Цыси испытывала страх перед движением ихэтуаней, о чем свидетельствует ее указ от 26 июня 1900 г.: «На этот раз в течение нескольких месяцев действий ихэтуаней вся столица оказалась переполнена ими. Число их составляет не менее 100 с лишним тысяч. Все, начиная с народа и солдат вплоть до знаменных князей и членов правительства, в один голос заявляют о своей вражде к чужеземным религиям. Никто не может противостоять силе ихэтуаней. Если их разогнать, то близлежащие местности немедленно же пострадают, а жизнь народа окажется в опасности. Остается лишь постепенно принимать меры к восстановлению нормального положения». Было найдено половинчатое решение: пусть ихэтуани сражаются с иностранными войсками и обескровливают друг друга.
Выступление крестьянских масс грозило самому существованию маньчжурского режима. 29 июня 1900 г. вдовствующая императрица Цыси издала указ, в котором об ихэтуанях говорилось: «Двор никогда не отказывался от мысли отдать приказ о расправе с этими бунтовщиками. Но обстоятельства крайне препятствуют осуществлению этого плана в близлежащих районах. Мы опасаемся, что это навлечет еще большее зло, и боимся, что в провинциях Чжили и Шаньдун одновременно вспыхнет восстание».
Перед маньчжурскими властями во главе с Цыси встала очень трудная дилемма: бороться с ихэтуанями или поддерживать их?
Расправа с ихэтуанями могла привести к тому, что гнев китайского народа обернется не против иностранцев, а против царствующей династии. Одновременно это облегчило бы агрессивные действия иностранных держав в Китае и создало бы серьезную угрозу для трона. Поддержка ихэтуаней означала бы поощрение крестьянских выступлений и ожесточение иностранных интервентов, что также не сулило ничего хорошего маньчжурскому режиму.
Вот почему политика Цыси в отношении ихэтуаней была непоследовательной, противоречивой и в конечном счете предательской и вероломной: вначале ихэтуани использовались для расправы с иностранцами, а затем иностранцы — для расправы с ихэтуанями.
Понимая опасность создавшегося положения, губернаторы южных провинций Китая направили на имя Цыси доклад, в котором говорилось: «Телеграммы из разных мест показывают, что Жестокие убийства, совершаемые ихэтуанями, без сомнения, вызовут мщение против Китая. Если ихэтуани не будут теперь же Уничтожены, то, конечно, державы будут озлоблены. Мы глубоко огорчены известиями, что столица в опасности. Прикрываясь своими чудесами, ихэтуани подстрекают народ присоединиться к ним и восстать против правительства». И далее: «Необходимо повелеть властям по всей империи принять строжайшие меры по охране иностранных купцов и миссионеров. Это может успокоить гнев иностранных держав. Только тогда мы будем в состоянии снова направить дела государства по хорошему пути. В настоящее время государство находится на краю величайшей гибели, и промедление в несколько дней может привести к крушению всей империи. Тогда будет слишком поздно. Вследствие этого все мы крайне потрясены и устрашены».
Овладев Тяньцзинем, союзные войска 2 августа 1900 г. двинулись по обоим берегам Великого канала в поход на Пекин под предлогом освобождения от осады посольского квартала.
Участник этого похода союзных войск так выразил свое душевное состояние: «Гневное небо было умилостивлено неисчислимыми и неисчерпаемыми потоками пролитой китайской и заморской крови и само наконец пролило первые тяжелые капли небесной влаги. Весь день и всю ночь шумел сильный и настойчивый южный дождь и заливал лужами пыльные улицы Тяньцзиня, дороги и изнемогающие от засухи поля. В ответ на смертоносные раскаты еще недавно гремевших стальных орудий откликнулся небесный гром.
Но, видно, еще мало было пролито крови. Сквозь шум ливня и среди торжествующих ударов грома было слышно, как тысячи людей шли в поход, ружья и сабли бряцали, колеса орудий и телег скрипели, погонщики кричали, мулы и ослы ревели».
Маньчжурские правители оказались в опасности: войска держав находились у стен Пекина, а в самой столице хозяйничали ихэтуани. Потерявшая голову Цыси находилась в состоянии шока; она то и дело собирала своих приближенных для выработки плана действий: только в течение двух дней накануне падения Пекина в ее апартаменты Жун Лу был вызван восемь раз, а князь Дуань — пять раз.
Древнее китайское изречение гласит: «Когда государь оскорблен, чиновники умирают». Это означало, что если государство постигали бедствия и смуты, то в них повинны все служилые люди — своим дурным управлением страны они не сумели предотвратить народных несчастий и, быть может, даже сами навлекли их, поэтому недостойны жизни. Преданные чиновники не могут перенести позора, когда император из-за нашествия варваров вынужден покинуть столицу.
Несчастье и позор, обрушившиеся на Пекин, повергли в страшное смятение верных чиновников, и многие из них решили покончить жизнь самоубийством, чтобы не видеть ни солнца, которого они недостойны созерцать, ни лик императора, которого они огорчили своими дурными делами.
Накануне штурма Пекина союзными войсками многие высшие гражданские и военные чиновники давали отраву своим женам, сыновьям, дочерям и прислуге, — чтобы никто из близких не остался в живых, а затем сами кончали жизнь самоубийством.
В момент захвата Пекина иностранными войсками его жители сжигали себя, принимали яд, бросались в колодцы. По китайским источникам, таким путем добровольно лишили себя жизни 1798 человек. Иногда уходили из жизни целые семьи. Сын сановника Чун Ци выкопал во дворе яму и похоронил в ней себя вместе с матерью я малолетним сыном. Узнав о его смерти, Чун Ци повесился.
12 августа 1900 г. бывший губернатор столичной провинции Чжили, видный маньчжурский сановник Юй Лу покончил с собой выстрелом из револьвера. Видный военный мандарин Ли Бин-хэн принял яд. Наставник императора Сюй Тун повесился в своем доме и за ним последовали 18 членов его семьи — жены, дочери, наложницы и служанки.
Когда иноземные завоеватели проходили по узким улицам китайской столицы, население, охваченное паникой, разбегалось, спасая свою жизнь. На улицах и во дворах бродили без присмотра мулы и верблюды; бежавшие оставили в беспорядке разбросанные повозки, паланкины и предметы утвари. Многие женщины, соблюдая древний китайский обычай, бросались в колодцы; мужчины вешались, будучи не в силах пережить позора поражения.
Паника усиливалась смятением и растерянностью трона, который издавал противоречивые указы, и это вносило деморализацию в ряды ихэтуаней и правительственных войск. В ночь на 13 августа 1900 г. вооруженные силы держав приблизились к стенам столицы, не встречая организованного сопротивления, за исключением отдельных небольших очагов.
События стремительно развивались. 17 июня 1900 г. войска Англии, США, Германии, Японии, России, Франции, Италии и Австро-Венгрии овладели фортами Дагу. 14 июля был взят Тянь-цзинь, а 14 августа союзные войска ворвались в Пекин. Утром следующего дня вдовствующая императрица Цыси и император Гуансюй, переодетые, бежали в Сиань. 16 августа 1900 г. был захвачен Пекин.
Почти все маньчжурские войска складывали оружие перед иностранными захватчиками. Героическое сопротивление агрессорам оказывали лишь ихэтуани, которые тысячами гибли под смертоносным артиллерийским огнем иностранцев.
Цыси вначале заявила, что она скорее покончит с собой, чем покинет столицу. Но это был всего лишь театральный жест: она не хотела расставаться с жизнью, которая доставляла ей слишком много наслаждений. Во имя собственного спасения вдовствующая императрица решила бежать из Пекина в административный центр провинции Шаньси — город Тайюань.
«Бегство правительства и народа из столицы, — писал очевидец, — было такое отчаянное, такое внезапное и беспорядочное, что все думали только о спасении жизни, но не об имуществе. Дома богачей и бедняков, дворцы и учреждения, магазины и кумирни — все было брошено со всеми своими богатствами: серебром, одеждами, шелком и мехами, жемчугами и драгоценными вазами. Двор бежал в таком смятении, что в дорогу не были взяты ни съестные припасы, ни носилки, ни одежда в достаточном количестве. По слухам, двор бежал на запад в провинцию Шаньси и терпел лишения по дороге от недостатка пищи и одежды, так как жители городов и деревень, услышав о бегстве двора, также разбегались».