Романс («Небо меж туч голубело, волшебствуя…»)
Небо меж туч голубело, волшебствуя;
Даже кой-где зеленелось озерами.
Ветер же дикий, на воле свирепствуя,
Твердь заволок, завладевши просторами.
Так же порою и сила мятежная,
Бунт в глубине поднимая таинственной,
Вмиг застилает все огненно-нежное,
Область отрады последней, единственной.
Так же и зависть порою пытается
Счастье любви омрачить очищающей.
Только кто духом окреп, не считается
С мутною злостью, людей унижающей.
«Испытав всевозможные козни…»
Испытав всевозможные козни,
Безнадежность не раз пережив.
И отравы сомненья и розни
И плодов Древа Смерти вкусив, —
Колебаться хотя и могу я
И еще многократно страдать,
Но, блаженного Света взыскуя,
Не могу Светодавца не ждать.
На извилистой, трудной дороге
Все стремлюсь я и ввысь и вперед.
Не могу я отчаяться в Боге;
Не могу обратиться я в лед.
Не могу не любить и не верить,
Очищающих слез не ронять,
Глубины глубиною не мерить,
Не лучиться, не греть, не сиять.
Не могу я со мглой примириться;
Не могу преклоняться пред ней;
Не могу не скорбеть, не молиться,
Разлучаяся с Правдой своей.
Не сродни созерцательный холод
Голубым и горячим мечтам.
До сплошной седины буду молод
И хоругви врагу не отдам.
Вечность духа
Трапеции, стебли в колючках
И множество острых шпилей
На стеклах намерзших выводит
Художник седой — Ледовей.
Черты пересек он чертами;
Стог сена с шестом начертил,
Зигзаги, и дуги, и стрелки,
И зубья серебряных пил.
И блестки камней самоцветных
Искрятся от яркого дня
На чудных рисунках мороза,
Огнем переливов маня; —
Но эти рисунки растают,
И, в капли росы обратясь,
Стекут по стеклу ручейками,
Изгибами змеек виясь.
А солнце зато долговечней;
Но даже светило земли
Когда-нибудь в небе потухнет,
Как тают на стеклах шпили.
И только Любовь мировая,
И в Боге, и в душах людей,
Я знаю, вовек не погаснет,
Созвездий и тверди вечней.
Так будем любить бесконечно
И помнить, что радужный свет —
Намек на сияние Духа,
Что смерти и времени нет;
Что вся эта дольняя мудрость
Растает, как звезды снегов;
Не прейдут одни лишь Идеи,
Спасаясь от тлена веков.
Повторность явлений, законы,
Равнина, и долг, и гора
Исчезнут, как звезд ожерелья,
Как солнечных звеньев игра.
Запястья пространственных граней
И Вечности знаменье — круг, —
Пойми, — это символы только,
Как все, что мы видим вокруг.
Но мы и того не забудем,
Что символы Богом даны;
Без них не постичь бы нам тайн,
Которыми души полны.
Сафические строфы («Смейтесь, смейтесь вы над моим безумством»)
Смейтесь, смейтесь вы над моим безумством,
Над огнем моей непритворной Веры!
Я душой всегда был, и есмь, и буду —
Друг Огнезара.
Провозвестник я поколений вольных:
Вечно-юн, горяч, безрассудно-нежен,
И полет годин остудить не сможет
Жаркого сердца.
Ваш уклад тупой не приемлю вовсе.
Я мечтал всегда о Всемирном Братстве.
Цепь одну признал я для душ возможной —
Дружбы священной.
Смейтесь, смейтесь вы над душой творящей!
Вам известно ль то, чрез какие муки
Проходил поэт, чтоб остаться цельным,
Верным Искусству?
Вам известно ль то, как и дни и ночи
Углублялся он в сокровенность мира,
Как он вас крестом осенял незримым,
Жрец Светодейства?
Смейтесь, смейтесь вы, шептуны слепые!
Да, я странен, дик, своенравен, правда;
Не похож на всех. Но беды не вижу
В своеобразьи.
Я один из тех, кто, вразрез с столетьем,
Суетам его предпочел молитвы —
Солнцебог, твои золотые цитры,
Формингсы Феба.
Предпочел Христа, — Мечезара Правды,
Светокрест Его, дремоявь Платона
И священных Вед немирскую мудрость
Марксам и Фордам.
Речь дрожащих звезд с тех кафедр небесных
Говорили мне во стократы больше,
Чем какой-нибудь «Демосфен» с трибуны
Радиовека.
Здесь и там
За серо-стальными волнами
Белеет в снегах кругозор.
Там на зиму край наш родимый
Накинул пушистый убор.
А здесь, у гранитов прибрежных,
Где ветер ревет и гудит,
Свисает бахромчатый, острый
С холмов ледяных сталактит.
Шипят на поверхности льдины
Под сталью студеной небес;
И льдом опоясаны камни,
И снегом украсился лес.
Корою ледка стекловидной
Кой-где затянулся ручей.
Меж складок води — перешейки
Воздвиг изо льда ледовей.
Змеятся и булькают воды;
Как зайчики, солнца легки,
По руслам канав и оврагов
Бегут подо льдом пузырьки.
Изрезали дети коньками
Лесного болотца каток…
Вот девочка навзничь упала,
Ударясь спиной о ледок.
Резвятся, катаются дети
На лыжах, салазках, коньках.
И буквы мальчишки выводят
У края пути, на снегах.
Балуются; снег у дороги
Глотают; друг другу снежки
Влепляют, воюя; проказят;
Спешат, как под льдом ручейки.
Но все эти шалости, игры —
Забавы не русских детей.
Не наши здесь деды-морозы
Хрустят под снегами ветвей.
Не наши здесь яхонты блещут
На зимнем сугробном сребре;
Не наша здесь вьется поземка,
Не наша вьюга в декабре…
И образы прежней России
Рисуются снова в мечтах.
Вот вижу зиму в Петрограде;
Скользят по катку на «Прудках»,
Скользят конькобежцы так плавно
При лунах лиловых огней;
Выводят под звуки оркестра
Восьмерки и вязь вензелей.
Мелькают, заиндевев, пары.
В иголках ресницы и бровь;
Сребрится барашек шинели,
И жгут и мороз и любовь.
Подружек ведут гимназисты;
Идет за четою чета…
Свежи по зиме поцелуи,
И нектара слаще уста.
Мороз разубрал все деревья
И щиплет и колет остро,
И сказочней как-то в России
Снегов голубое сребро.
Ребята в Руси говорливей,
Проказники много резвей;
Смышленей, смелее мальчишки,
И девочки наши нежней.
Мечтательней наши подростки,
В них больше огня и души,
Чем здесь, в молчаливой Суоми,
В болотной Карельской глуши.