О своей прежней жизни она рассказывала так.

Воспитывалась в небольшом городке в Чехии; в каком, этого она не знает; где родилась, ей не сказали. Воспоминания детства уже позабылись, но она четко помнит, что в подростковом возрасте ее навещал трижды очень знатный человек. Он был в охотничьем костюме, на лошади, приезжал с одним сопровождающим. Обращался с ней с большой любовью и нежностью, обнимал ее и, посадив на колени, пообещал, что всегда будет заботиться о ней, сделает ее богатой и счастливой до конца ее жизни.

Кроме трех визитов, она его больше не видела.

Напротив, как-то раз притопал поп с черной вестью: ее покровитель скончался.

Последнее его распоряжение было, — утверждал поп, — отвезти девушку в Бордо и поместить ее в монастырь. Снабдив ее в дорогу всем необходимым, поехал с ней. В Бордо, однако, о монастыре речь больше не заходила. Через несколько дней она получила приглашение явиться к губернатору, герцогу Ришелье, он-де желает сообщить ей нечто. Герцог принял ее весьма любезно и почтительно, показал письмо, в котором одна высокого звания дама просила его взять под свое покровительство Фелицию. Он согласился, навещал ее, позаботившись о том, чтобы она хорошо выучила французский; приглашал на свои вечера и рауты.

Ришелье губернаторствовал с княжеским блеском и размахом. Давал ужины на сто кувертов, принимал на праздниках в саду по четыреста аристократов, балы, маскарады, представления сменяли друг друга. Так Фелиция погружалась в красивую дорогую жизнь богатых аристократов, и в этом, пожалуй, объяснение тому, что аристократический большой свет принял ее в свой круг. Если же самого Ришелье расспрашивали о ней, он успокаивал любопытных: это «заслуживающая всякого почтения особа».

Фелиции он даже сказал, кто прислал ему рекомендательное письмо.

Герцогиня Аренберг.

Первый лучик света во мгле таинственности, окутывавшей личность девушки.

Ришелье тотчас же написал герцогине Аренберг, но ответа не получил.

Хотя если бы рекомендация не исходила от нее, он непременно бы протестовал, что его именем воспользовались. Никакого сомнения, письмо было подлинным.

Однако дело приняло особый поворот. Мария Терезия, которую регулярно информировали о ходе расследования, решительно запретила обращаться к герцогине Аренберг за разъяснениями.

Непонятно! Ведь если бы расспросить герцогиню, та не смогла бы уйти от ответа, и вот он — первый след, который мог бы привести если уж и не прямо к отцу, то, может быть, к матери.

Ясно одно, Фелиции непременно надо было попасть в Бордо, а не в другое место, потому что у герцогини Аренберг были хорошие связи с губернатором Ришелье. Разматываем нить дальше: герцогине должно быть известно, откуда вывезли девушку, более того, она должна знать о предыдущей ее жизни. Если сопоставить с этим участие герцога Йоркского, то подозрение превращается в уверенность, что родной матерью Фелиции Юлии была сама герцогиня Аренберг.

Герцог Йоркский, младший брат английского короля Георга III (1738–1820, правил 1760–1820), по пути в Италию заехал в Бордо. Это пришлось как раз на тот период времени, когда над головой Фелиции вместо золотого облака сгустились грозовые тучи долгов. Герцог попросил срочной встречи и навестил ее в утренний час, когда Фелиция прибыла домой с бала у Ришелье.

Сразу перешел к делу: одной высокопоставленной даме стало известно, что Фелиция залезла в долги, и та просила его помочь. Герцог обещал помощь, успокоив бедняжку, что он устроит ее дела. В тот же день он прислал ей семьсот золотых луидоров и поехал дальше.

Вскоре он подал о себе весть из Милана письмом такого содержания:

Фелиция показала Кобенцлю оригинал этого письма. Значит, невозможно было подвергать сомнению ее показания в той части, что герцог во время встречи сказал ей, что та самая заинтересованная дама и есть герцогиня Аренберг, которой известен секрет происхождения Фелиции.

К сожалению, вскоре после этого герцог Йоркский скончался в Италии. Лагерь угрожающих кредиторов не уменьшился, а скрывающая тайну рождения Фелиции пелена, слегка колыхнувшись, опять упала.

Остается непонятым, почему Мария Терезия запретила все расспросы герцогини Аренберг? Хотела пощадить свою любимицу? Опасалась, что та может чересчур многое рассказать?

В руках у Кобенцля были основные нити, потянув которые, можно было доискаться истины, но он не воспользовался ими, словно опасаясь обжечься.

Если уж персону герцогини Аренберг сама императрица сделала неприкасаемой, то тайная полиция могла бы осторожно прощупать ее окружение, связи.

Но этого не случилось.

Можно было бы просить английский двор через австрийского посла поискать в бумагах герцога Йоркского: вдруг в них окажется письмо герцогини Аренберг? Им не приходилось опасаться предать гласности эту деликатную историю. Это хорошо знали в Лондоне.

Сама Мария Терезия жаловалась в письме к своему зятю Карлу Лотарингскому, что-де слишком уж большой шум поднялся вокруг незнакомки из Бордо, есть опасность, что вся Европа наполнится нежелательными слухами.

Но этого тоже не произошло.

Оставался еще один шаг, который мог бы привести к результату: обратиться непосредственно к герцогу Ришелье.

Бывший посол в Вене, наверняка, мог бы рассказать, что он слышал от своей протеже, кстати, в ее же интересах. Более того, как всесильный правитель Гиени он мог бы и сам распорядиться провести следствие о визитах то и дело появлявшегося там таинственного незнакомца с большими деньгами, что гораздо сильнее продвинуло бы дело, чем все двадцать четыре заседания комиссии Кобенцля.

Этого тоже не сделали.

Следствие было окончено в таком незавершенном виде, ждали приказа из Вены.

В это время серьезная болезнь свалила Кобенцля в постель. Больше он не встал. За два дня до кончины он получил от канцлера фон Кауница распоряжение приостановить все действия по делу девушки до дальнейших распоряжений.

Что могло случиться в Вене? Что за новый секрет в этом и без того таинственном деле? Об этом молчат государственные акты, молчит и частная переписка, и мы не узнаем никогда. Как не узнаем мы и того, кто и по чьему приказу через четыре дня после кончины Кобенцля выпроводил девушку на бельгийскую границу.

Там этот кто-то вручил ей пятьдесят золотых и отпустил на все четыре стороны.

О ее дальнейшей судьбе ничего не известно. Кажется, все же ей помогала некая таинственная рука, которая то прикасалась к ее судьбе, то непонятным образом, словно пугаясь собственной дерзости, отстранялась.

Возможно, в Брюсселе точно знали, что с бельгийской границы ее не гонят в никуда, а на французской границе уже кто-то ждет. Может быть, ее судьба повернулась к лучшему, если удалось выйти замуж; а может, и к худшему, если ей пришлось жить своей красотой.

Назвать авантюристкой девушку нельзя. Но то, что ее мать надо искать среди верхушки австрийской аристократии, — вне сомнения.

Вопрос о том, был ли ее отцом император Франц, теперь уже никого особенно не волнует. В феодальном государстве общественное мнение, конечно же, было бы возмущено известием о такой неслыханной дерзости, что кто-то пробует выдать себя за дочь императора!

Историей Фелиции Юлии фон Шенау я занялся потому, что она являет собой прекрасный пример двойной морали Габсбургов. Мария Терезия с неумолимой строгостью преследовала сбившихся с пути женщин и девиц, но склонялась перед изменами собственного мужа и снисходительно взирала на то, что он, помимо своих законных деток, приделывает к генеалогическому древу лотарингского семейства еще и незаконнорожденную веточку[52].