О ТВОЕЙ СЕМЬЕ
Вдали от фронтовых дорог
Есть светлоглазый городок.
Не затемняют там огней,
И ночью — света хоровод.
Я там провел не много дней,
Пока прошел апрельский лед.
Я заходил к твоей семье,
Послушай о ее житье.
Жены твоей я не застал —
Ты знаешь, там теперь завод.
Я с мальчиком твоим играл
И ждал, когда она придет.
Он теребил мои ремни —
Ему понравились они.
Он синеглаз и белобрыс,
Высоколоб, совсем как ты.
В черты его лица влились
Твои знакомые черты.
Родившийся вблизи Карпат,
Меня он спрашивал не раз,
Когда поедем мы назад;
И я ответил — близок час!
А к вечеру пришла она,
Твоя любовь, твоя жена.
Она, усталая, вошла,
Сняла платок, подарок твой,
Кивнула гордой головой,
И стала комната светла.
Апрельский день за речкой гас,
Твой мальчик спал и видел сны,
И твой портрет смотрел на нас,
Во Львове снятый до войны.
Я рассказал, как минный вал
Тебя в укрытье миновал,
Как между двух горящих сел
Ты батальон в атаку вел.
Я умолчал, — как ты просил, —
Что ты два раза ранен был.
В углу с клубком сидела мать.
И я тебе не стану лгать:
Немного сгорбилась она,
В ее глазах — туман тоски,
И горестная седина
Пробилась на ее виски.
Я видел — всё в дому твоем
Полно дыханием твоим,
И я не спрашивал о том,
По-прежнему ли ты любим.
ТРИНАДЦАТЬ ГВАРДЕЙЦЕВ
Военное время запишет
На мраморе их имена.
Полынною горечью дышит
В степях раскаленных война.
Нагрелись тяжелые шлемы,
Глаза обжигает песком,
И пишутся ныне поэмы
Еще не пером, а штыком.
Не бронза еще и не мрамор,
А просто гвардейцы они,
О них, о тринадцати храбрых,
Весь фронт говорит в эти дни,
Как встретили наши тринадцать
Удар батальона врагов,
Как их за высотку сражаться
Повел лейтенант Шевелев.
Косматое небо шаталось,
И солнце июльское жгло.
Ты помнишь, когда-то считалось
Тринадцать — плохое число.
Но мы суеверью не верим —
Тринадцать гвардейцев — заслон,
Гвардейское мужество мерим
Умением, а не числом.
И все они живы остались,
Хоть каждый огнем опален.
Советскою встреченный сталью,
Фашистский полег батальон.
Другие идут чужеземцы —
Пусть знают урок этих дней:
Таких, как тринадцать гвардейцев,
У нас миллионы парней.
Тринадцать фамилий в легендах
Когда-нибудь будут звучать.
Мы вспомним патронные ленты
На черных от пота плечах,
Их лица, седые от пыли...
И вспомним, как в гари степной
Мы воду соленую пили
С такими из фляги одной.
ПОСЛАНИЕ ПОЭТАМ
Мои друзья и недруги былые,
Мне хочется окликнуть вас теперь,
В годину испытания России,
В годину мук, сражений и потерь.
У каждого из нас особый норов,
Все у другого кажется не так.
Но время ли сейчас для клубных споров,
Газетных стычек и журнальных драк?
Я позабыл о спорах и разладе
И понял, что у всех одни враги,
В тот день, когда на интендантском складе
Поэты примеряли сапоги.
Паек и литер... Дальняя дорожка.
— Мне в Львов! — Мне в Гродно!
— А тебе куда? —
За Конотопом первая бомбежка
И опрокинутые поезда.
Позвякивает тормоз Вестингауза,
Таинственно мерцает синий свет.
Со мной в купе Твардовский и Алтаузен.
Ты помнишь Джека? Джека больше нет.
Он знал провалы, горе, неудачи,
Ни знаменит он не был, ни богат.
Но встретил смерть, не прячась и не плача,
Как коммунист, романтик и солдат.
А мы, что чудом оставались живы,
Когда бесился разрывной свинец,
Пронесшие сквозь огненные взрывы
И чистоту и преданность сердец,
Грустней и жестче сделавшись с годами,
Не изменили песне боевой.
Друзья поэты! Маяковский с нами,
Багрицкий в нашей сумке полевой.
Они в тяжелый час не замолкали,
На тихий край не предъявляли прав:
Страницы книжек пули пробивали,
С людскою кровью кровь стиха смешав.
Мы по ночам стихи в землянках пишем,
И каждая высотка — наш Парнас.
Как весь народ, горючим дымом дышим,
И пусть забыли девушки про нас...
Зато, пред тем как раскурить газеты,
Стихи читают вслух и про себя.
В строю походном движутся поэты,
Страдая, ненавидя и любя.