1915 г.
РАССВЕТ
Не первый раз синеет на рассвете
Под кисеёй бессонное окно,
И тянет ночь намокнувшие сети
В седой овраг за дымное гумно.
Над кровлею бормочут галки томно,
Пустынный двор, как в изморози, бел;
Неспавший пес прилёг на щебень скромно,
Петух в рассветных сумерках запел.
Как редко я досиживал до света,
И странно мне: так много, много дней
Меня, как труп, заря скупого лета
Синила мглою палевых теней.
1916 г.
КНЯЗЬ ПРЕИСПОДНЕЙ
Князь преисподней внял моей мольбе
И отпустил на землю до заката,
Да повинуюсь я, пригубленный трикраты,
Протяжной, мне лишь явственной трубе.
Был тихий час восхода солнца. Пели
Весенние стихиры журавли.
Проталины парные расцвели
Фиалками, которым срок в апреле.
Затлело сонное под вербами окно,
Закрытое внутри сосновой ставней,
И под окном подковы след недавний
Водою тёмной теплился красно.
Ударить в раму пальцем осторожно…
Откроют ставни, и из тьмы в окне
Опять, опять приблизится ко мне
Любимое лицо, бессонно и тревожно.
Опять пахнёт густым теплом жилья,
Обнимет сонными руками лада…
Зови, труба! Казнённый никну я!
Верни привычные страданья ада.
1916 г.
СТАЛЬНЫЕ ДНИ
Стоят стальные дни, и воздух колко-тонкий,
И тени, и поля, и солнца белый свет —
Всё кованая сталь, зеркально-яркий, звонкий,
Чеканный на клинке сверкающий сонет.
В иглистом воздухе в пунцовой камилавке
По рытвинам дорог калечит ноги поп,
И, ухая волной в обсохшие канавки,
Пестреет весело детей и девок скоп.
Несут округлый крест, иконы. Блещет злато
Фелони стареньких окладов. На цепях
Кадило, звякая, дымится лиловато,
Акафист празднику поют в стальных полях.
1916 г.
КРОЛИК
Белый кролик с розовыми глазками
Лижет руку язычком горячим.
Маленькими играми и ласками
Коротаем ночь и скуку прячем.
Воет ветер там за занавесками,
На балконе жутко плачут совы…
Сердце острыми обвито ласками,
Их тоска затягивает снова.
Далеко кругом поля затоплены,
Пашни перерыты колеями,
Ветром тучи на небе накоплены,
Снова ливень прянет над полями.
Никого не жди недели целые —
Бездорожьем кто сюда поскачет?
Кролик ушки складывает белые,
Мордочку в мои ладони прячет.
Всё-таки, мы всё-таки счастливые,
Переждать бы непогоду долгую.
Ах, в апреле, в дни благочестивые,
Быть нам к Пасхе далеко за Волгою.
1916 г.
ЭММАУС
Шли двое в Эммаус и о Христе
Распятом и умершем говорили,
И жаворонки в ясной высоте
В червонные бубенчики звонили.
Сиял восток, и облако, струясь,
Сквозило перламутром серебристым.
Был лёгок путь, был дивен утра час,
И ласков воздух, трепетный и чистый.
Так шли они, скорбя, и некто к ним
Приблизился, спросил — о чём скорбите?
И долго с ними шел путём одним,
И ткало солнце золотые нити.
Внимая сладостным его речам,
Они как бы внимали Иисусу.
Был видим Он духовным их очам,
И так пришли внезапно к Эммаусу.
«О, не лишай нас выспренних бесед!
Окончен путь, Равви, останься с нами
И раздели, как Тот, кого уж нет
Опреснок благосклонными перстами!»
Когда же Он неспешно преломлял
С молитвой хлеб, их взорам просветленным
В движеньи рук, в сияньи глаз предстал
Тот, кто с зарей у гроба явлен женам
И, узнанный, исчез… Лишь солнца свет,
Встречая ночь, клубясь в вечернем дыме,
Мерцал меж них, как чуда тленный след,
И преломленный хлеб лежал пред ними.
1916 г.
ФАРФОР НА СОЛНЦЕ
Желанный снег встречаю
И, ослеплён зимой,
Я ставлю чашку чаю
На подоконник мой.
Фарфор с румянцем нежным,
Вручённый дедом мне,
Любим полуднем снежным
На солнечном окне.
Как старость, бел и ясен
Снег с прошлым примирил…
Захватанный, прекрасен
В снегу чугун перил.
Все страсти, все мольбы,
Все краски жизни пестрой
Слились в начальный острый
Цвет молний и судьбы.
1917 г.
КРЕМЛЬ
Кремль овевался ветром ровным,
Широким, как в ночных лугах,
Густым по маковкам церковным,
Сквозным и лёгким в куполах.
По площадям, мощёным плотно,
По переходам и крыльцам
Шёл клир таинственно-бесплотный
От храмов к башням и дворцам.
Немую, как благоуханье,
Он песнь о близкой ночи пел
И сердце снова на скитанье
Благословить он захотел.
И сердце повело далече
К дымящим пастбищам меня
Сквозь города, и гул, и речи,
Сквозь пламя мёртвого огня.
Там встретил солнце я и снова
Познал тщету поспешных дел,
Которым кто-то мысль и слово
Распять кощунственно велел.