ТРЕТИЙ ДОМ ОТ ВОКЗАЛА
Он летел на бомбежку того городка,
Где прошла его легкая юность,
Что была, как июньская ночь, коротка —
Улыбнулась, ушла, не вернулась.
Эту горькую цель слишком точно он знал,
Наизусть — не по карте-двухверстке, —
Привокзальную площадь и старый вокзал,
Переулочки и перекрестки.
Третий дом от вокзала — вишневый садок,
Разноцветные стекла террасы.
Не тебя ли будил паровозный гудок
В синеве предрассветного часа,
И не здесь ли ты сизых гонял голубей,
Забирался на крыши упрямо,
И не здесь ли родной неутешной своей
Ты сказал: «До свидания, мама!»
Ничего я не знаю — жива ли она.
Может, прячется где-нибудь в щели...
За тяжелые тучи уходит луна,
Самолеты заходят на цели.
Сжался в страшной тоске городок дорогой,
И дрожат у вокзала березы. ,
Из твоих бомболюков одна за другой
Отрываются бомбы, как слезы.
СВОБОДА
Наш мир был светел, юн и синеглаз, —
Пусть были в нем и горе и печали,
Какой свободой озарило нас!
А мы, быть может, ей цены не знали...
Но эти строки я теперь пишу
В сырой землянке на переднем крае,
На пальцы онемевшие дышу,
Патроны слов в обойму подбирая.
Ведем мы справедливую войну
И видим рек кровавое теченье.
Вот земли, побывавшие в плену, —
Бледны, как человек из заточенья.
Я много видел городов и сел,
Разрушенных с жестокостью бесцельной,
Я много писем у старух прочел
От дочерей из Дрездена и Кёльна.
Сражаясь с черной силою врага,
Шагая через огненные годы,
В бою узнали мы, как дорога,
Как непреклонна русская свобода.
В ОСВОБОЖДЕННОМ ГОРОДЕ
— Вы откуда, молодцы,
Красной Армии бойцы?
— Мы с востока, мы с востока,
Мы сыны Москвы,
Мы идем сплошным потоком
Сквозь огонь и рвы.
— А за что у вас медали —
Отблеск золотой?
— Сталинград мы защищали,
Город дорогой.
— Ну и сила! Сколько вас!
А откуда вы сейчас?
— Дальние и близкие,
Севские и рыльские.
А вон те танкисты-хлопцы —
По приказу — конотопцы.
Нас ведет святая месть —
Сгинет ворог лютый.
И столица в нашу честь
Отдает салюты.
— Ну, спасибо, что пришли,
Что свободу принесли.
— Не хвалите нас, родные.
Похвалы — потом.
Ведь у родины — России
Мы в долгу большом:
Мы поля и города
Оставляли на года,
На тоску-разлуку,
На печаль, на муку.
Нет с тех пор покоя
До исхода боя.
— Ну, попейте молока...
— Нету времени пока.
— Ну, зайдите на порог...
— Мы спешим, мамаша.
— Ну, прощайте, дай вам бог, —
И рукой помашет.
СОВЕТСКИЕ ТАНКИ В БРЮССЕЛЕ
Я не знаю, где их подожгли.
На Кубани, быть может...
Иль за Доном
Погибли носители русской брони,
Был недолог их век,
Но он славно и яростно прожит.
И, уже запылав,
Шли,
Стреляли,
Давили они.
Немцы их захватили.
Огонь вырывался со свистом.
Даже к мертвым машинам
С опаской сползались враги.
Там, под люками,
Черные руки сгоревших танкистов
Крепкой хваткой сжимали
Оторванные рычаги.
Чтобы скрыть
Свой провал и позор своего отступленья,
Чтоб забыть, как гремит
Между Волгой и Доном метель,
Повезли их в Европу —
Показывать для устрашенья,
Так сгоревшие танки
Приехали в старый Брюссель.
Их на площадь поставили.
Хрипло смеялись убийцы,
А советские танки
Стояли угрюмой стеной.
И в глубоком безмолвье
Смотрели на башни
Бельгийцы.
И, пока не стемнело,
Старались пройти стороной.
Ночь настала.
Уснул грустный город немецкого плена.
Груды стали уральской
Мерцали под фландрской луной.
Там, где шел Уленшпигель,
Шагали захватчики в шлемах.
Ночь пугала их всем:
Темнотою, луной, тишиной.
Рассвело.
Что случилось?
Нет башен стахановской сварки.
Все покрыто цветами —
Кровавыми сгустками роз,
И гирлянды тюльпанов
Горят непреклонно и ярко,
И роса в лепестках,
Словно капли искрящихся слез.
Это были «КВ»
Или верные «тридцатьчетверки»,
И казалось брюссельцам —
Сейчас их броня оживет
И над башней поднимется
Парень
В простой гимнастерке
И на битву с врагами
Бельгийский народ позовет.