3
Рано утром мы с Пассаром
Поползли вперед.
На склоне
Узкий выдолблен окопчик
Средь засохшего бурьяна.
Здесь легли мы, наблюдая
За равниной.
Перед нами
Грустная земля застыла,
Белым саваном укрыта...
Из далекого оврага
Вырывался красный выстрел.
Выл снаряд. И беспрестанно
Щелкали в бессильной злобе
Рядом пули разрывные.
Мы лежали, говорили
Про таежные закаты,
Про амурские уловы
И про лодку-оморочку.
Я сказал Максиму: «Знаешь,
По легендам и преданьям,
Бог войны и бог охоты
Был один у наших предков».
«Нет, война, — Максим ответил —
На охоту не похожа:
Зверя бил я добродушно,
То был честный поединок.
А теперь с врагом бесчестным,
С волчьей стаей я сражаюсь,
Новое узнав значенье
Слова „зверь“.
Смотри, товарищ,
Вон спускается с пригорка
Ворог. Он меня не видит,
Но ему давно уж пулю
Приготовили уральцы.
И в стволе моей винтовки
Тихо дремлет гибель зверя».
Левый глаз нанаец сузил
Так, что показалось, будто
Он заснул.
Но грянул выстрел,
И опять открылись веки.
И сказал Максим сурово:
«Это двести двадцать первый
Кончил жизнь благополучно»
«Хорошо! — сказал нанаец. —
День сегодняшний, однако,
У меня прошел недаром.
А теперь пойдем в землянку,
Должен я письмо отправить
Девушке своей любимой,
Что живет у нас в селенье,
Обучая в новой школе
Маленьких детей нанайских.
Я люблю ее так сильно,
Что мне кажется порою —
Эта сила заряжает
Меткую мою винтовку».
У коптилки, сотворенной
Из снарядного стакана,
Медленно писал нанаец
Письмецо своей любимой.
4
В январе прошла по фронту
Весть жестокая: убили
Друга моего — Максима,
Знаменитого Пассара.
Меткие глаза закрылись,
Руки твердые повисли.
Обагрились алой кровью
Синеватые странички
Комсомольского билета.
Девушка из новой школы,
Как твое утешить горе?
Он любил тебя так сильно,
Как фашистов ненавидел.
5
Мы ушли вперед, на запад,
Далека от нас сегодня
Свежая могила друга.
На земле освобожденной
Снова лед прошел по рекам.
И весенним днем прозрачным
Шел я ходом сообщенья
К пункту командира роты;
Надо мной свистели пули,
И равнина громыхала,
Будто по железной крыше
Ходят в сапогах тяжелых.
Здесь увидел я сержанта
С вороненым автоматом.
Этот воин смуглоскулый
Показался мне знакомым.
«Ты нанаец?»
«Да, нанаец».
«Как зовут тебя?»
«Пассаром
Иннокентием. Я родом
С дальних берегов Амура».
«Ты давно уже на фронте?»
«Нет, недавно. С той минуты,
Как узнал о смерти брата,
Меткоглазого Максима.
Я ведь тоже комсомолец
И ружьем владею с детства».
...Я припомнил край Восхода,
Встречу с маленьким нанайцем
И его рассказ короткий
Про закон тайги суровой:
«Если зверь на поединке
Голову мою расколет,
Брат пойдет по следу зверя
И его догонит пулей».
СИРЕНЬ
В окоп донес июньский день
Умытых листьев шорох,
И пахнет юная сирень
Сильней, чем старый порох..
Хоть вдоль садов проходит фронт,
Но все цветет в сирени:
Село, и нежный горизонт,
И голубые тени.
Ты далеко. Тебя здесь нет.
Но для тебя я снова
Собрал трепещущий букет,
Прохладный и лиловый.
В снарядной гильзе он стоит
В землянке батальонной,
Холодным пламенем горит,
Как будто спирт зажженный.
Придут усталые друзья, —
Им тут светлее станет.
Любовь моя — сирень твоя
Сияет и не вянет.
ПАРТИЗАНКЕ
Московский день, торжественно обуглясь
На дальних крышах, медленно погас,
И повернул тяжелокрылый «Дуглас»
Свой марсианский пулеметный глаз.
Слилась с землей полоска горизонта.
Что ж сердце вдруг сжимается в груди?
То линия пылающего фронта,
Наверное, осталась позади.
Людей не видно — темная кабина,
Лишь ползают приборов светляки.
Тот край, куда летишь ты, не чужбина,
Туда с востока движутся полки.
Но по лесам сейчас бушует вьюга,
И села нянчат горькую беду.
Теперь не скоро встретим мы друг друга,
Но я с боями до тебя дойду.
И вот, когда мы встретимся с тобою,
Все станет на места само собой:
Ведь счастье на земле берется с бою
И лишь тогда становится судьбой.