Появился слуга, а следом за ним ступал еще один. Оба сгибались под тяжестью подносов, хотя еды несли для двоих человек. Однако эти двое были крупными мужчинами с соответствующими запросами.

Следовательно, прошло еще какое-то время после ухода слуг, прежде чем Дейн начал свое повествование. Однако он не стал вдаваться в подробности, присовокупляя литературные красоты или, того хуже, вдаваясь в сантименты. Он рассказывал так, как того хотел услышать Вир: по-мужски скупо, придерживаясь голых фактов и изложив их по порядку, не разбрасываясь на различные «почему» и «для чего», а также на самое бесполезное из всех отклонений от темы – гадание «а что, если бы».

Все же, как Вир и ожидал, история была неприглядная, и он потерял вкус к еде раньше, чем опорожнил тарелку от первой порции, поскольку к тому времени повествование добралось до тюрьмы Маршалси.

Вир отставил тарелку.

– Она говорила мне, что ее сестра умерла, вот и все. Ни в коей мере не упоминала, как это произошло. Она ничего не рассказывала о долговой тюрьме.

– Баллистеры по природе никому не доверяют, – предположил Дейн. – Лидия явно похожа на большинство представителей нашей породы. «Не хотела ворошить прошлое» – вот ее объяснение, почему она никому ничего не рассказывает о родственниках. Знаешь, что она ведь была на моей свадьбе – чуть ли не на ступенях церкви – и ничем себя не выдала? Что, черт возьми, она думала? Что мне не наплевать на то, что сделала ее мать? – Он сердито посмотрел на свою кружку. – Да моя собственная мать сбежала с заезжим купцом. А сорванец, которого я прижил с первостатейной дартмурской шлюхой, живет в моем доме. Эта девчонка думала, будто я воображу, что она недостаточно хороша для нас?

– Меня не спрашивай, – отозвался Вир. – Я не имею ни малейшего понятия, что творится в ее голове.

Хмурый взгляд переместился на Вира.

– Я прекрасно осведомлен, что твой интерес лежит в другом месте. Ты женился на ней не ради ее ума. Ты и вообразить не в состоянии, что она – да и любая женщина – им обладает. Ладно, позволь кое-что сказать тебе. Эйнсвуд. Ум у них имеется. Они думают всегда, женщины, то есть, и если ты не желаешь, чтобы тебя обхитрили при каждом удобном случае, я советую тебе применить свои тупые и вялые мозги, чтобы понять, что в голове у твоей жены. Знаю, тебе это трудно. Размышление нарушит тонкое равновесие твоей конституции. Я постараюсь облегчить сие действие, поделившись всем, что мне ведомо. Мы, джентльмены, должны держаться вместе.

– Ну, так рассказывай дальше, почему бы и нет, – предложил Вир. – Ты только что похоронил ее сестру.

Дейн продолжил историю с того места, на котором остановился, но многого не рассказал о жизни Гренвилл с тех пор, как ее отец отправился в Америку, а она перешла жить к дяде и тете. Отец умер от побоев, заработанных в драке. Он пытался сбежать с одной богатой американской наследницей. На сей раз их поймали, и братья девушки спасли ее и учинили свое собственное правосудие над Джоном Гренвиллом.

– Кажется, моя кузина путешествовала за границей со Стивеном и Юфимией Гренвилл, – продолжал Дейн. – Прошлой осенью они умерли. Я выведал имя одного из их слуг, живущего ныне в местечке Маразион в Корнуолле, и собирался с ним поговорить, как вдруг мы получили приглашение на твою свадьбу.

Дейн поднял кружку и опустошил ее одним глотком.

Поставив кружку, Дейн мрачным взглядом окинул тарелку Вира.

– Я пошлю мистера Хэрриарда к твоему поверенному в Лондоне. Надеюсь, ты не откажешь мне в малом деянии запоздалой мести моему отцу. Назло дорогому покойничку мне хотелось бы выделить Лидии приданое, и можно рассчитывать, что Хэрриард вовлечет тебя в соглашения достаточно безмерные и запутанные, чтобы удушить любые крики твоей мужской гордости. Лидия, разумеется, способна в полной мере позаботиться о себе, что она и доказала. Однако я убежден, что она бы не возражала, если бы будущее ее отпрысков было бы обеспечено.

– Если она возмутится, я пошлю ее ссориться с тобой из-за этого, – предупредил Вир. Разумеется, отпрыски будут, сказал он себе, и Дейн не попросил ничего выходящего за рамки принятого. Приданое и брачные соглашения ясно и законно связаны с наследниками и предусматривают степень материального обеспечения на будущее. Ежели иные стороны будущего беспокоили Вира, и если у него возникало больше трудностей, чем обычно в вычеркивании из памяти недавно возникших забот, только его нутро – в настоящий момент в надоедливом состоянии морской болезни – делало намеки и то исподтишка, в душе, куда Дейн не мог заглянуть.

– Ты не оставишь меня безоружным, – произнес Дейн. – Я рассказал тебе все, чего ты не знал. Теперь твоя очередь удовлетворить мое любопытство. У меня есть версия Селлоуби о недавних событиях, но даже он, кажется, не знает всего. Мне не терпится услышать, что там за дела с лазаньем на второй этаж дома Хелены Мартин. Селлоуби там присутствовал в то время?

– Длинная история, – отговорился Вир.

– Я закажу еще эля, – заверил Дейн.

Позвали слугу, наполнили высокие кружки, и Вир взял слово, рассказывая историю с самого начала, с Винегар-Ярда. На самом деле, всего-то он не рассказал и превратил свое повествование по большей части в шутку – чем это и являлось на деле, и так ли уж важно, что шутку-то сыграли с ним?

Он не первый мужчина, который ринулся слепо в брак, не задумываясь, во что ввязывается. Это скорее, как лаконично определил Дейн, похоже на то, как открываешь дверь в темноте. Уж Дейн-то точно знал. Он сам когда-то входил в такую же дверь.

И поскольку сам там побывал, Дейн без зазрения совести смеялся над ошибками друга, его поражениями и проигрышами, и чуть ли не называл его «великим кретином» и другими подобными ласковыми прозвищами. Дейн был безжалостен, но с другой стороны, они всегда относились друг к другу беспощадно. Всегда обменивались оскорблениями и тумаками. Вот так они общались. Именно таким путем выражали привязанность и понимание.

И поскольку все было как всегда, то Вира вскорости отпустило напряжение. И если тревога не исчезла навсегда, то он ее позабыл на время, пока сидел в столовой и вел дружескую беседу.

Все это так напоминало старые денечки, что Вира можно было извинить за то, что он упустил из виду: те времена миновали. Ему было невдомек, что за полгода супружеской жизни, Дейн пришел к тому, что стал лучше понимать себя, и без труда применял эти отточенные знания во всяком другом месте.

В результате Лорда Вельзевула одолевало страстное желание взять Вира за грудки и бить головой об стену. Он устоял перед соблазном, хотя позже заявил жене следующее.

– У него есть Лидия, – сказал Дейн. – Вот пусть она теперь делает это.

– О, Лиззи, мне так жаль, – простонала Эмили.

– Тебе не за что извиняться, – поспешно заверяла Элизабет, промокая лоб сестры прохладной салфеткой. – Будь это что похуже расстройства живота, тогда тебе пришлось бы извиняться, потому что я напугалась бы до смерти. Но я не боюсь обычной рвоты, пусть и чрезмерной.

– Я слишком много съела.

– Ты долго ждала, когда наступит следующее время для еды, а пища была плохо приготовлена. Меня и саму тошнило, но, видать, мой желудок крепче твоего.

– Мы ее пропустили, – посетовала Эмили. – Мы пропустили свадьбу.

Так и было. Наступил уже вечер четверга. Они занимали спальню на постоялом дворе около Эйлсбери, за много миль от их истинной цели. Они смогли бы добраться до Липхука и вовремя успеть на свадьбу, не стань Эмили весьма плохо через полтора часа после совершенной наспех трапезы в середине дня в среду. Они вынуждены были высадиться на следующей остановке. Эмили так заболела и ослабла, что гостиничному слуге пришлось отнести ее в спальню.

Они путешествовали как гувернантка и ее подопечная. Элизабет нарядилась в одно из своих старых траурных платьев, поскольку черный цвет делал ее старше. Она ко всему прочему «одолжила» очки для чтения, обнаруженные в библиотеке Блэксли. Приходилось смотреть поверх очков, поскольку в них она ничего не могла разглядеть, но, по заверению Эмили, они придавали ей исключительно суровый вид.