеству Марьи Александровны. При ее возрасте…

— Дядя Володя! — Оленька теребила за рукав. — Дядя…

— Оля, не будь такой нетерпеливой, — строго сказала мать; вспомнив про стряпню, кивнула головой в сторону кухни. — Извините, тесто ждет.

Владимир Ильич поднял девочку, тепло глянул в васильковые глаза. Большая выросла! Вспомнил, как в селе Ермаковском, под самыми Саянами, качалась Оленька в люльке. Вспомнил, как, возвращаясь из ссылки, родители привезли ее в Минусинск в мешке из заячьих шкурок и все-таки простудили. Тогда искал доктора для крошки. А теперь вон какая! Года через два в школу. Если здесь, то во французскую, и сказки французов ей полезно знать. А если… Да, конечно, к тому времени они все вернутся в родную страну — революция близка… Опуская девочку на пол, пообещал:

— Будут у тебя наши русские сказки. Будут.

Вошел Бонч-Бруевич, положил связку книг на стол, провел рукой по бороде, протер очки платком.

— Кого я вижу! — Пошел навстречу Ленину, широко раскинув руки. — Не думал встретить вас здесь так рано. Я-то сосед, а вы — через весь город. Здравствуйте!

Оленька закуксилась:

— Опять…

Ленин погладил ее мягкие волосы; слегка нагибаясь, пообещал:

— Обязательно прочитаем сказку. Вот только поговорю с дядей Володей. — И, повернувшись, схватил руку Бонча. — Ко времени встреча, дорогой Владимир Дмитриевич! Я как раз собирался заглянуть к вам. Как здоровье Веры Михайловны? Как малышка? На лето никуда не собираетесь из Женевы? Понимаю, дела не отпускают. А я хочу немножко прибавить дел и забот. Совсем немножко. — Оглянулся на девочку. — Оленька, извини, я быстро освобожусь.

Вместе с Бончем Ленин подсел к столу, рассказал, что собирается с Надеждой пешком походить по горам, быть может, целый месяц.

— Пешком — это хорошо. Отдохнете. А тут, если что…

— Вот я и хотел попросить: приберегайте все новенькое, что может пригодиться партии. Мы дадим адреса — напишете, если будет что-нибудь неотложное.

— Буду сообщать обо всем, — кивнул Бонч лысеющей головой. — И почту перешлю. И в случае надобности приеду потолковать. Куда укажете.

— Отлично. — Ленин снова пожал руку Владимира Дмитриевича. — Надеюсь на вас и на Пантелеймона Николаевича.

— И у меня есть разговор, — начал Бонч о самом заветном. — Издательство бы нам свое.

— Представьте себе, я думал об этом же. Большевистское издательство. Но пока без официальной марки.

— Да, как бы частная фирма — Ленин и Бонч-Бруевич.

— Лучше наоборот — Бонч-Бруевич и Ленин.

— Я готов хоть сегодня. Дело за деньгами.

— Достанем. Горький поможет. И Феномен. Обещали.

Оленька продолжала подпрыгивать с книжкой в руке, и Владимир Ильич, тронув пальцы собеседника, поспешил завершить разговор:

— Вернусь из похода по горам — все обсудим, уточним. А сейчас извините. — Взял девочку за руку. — Сейчас время сказке.

В комнатушке Лепешинских усадил ее себе на колене, начал читать и переводить слово за словом.

Входная дверь распахнулась, и на всю столовую загудел голос Лепешинского:

— Борисовна, какое мясо я тебе купил! Самое пельменное!

— Ох, уж папка! — Девочка спрыгнула на пол, захлопнула дверь. — Вот. Не будет мешать.

Владимир Ильич подхватил ее и снова усадил себе на колено.

Дочитав сказку, ласково похлопал по плечику.

— Перерыв. Мне надо поговорить с твоим папой.

— А потом еще почитаете? Ладно?

— Обязательно.

Вернулся в столовую. Навстречу, утирая полотенцем руки, шел Лепешинский.

— Я так и думал, что вы у нас. Не может Ильич не приехать.

— А что случилось? — нетерпеливо спросил Ленин, не выпуская руки друга. — Что-нибудь плохое? Хотя хуже того, что уже нагадили господа меньшевики, кажется, и быть не может.

— Как, вы еще не знаете? Они выпустили новый номер «Искры».

— Испохабленной «Искры»? И что же там?

— Новая статья пономаря Мартушки, — ответил за Лепешинского Бонч, повернувшись от стеллажа, где расставлял принесенные книги. — Без подписи, понятно. Но стиль его.

— Не пономаря, а базарного рубщика мяса. Из какой-нибудь Елабуги, — поправил Лепешинский Владимира Дмитриевича — и снова к Ленину: — Истерическая брань. Вы и бонапарт, вы и якобинец.

— Это уже не новость. — Ленин уткнул себе кулаки в бока. — Пусть якобинец, но только по методам революционной борьбы. И идущий с рабочим классом.

Лепешинский, достав газету, указал перстом на статью, ждал, пока Владимир Ильич пробежит глазами по ее строкам.

— Дико! — проронил Ленин; развернув газету, как бы схватывал заголовки статей и заметок. — Потеряли последние остатки совести!

— Будете отвечать? — спросил Пантелеймон Николаевич.

— Такое нельзя оставить без ответа, — добавил Бонч-Бруевич, подходя к ним.

— Отвечать Мартову на каждую статью? Нет. На всякую брань не начихаешься. Но эта статья — лишнее доказательство той истины, что на мир с меньшевиками надежды нет. Да и не может быть мира с оппортунистами. Только война. Убеждение на них не действует. А что касается ответа… Есть же ваш карикатурный триптих! Покажите-ка.

Лепешинский пошел в комнатку за листом ватмана. Ленин сказал ему вслед с острой усмешкой:

— Говорят, за этот триптих «тамбовский дворянин» готов вызвать вас на дуэль!

— Пусть посмеет! — Ольга Борисовна, повернувшись от кухонного стола, погрозила кулаком, белым от муки.

— Приму вызов, — сказал Лепешинский, едва сдерживая смех. — Изображу его мушкетером! — Тряхнул головой. — Нет, много чести. Будет у меня уважаемый Георгий Валентинович красоваться в мундире исправника. В меньшевистском полицейском участке. А подчаском у него будет юркий Троцкий! Вот так!

Вдоволь насмеявшись при виде ловко нарисованных меньшевистских мышей и премудрой крысы Онуфрия, Ленин задержал взгляд на голове Аксельрода, смертельно придавленного лапами кота, и усмешка вмиг слетела с его лица.

— Тут нет ни грана политической сатиры. По-моему, не надо напоминать старику о его кефирном заведении. Это у него не от легкой эмигрантской жизни. Можно его понять.

— Ну что же… — Лепешинский почесал в бороде, а Бонч поспешил поддержать Ленина:

— Да, пожалуй… — И принялся рассказывать: — Я… да не только я, но и другие большевики советуют автору перерисовать литографскими чернилами и напечатать тысячи две… Может, и больше.

— Узнаю издателя! — улыбнулся Ленин. И опять к Лепешинскому: — И это обязывает умолчать…

— Бог с ним, с кефиром, — вздохнул Пантелеймон Николаевич. Припомнил поговорку Аксельрода: — Напишу так: «Я это предвидел…»

И все расхохотались.

Жалея старого человека, бывшего единомышленника, они, понятно, не знали, что в те дни Аксельрод с удовольствием читал и перечитывал письмо своего давнего друга Потресова, который спешил порадовать полученной от Каутского грозной статьей против большевиков для их меньшевистской «Искры». «Итак, — писал Потресов, — первая бомба отлита и — с божьей помощью — Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина, — взрывать его, так взрывать до конца, методически и планомерно». И сам задумывался: «Как бить Ленина, вот вопрос».