Какая необходимость была в такой секретности? У царствующих домов не было обычая таить детей, прижитых на стороне. Дед Карла V, император Максимилиан I, имел четырнадцать внебрачных детей, о которых было всем известно. Сам Карл V не отказался от плода своей первой юношеской любви к дочери фламандского ковровщика Иоганны ван дер Гейнст — Маргариты. Воспитывал ее при своем дворе как настоящую принцессу и уже в 12-летнем возрасте просватал ее за одного из герцогов Медичи.

А вот Дон Хуан вышел на свет, только когда затворник Юста почувствовал приближение смерти. И ребенок сразу же попадает ко двору самого надменного правителя на земном шаре, и этот, воображающий себя чуть ли не полубогом, человек тут же принимает возникшего из неизвестности мальчика как брата, пусть и полукровного. Что было тем более удивительно, что Филипп не приближал к себе даже собственных внебрачных чад, а у него их было трое или четверо.

Прошел слух об одном пункте в завещании императора Карла. Он обеспечил мальчику царский доход — тридцать тысяч дукатов годовой ренты, их надлежало выплачивать из доходов Неаполитанского королевства.

Никто не оспаривал славы Барбары Бломберг как одной из многочисленных любовниц Карла V, но все же… не она была матерью Дона Хуана.

В этом сходились все современные разыскания. Имя настоящей матери надо было хранить в тайне, а Барбару деньгами и обещаниями вынудили признать за собой материнство.

Кто же была истинная мать? Тут следствие запнулось.

Можно было только подозревать, что тут скрывали персону очень высокого ранга и по очень веской причине, вынуждавшей к сохранению тайны.

С течением времени, однако, ушли из жизни те, кто ее знал; ключ к тайне хранил теперь только один человек — Филипп II Испанский. Тайна была тяжкая, должно быть, очень тяготила его; наконец — очень уж не хотелось ему уносить тайну с собой в усыпальницу Эскуриала — он решил облегчить душу и заговорил.

У замкнутого, молчаливого человека была только одна-единственная душа, которой он мог довериться, — его собственная дочь, инфанта Изабелла.

Ей он и рассказал правду.

Но женщины не уносят тайн в могилу. У инфанты была своя доверенная душа, которой она под клятвой о вечном молчании шепнула; та, в свою очередь, точно на таких же условиях шепнула третьей; третья — четвертой, и наконец, столькие уже молчали об этом, что это было равносильно словам.

Первым об этом написал Фамиано Страда, итальянский историк XVI века, за ним и другие серьезные историки поведали миру, что Дон Хуан происходил от кровосмесительной связи Карла V.

Так-то оно так, только ключ все же не желал проворачиваться в замке. По мере того как секрет передавался из уст в уста, в него вкрались неточности и заблуждения; полная достоверность порастерялась, и под конец имя не одной женщины выплыло на свет, а сразу двух, о которых теперь можно только гадать.

Одна из них — родная сестра Карла V, Мария И, вдова венгерского короля Лайоша.

Вторая, окажись эта версия правдой, свидетельствовала бы о еще более гнусной извращенности императора. Собственная дочь императора могла быть сообщницей преступления, к тому времени уже 23-летняя Маргарита.

Мне же абсолютно все равно, кто был матерью Дона Хуана. Меня интересует нравственный облик его отца.

Нынешние биологи, коль скоро заинтересуются, могут ухватиться за конец оборванной нити и потянуть ее дальше: которая из двух женщин больше годится в матери мальчику.

Современники описывают Карла V так.

До мозга костей солдат, даже в юности полководец-победитель. Солдаты восторгались им, потому что он по-человечески обращался с ними; нужно было — со шпагой в руке шел первым в атаку. В качестве губернатора нижнегерманских земель также был любим народом, потому что, чем мог, старался облегчить его тяготы. Настоящий рыцарь в тогдашнем смысле слова: характер открытый, красив внешне, прекрасный кавалер, опять же в современном ему значении слова. Его девизом было: кто не стремится только вперед, тот пятится назад.

Теперь рассмотрим женщин.

О королеве Марии подробно рассказывает Брантом[50].

Он не знал ее лично, но видел ее портреты, сличая их с тем, что слышал от знакомых, и так нарисовал ее образ:

Маргариту после смерти Марии отец посадил в кресло губернатора Нижней Германии. Она тоже хорошо себя зарекомендовала; была она женщиной разумной, ум у нее был мужской. Да и сама внешность тоже, она настолько отличалась от немки, что в ней скорее видели переодетого в женское платье мужчину, а не женщину. Тем более, что над верхней губой у нее пробивались едва заметные усики. Она не была столь воинственна по природе, как ее тетка Мария, но любила мужские забавы, любила на коне преследовать дичь. Замуж ее отдали за пармского герцога Оттавио Фарнезе (1524–1586), от этого брака родился в 1545 году Алессандро Фарнезе[51], один из талантливейших полководцев эпохи.

Пожалуйста, выбирайте!

О самом Доне Хуане, пожалуй, скажем, что он, несмотря на свою воинственную натуру, не чурался скромных утех любви, даже и незаконных. Оставил двух внебрачных дочек: Анна Австрийская стала монахиней, Хуана Австрийская вышла замуж за одного сицилийского герцога.

Так что у Шекспира была причина сделать Вену местом действия пьесы «Мера за меру» и вложить в уста переодетому герцогу такие слова:

Шекспир написал эту комедию в 1605 году. В Вене тогда правил Рудольф II (1552–1612).

Рудольф так и не женился, остался холостяком. Среди его внебрачных детей известны шестеро: три девочки и трое мальчиков. Из девочек одну отдали замуж за какого-то графа, две вели светскую жизнь в монастыре. Два мальчика — Маттиас и Карл не многое давали о себе знать: где-то жили, где-то умерли.

Тем больше известно о третьем, Юлиусе. Не потому пишу о нем эти строки, что уж больно интересуют мерзкие делишки этого совсем полного дурака, сына полоумного отца, проканителившего жизнь в алхимических лабораториях; пишу потому, что его случай со всей наглядностью показывает произвол тирании, попирающей законы и мораль.

Над маленьким городком Крумау в Чехии господствует старинный замок на скалистой горе. Сюда поселил Рудольф своего уже двадцати летнего Юлиуса.

Похоже, молодого человека обуяло какое-то любовное неистовство, потому что он спускался из замка в город только за тем, чтобы преследовать хорошеньких девушек. Он нападал на них на улицах, врывался к ним в дома, желая затащить намеченную жертву в замок силой. Жители возмутились, и 17 декабря 1606 года бургомистр обратился с письменной просьбой к начальнику имперской городской полиции доложить императору и просить перевести сына в какое-нибудь другое место. От греха подальше. Начальник полиции, естественно, сунул жалобу на самое дно ящика — у него и на уме не было беспокоить ищущего философский камень императора безобразиями его отпрыска.