Цыси любила сравнивать себя с богиней милосердия. Она внушала себе мысль и убеждала других, что является земным воплощением этого божества. Часто на дворцовых маскарадах она исполняла роль Гуаньинь.
Резкая и азартная по натуре и чрезвычайно суеверная, вдовствующая императрица цинично относилась к буддизму. Считая себя буддисткой, она не разделяла буддийской проповеди о самоотвержении — это противоречило ее эгоистической натуре, поглощенной мыслями о земных наслаждениях и обогащении.
Цыси верила в различные приметы. Особое благоговение она питала к иероглифу «шоу» (долголетие). Везде, где только можно, в ее апартаментах вешали изображение этого иероглифа или писали его красками на стенах и потолке. На ее халатах, кофточках и туфлях также красовался золотом вышитый иероглиф долголетия.
Дурным предзнаменованием повелительница Китая считала пожары, возникшие в Пекине в марте 1908 г. Астрономическая обсерватория при дворе объяснила причину этих пожаров тем, что дух огня спустился с неба на землю, где будет находиться в течение 100 дней, и пожары прекратятся только тогда, когда он покинет землю и вернется на небо.
Главный евнух Ли Ляньин уговаривал свою повелительницу отменить визит Далай-ламы по той причине, что одновременное нахождение в Пекине «живого будды» и Сына неба будет дурным предзнаменованием. На это. она отвечала, что болезнь молодого императора неизлечима, поэтому нет причин отменять этот визит. Будучи крайне суеверной, она проявляла большой интерес к встрече с главой ламаистской церкви.
Приезд Далай-ламы был совершен неспроста. Его популярность среди верующих поддерживалась изоляцией Тибета от внешнего мира. В связи с его приездом в Пекин «Китайский благовестник» писал: «Ежегодно сотни тысяч паломников бредут в Тибет со всех концов буддийского мира, переходят неизвестными путями громадные пространства, испытывают невероятные лишения, своими костями устилают дороги, сотнями гибнут от голода и усталости и всюду разносят славу „живому богу“, а он таинственно, в недосягаемой европейцам глуши, сидит, окруженный несметной толпой лам, живущих эксплуатацией его имени».
Эксплуатируя религиозные чувства верующих, Далай-лама считал свои владения независимыми от других стран. Но вот возникла непредвиденная беда: англичане задумали построить железную дорогу до самой границы Тибета. Ламы поняли, что свисток паровоза разбудит мирный сон степей, а с ним рассеется вся поэзия жизни кочевников. Это означало, что все богатство животного мира Тибета — шерсть, пушнина, мясо — потечет в чужеземные страны. Стада диких яков, аргалей, верблюдов и антилоп будут обогащать не лам, а чужеземцев. Так могла быть подорвана единоличная власть «живого бога».
Пытаясь найти благоприятный выход из столь затруднительного положения, Далай-лама решил искать защиту от англичан в Пекине. Маньчжурское правительство, со своей стороны, рассчитывало через Далай-ламу укрепить свое влияние в Тибете среди других последователей ламаизма.
Далай-лама прибыл в Пекин по железной дороге в специально отведенном для него железнодорожном составе. Его сопровождали 14 высших сановников, 27 чиновников, 99 лам, 119 слуг и 80 человек конвоя. Вместе с ним в вагонах находились 45 лошадей, 13 повозок и багаж весом до 350 пудов.
На железнодорожной станции Баодинфу, недалеко от Пекина, для его встречи построили нарядные павильоны. Их сделали из соломенных циновок, разрисованных цветами и драконами, а вход, окна и карнизы украсили жгутами из красной, желтой и зеленой материи.
Далай-лама прибыл в парадной жреческой шапке и одежде из желтого шелка, затканного золотыми нитями с изображениями восьми драконов. Ему было немногим более 30 лет; лицо смуглое, худощавое, прыщеватое, с выдающимися скулами; с выступающей вперед челюстью, взор проницательный и строгий; вид воинственный. Как только он вошел в павильон для отдыха, его встретили знатные пекинские ламы и приветствовали коленопреклонением. Они кланялись поочередно, а он рукой прикасался к их головам. Затем все вышли из павильона и направились к паланкинам. Для Далай-ламы приготовили императорский паланкин, обтянутый желтой материей, но он пожелал ехать верхом на лошади: так его могли увидеть многие пекинцы, стлопившиеся на улицах. Когда весь кортеж двинулся, впереди шли китайские и тибетские музыканты, а сзади следовали чиновники и солдаты.
По случаю прибытия в Пекин Далай-ламы Палата церемоний разработала подробный церемониал его приема в императорском Дворце: предполагалось, что он совершит челобитье перед императором Гуансюем, затем Сын неба сойдет с трона и пригласит Далай-ламу сесть рядом с собой. Однако серьезно ослабевший от болезни император не мог принять «живого будду». Последний был крайне удручен этим, и ему пришлось ограничиться поклонением перед пустым императорским троном. Гуансюй вынужден был также отказаться присутствовать на специальном приеме, устроенном во дворце в честь Далай-ламы. Высшие ламы, не предупрежденные об этом отказе, стояли на коленях у входа во дворец в ожидании императора и возжигали большое количество курительных свечей.
По другим источникам, Гуансюй принял Далай-ламу. После совершения челобитья его пригласили сесть рядом с императором, дабы восстановить высокое духовное достоинство, несколько попранное челобитьем.
Маньчжурский двор настаивал, чтобы Далай-лама совершил челобитье и перед Цыси, хотя это считалось грубым нарушением буддийских догм, согласно которым не положено преклоняться перед женщиной. Он вынужден был подчиниться этому. Чтобы успокоить его обиженный дух, в императорском дворце в его честь дали грандиозный, небывалый по своей пышности банкет, на котором исполнялись буддийские религиозные танцы с заклинаниями из священных книг. Эти ритуальные танцы так понравились Цыси, что она объявила Далай-ламу самым высшим духовным лицом среди буддистов всего мира и значительно увеличила государственные субсидии в пользу буддизма. В ответ на это Далай-лама заверил, что будет постоянно молиться за ее здоровье, процветание и долголетие.
Говорили, что после этого банкета Цыси сильно заболела, несколько раз теряла сознание. Она жаловалась на дизентерию, считавшуюся простонародной болезнью, недостойной благородного человека. Узнав об этом, Далай-лама приготовил лекарственную настойку из знаменитых тибетских трав и преподнес ее Цыси, которая, приняв настойку, якобы быстро поправилась.
«Медицинская» помощь, оказанная Гуансюю «живым буддой», не возымела действия: его болезнь все более прогрессировала. Сообщить об этом Цыси евнухи не осмеливались: она всегда приходила в ярость, когда ей говорили о плохом состоянии Гуансюя. Не признавая серьезность его положения, вдовствующая императрица повелела ему быть на двух банкетах в честь Далай-ламы. Сама же она не пожелала присутствовать, чтобы не показать Далай-ламе свое болезненное состояние. Ослабевший от болезни Гуансюй вынужден был присутствовать на банкете, но после этого он, поддерживаемый евнухами, с трудом добрался до своего постоянного жилища во дворце Иньтай. Больше он никогда не оставлял его до самой смерти.
30 октября 1908 г. Цыси покинула Летний дворец-парк и отправилась в Пекин по каналу на роскошной джонке, разукрашенной драконами и фениксами. Вдовствующая императрица сидела в камышовом кресле на верхней палубе в окружении любимых фрейлин и евнухов. Сойдя на берег и поддерживаемая двумя евнухами, она села в паланкин и направилась в Храм императорского долголетия, где совершила жертвоприношение и попросила монахов помолиться за ее долголетие в связи с приближающимся днем рождения.
В Пекине развернулась шумная подготовка к празднованию юбилейной даты: 3 ноября 1908 г. повелительнице Китая исполнялось 73 года. По случаю такого торжества главные улицы столицы были разукрашены китайскими традиционными нарядами. Зимний дворец приобрел праздничный вид, в нем шли театральные представления.
В день своего рождения вдовствующая императрица весь вечер провела в маскарадных забавах, наряжалась в одеяние богини милосердия Гуаньинь, любовалась фантастическими костюмами князей, фрейлин, наложниц и евнухов.