Он прервал речь, красноречиво проследовав взглядом вниз по длинным ногам, заключенным в грешно облегающие их штаны. Затем взгляд скользнул снова вверх, очертив совершенные линии бедер и талии (сию талию легко бы обхватили его большие ладони) и восхитительные выпуклости ее груди, вызывающие в нем страстную вспышку похоти, рвущую на клочки гордость и накопленный за всю жизнь цинизм.
И тогда, когда его взгляд добрался до ее прекрасного надменного лица, он начал понимать, хотел он того или нет, что именно не давало покоя его сердцу.
– Понимаю, – откликнулась дракониха. – Выходит, я вас разочаровала. Вы могли бы отмести в сторону личную неприязнь, будь я опытной женщиной. Но необходимость выносить мою одиозную личность, и при этом еще играть в наставника – слишком много от вас требует. – Она посмотрела в окно. – Это не ваш долг, как вы сказали. Просто потому что вы что-то начали, непредумышленно, вы не обязаны это заканчивать. Просто потому что вы посвятили меня в пропущенную часть моего образования, мне не стоит рассчитывать на то, что вы завершите мое обучение. Сей предмет вряд ли тайна за семью печатями, известная лишь избранным. Так что я смогу найти кого-нибудь еще, кто с тем же успехом продолжит уроки.
– Кого-нибудь еще? Кого, дьявол вас забери, вы… Впрочем, вы шутите.
Он издал смешок, некстати вспоминая при этом, как Хелена Мартин пригласила свою подругу выйти и устроить «весьма приятный сюрприз» для Селлоуби, этого повсеместного сплетника.
– Желающим несть числа, – заверила драконша. – Многие мужчины наслаждаются моим обществом.
– Скопище пьяных низкопробных писак, вы имеете в виду, – съязвил он. – Ладно, позвольте объяснить вам кое-что насчет мужчин, Мисс «Мессалина» Гренвилл. Вовсе не вашу личность они ценят. Или ваш ум.
– Мы въезжаем на Фрид-стрит. – Она отвернулась от окна. – Думаю, у вас ни минуты не осталось. Все же, могу ли я надеяться, что вы сможете стерпеть мою благодарность? Я весьма рада, что этой ночью со мной были вы. Как выяснилось, меня тот тип чрезвычайно обеспокоил. Весьма отрадно было знать, что вам не составит хлопот отправить его по назначению. Как вы и показали.
Карета остановилась перед ее домом.
Вир все еще пристально таращился на нее, это «кто-нибудь еще» трубило в его голове наподобие охотничьего рожка, в то время как сердце выводило бешеную барабанную дробь.
– Не будет никаких «еще», – сдавленным голосом произнес он, когда в груди у него раздавался рев. – Вы просто говорите это, чтобы заставить меня… – Никакая это не ревность, нелепо ревновать к мужчине, существующему лишь в воображении Вира. – Заставить меня поступить согласно вашим желаниям. Вы тем же способом ловко подцепили меня прошлым вечером. Это дерзкая насмешка, вот и все.
Дверь кареты распахнулась. Джейнз, будь он проклят, мог быть весьма проворным, когда ему то было выгодно, а это обычно случалось в наименее удобные моменты для Вира. Впрочем, Джейнз ужасно спешил добраться до дома, прежде чем какой-нибудь знакомый заметит его в постыдной роли кучера.
– Прошу прощения, – крайне учтиво сказала она. – Я не собиралась дразнить вас. Не соблаговолите ли вы выйти из экипажа, ваша светлость? Или вы предпочитаете, чтобы я переползла через вас?
Джейнз стоял тут же и ловил каждое слово, что было видно по тому, как его черные брови взлетели чуть ли не до линии волос.
Вир бросил на камердинера грозный взгляд и выбрался из кареты. Прежде чем герцог успел подать ей руку, Гренвилл проворно выпорхнула и без промедления поспешно устремилась к двери.
– Подожди, – бросил Вир Джейнзу, затем поспешил за ней.
– Что это вы за байки рассказываете? – требовательно обратился к ней Вир, пока она выуживала ключ из кармана спенсера. – Я, стало быть, испортил ваши моральные принципы, Гренвилл? – Он загородил ей дверь. – Именно это я сделал?
– Не будьте смешным, – парировала она. – Я не леди, а журналистка, а все знают, что у нас отроду не водится моральных принципов. – Изящная рука, державшая ключ, махнула нетерпеливо. – Прочь с дороги, Эйнсвуд. Я вас ни в чем не обвиняю. Нет нужды устраивать сцену.
– Не обвиняете меня? – Он повысил голос. – О, нет, конечно же нет. Я всего лишь завлек вас на дорогу к погибели. Никакого вреда не причинил, нет, в самом деле. Только то, что вы вбили в свою пустую маленькую головку…
– Сбавьте тон, – предупредила она. – Вы огорчите собаку. Она не любит, когда незнакомцы кричат на меня.
– Дьявол забери вашу проклятую псину! Вы не смеете пугать меня этим вашим «кто-нибудь еще»…
– Я не… Ох, ну вот, вы своего добились.
Вир различил приглушенный топот откуда-то из глубины здания, а затем безошибочный лай мастиффихи, пребывающей явно не в дружелюбном настроении. Шум, кажется, раздавался из недр преисподней. Хотя от псины Вира отделяли стены дома, он смог почувствовать, как заклацали от сотрясения его зубы. И задребезжали оконные стекла.
– О, разумеется, добился. – Вир отступил на шаг от двери и прокричал, заглушая грохот, производимый животным. – А ты слишком опаздываешь, Сьюзен. Я это начал, и сейчас ее ничем не удержишь. Тебе лучше добраться до неких незнакомцев, потому что…
– Будьте вы прокляты.
Гренвилл вставила ключ в замок и открыла дверь. Затем схватила его за руку, втащила в дом и захлопнула за ними дверь.
Следующее, что услышал Вир, был бешеный рык.
Все случилось в одно мгновение, от которого кровь застыла в жилах. Он увидел, как собака прыгнула на них – смертельный, мощный бросок, обнаженные клыки – и попытался столкнуть Гренвилл с дороги. Но она сама стремительно кинулась к нему и загородила своим телом.
– Сьюзен, фу, – закричала она.
– ФУ, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ! – гаркнул он набросившемуся чудовищу.
Вир прижался спиной к двери, крепко обхватив руками свою предполагаемую спасительницу, выжидая, когда сердце вновь забьется, а узел, стянувший внутренности, ослабнет.
Он увидел, что собака протрусила в холл, где ее за ошейник схватила взволнованная горничная. Бросив извиняющийся взгляд на парочку у двери, горничная увела Сьюзен.
Недавний вопль хозяйки, а, может, громкая команда Вира, явно проникли в одержимые убийством мозги Сьюзен, и они оба, Эйнсвуд с драконшей, кажется, наконец, обрели свои конечности.
Вир не понял, как эта псина умудрилась остановиться на середине атаки. Он не присматривался, поскольку занят был тем, чтобы извернуться и принять на себя тяжесть нападения.
Он понимал мастиффов. В Лонглендзе он рос вместе с ними. Они не были злыми или легко возбудимыми по своей природе. Если с ними не обращаться дурно, то они, в общем-то говоря, спокойного нрава. Им можно доверить детей. Все же они были собаками, и когда у них кровь взыграет, то они не поддавались разуму и были глухи даже к командам хозяина.
Его горгона могла быть покалечена… убита.
Что за проклятая дурость: встать на пути взбешенной мастиффихи.
Чтобы защитить его.
Вир поднял руку, провел по ее затылку и зарылся пальцами в ее волосы. Когда она ринулась к Виру, шапка, сбившаяся на бок, упала на пол.
– Вы меня в могилу сведете, Гренвилл, – устало прошептал он.
Она отвела назад голову, ее синие глаза вспыхнули.
– Если бы вы сохраняли спокойствие, Сьюзен бы не пыталась свалить вас. – Она подняла руку и толкнула его в грудь. – Она только пыталась вас отпугнуть. – Она снова толкнула. – Вы меня совсем сдавили, Эйнсвуд.
Ишь ты, сдавил он ее. Да Вир потерял десять лет жизни за ту ужасную секунду, когда прыгнула собака, и наверняка при этом еще обзавелся великим множеством седых волос.
Его руки скользнули на ее плечи. У него возникло желание хорошенько потрясти ее. И он уже было начал. Но глаза ее сверкнули, рот открылся, приготовившись произнести какое-нибудь ругательство, и он наклонился и сомкнул свои губы на нем, чтобы только не слышать, что бы это ни было.
Она все еще толкала его в грудь, а другой рукой била снизу по ребрам: запоздалые, жесткие сердитые удары… один раз, другой, третий. Но даже при этих попытках ее рот смягчился под его губами, и она ответила на поцелуй, медленно, чувственно уступив, так, что у него ослабели колени. Мозги расплавились наравне со всеми накопленными им оправданиями: дескать, от девственниц одни хлопоты, а эта особо заносчива, упряма и мнит себя ровней любому мужчине, она «синий чулок», самая отвратительная разновидность женской породы, et cetera, et cetera.