…Каждая почта приносит нам известия об ужасах, происходящих в Якутске. Солдаты залпами обстреливают баррикадистов. Те отвечают выстрелами из револьверов и охотничьих ружей. И им удалось уложить одного солдата, другого ранить. А над домом развевается красное знамя!

Мы опять с оружием выходили навстречу одной партии. Схватки, правда, не произошло, но на нас были направлены револьверы жандармов. Пока у нас в Олекминске не пролилась кровь. А мы ждали схватки, чтобы своей кровью подтвердить нашу полную солидарность с баррикадистами и этим, пусть немного, помочь им в трудное для них время.

Я представляю себе Виктора Константиновича: он там, конечно, поддерживает в товарищах боевой дух.

Г л а х а.

…Из Якутска сообщают, что баррикадисты к красному флагу добавили черный креп: один из восставших убит, трое ранены.

Они держались почти три недели. Теперь, когда кончились патроны, вынуждены сложить оружие.

Их кровь не забудет революционная Россия. Они в далеком Якутске подали первый пример баррикадных боев!

Г л.

Катюшенька, здравствуй!

Вчера здесь проехала последняя зимняя партия. Мы ее хотели встретить так же, как встречали предыдущие, но нам удалось узнать, что в ней едет шесть человек детей и пять больных — такой состав нельзя было подвергать никаким опасным случайностям. И мы навстречу не вышли.

Наши друзья и в далеких северных норах не сидят сложа руки: мы получаем местные листки! Откуда? Один ветер знает. И, кажется, это он доносит до нас новости.

Правда, чувствуется ужасная усталость от всяких споров, раздоров, неприятных и ошибочных действий…

Обо мне ты беспокоишься напрасно. Здесь есть доктор, акушерка — дело обойдется. Акушерка даже, говорят, хорошая. А ты придумала — выписывать сюда из России! Ну уж, расфантазировалась же! Если б здесь и никого не было — ни врача, ни акушерки, — то и то беспокоиться было бы нечего: мой «царственный» младенец сумел бы появиться на свет и без их помощи. Я реально, ясно не чувствую никакой опасности…

Г л а ф и р а.

Милая Катюшечка!

Мысль о тебе после всего случившегося со мной меня ужасно беспокоит.

А со мной случилось вот что (ты, вероятно, уже знаешь — маме я телеграфировала): мой сыночек родился у меня преждевременно, раньше на два месяца. Он жил только три дня. Он умер. Я его почти не видела, я только в продолжение трех дней слышала его плач, похожий на стон больного человека. Теперь все похожее на этот стон терзает мне душу. Мне так больно, так больно…

У нас теперь весна, которая до меня доходит в виде цветов, приносимых или Ясенком, или кем-нибудь из знакомых…

На днях получили новую весть о баррикадистах. Виктор Константинович в тюрьме. Теперь уже выяснилось, что суд будет гражданский (Якутский окружной суд), — это значит, что для приговоров будет большой простор и не будет смертной казни, тогда как при военном возможны только два приговора — вечная каторга или смертная казнь.

И все же улыбается «весна»! А лето, как известно, приносит грозовые тучи.

Г л.

Катериночка, милая!

Ждем решения своей судьбы: отправят ли нас дальше на север или разрешат отбывать весь срок в Олекминске?

Условия существования здесь положительно невозможны. В ожидании суда над баррикадистами в Якутск съехалась масса товарищей. Мы живем в ужасающей грязи. И шесть человек в одной комнате. Питаемся отвратительно. Кажется, я свалюсь в постель…

Нам удалось побывать на свиданье в тюрьме. Я видела Виктора Константиновича. Конечно, через решетку. Как он чувствует себя, сказать трудно, но физически имеет более здоровый вид, чем прежде. Это несмотря на все пережитое. Наших вопросов он не слышал из-за возросшей глухоты. А его голос терялся среди голосов других заключенных. Рукой дал знак, что всем передает сердечный привет.

Уже приехали из Петербурга адвокаты. Судить будет «коронный» суд. Без присяжных. Предать военному суду, как видно, не решились. Наши говорят: «Времена уже не те».

Твоя Г л а ф и р а.

Катериночка, милая!

Нам разрешили на все время ссылки вернуться в Олекминск. Мы, конечно, этому очень рады. Возвращаемся на пароходе.

Когда мы выезжали из Якутска, то был уже четвертый день суда над баррикадистами. Суд будет, должно быть, продолжаться дней семь-восемь. Чем он кончится, пока еще совершенно нельзя предвидеть. Нам друзья напишут, а мы — вам.

Лена, как наш Енисей, в каменных берегах. Только лесу меньше. И все больше лиственница. А серые скалы на правом берегу отчасти напоминают наши Столбы. Их сотни. На утренней заре крикнешь с борта: «Свобода!» — и это с доброго десятка столбов подтвердит желаемое: «Да!», «Да!». Правда, здешние столбы вздымаются не из леса, а прямо из воды. И не оглаженные вековым ветром, а острые. Каменные штыки. И тянутся на десятки верст. По-своему красиво. Только очень безлюдно. А в будущем, несомненно, оживет и этот край. Вольные люди полюбят его, не станут называть гиблым, как называют невольники в наши дни. И в этих горах найдутся большие богатства. Не для хапуг, а для народа.

А у моего Яся, когда он смотрит на суровые берега, тоска в глазах. Я его понимаю: единственный путь — река. На тысячи верст! Его радуют только пароходы…[54]

…8 августа суд над баррикадистами закончился. Виктор Константинович лишен потомственного дворянства, о чем он, конечно, не жалеет, а вот 12 лет каторги при его здоровье будут тяжкими. Но буря раньше собьет с него кандалы.

Подавать апелляцию он, понятно, отказался. И с ним еще двадцать один товарищ. Такие же стойкие, не поступающиеся своей гордостью…

…Из Якутска сообщают: триста человек провожали осужденных баррикадистов. Провожали на осеннюю пристань Даркылах, которая находится в семи верстах от города. Там загнали на баржу, буксируемую пароходом «Граф Игнатьев».

После отчальных гудков баррикадисты кричали на берег:

— Долой царский произвол!

— До скорого свидания на баррикадах России!

Где-то мы снова встретимся с нашим дорогим Виктором Константиновичем?..

Г л.».