Угрюмый Север хмурился ревниво,

Но с каждым днем всё жарче и быстрей

Навстречу льдам Берингова пролива

Неслась струя тропических морей.

Под непрерывный грохот аммонала,

Весенними лучами озарен,

Уже летел, раскинув опахала,

Огромный, как ракета, махаон.

Сиятельный и пышный самозванец,

Он, как светило, вздрагивал и плыл,

И вслед ему неслась толпа созданьиц.

Подвесив тельца меж лазурных крыл.

Кузнечики, согретые лучами,

Отщелкивали в воздухе часы,

Тяжелый жук, летающий скачками,

Влачил, как шлейф, гигантские усы.

И сотни тварей, на своей свирели

Однообразный поднимая вой,

Ползли, толклись, метались, пили, ели,

Вились, как столб, над самой головой.

И в куполе звенящих насекомых,

Среди болот и неподвижных мхов,

С вершины сопок, зноем опаленных,

Вздымался мир невиданных цветов.

Соперничая с блеском небосвода,

Здесь, посредине хлябей и камней,

Казалось, в небо бросила природа

Всю ярость красок, собранную в ней.

Над суматохой лиственных сплетений.

Над ураганом зелени и трав

Здесь расцвела сама душа растений,

Огромные цветы образовав.

Когда горят над сопками Стожары

И пенье сфер проносится вдали,

Колокола и сонные гитары

Им нежно откликаются с земли.

Есть хор цветов, неуловимый ухом,

Концерт тюльпанов и квартет лилей.

Быть может, только бабочкам и мухам

Он слышен ночью посреди полей.

В такую ночь, соперница лазурей,

Вся сопка дышит, звуками полна,

И тварь земная музыкальной бурей

До глубины души потрясена.

И засыпая в первобытных норах,

Твердит она уже который век

Созвучье тех мелодий, о которых

Так редко вспоминает человек.

Рожок гудел, и сопка клокотала,

Узкоколейка пела у реки.

Подобье циклопического вала

Пересекало древний мир тайги.

Здесь, в первобытном капище природы,

В необозримом вареве болот,

Врубаясь в лес, проваливаясь в воды,

Срываясь с круч, мы двигались вперед.

Нас ветер бил с Амура и Амгуни,

Трубил нам лось, и волк нам выл вослед,

Но всё, что здесь до нас лежало втуне,

Мы подняли и вынесли на свет.

В стране, где кедрам светят метеоры,

Где молится березам бурундук,

Мы отворили заступами горы

И на восток пробились и на юг.

Охотский вал ударил в наши ноги,

Морские птицы прянули из трав,

И мы стояли на краю дороги,

Сверкающие заступы подняв.

Когда на склоне лет иссякнет жизнь моя

И, погасив свечу, опять отправлюсь я

В необозримый мир туманных превращений.

Когда мильоны новых поколений

Наполнят этот мир сверканием чудес

И довершат строение природы,—

Пускай мой бедный прах покроют эти воды,

Пусть приютит меня зеленый этот лес.

Я не умру, мой друг. Дыханием цветов

Себя я в этом мире обнаружу.

Многовековый дуб мою живую душу

Корнями обовьет, печален и суров.

В его больших листах я дам приют уму,

Я с помощью ветвей свои взлелею мысли,

Чтоб над тобой они из тьмы лесов повисли

И ты причастен был к сознанью моему.

Над головой твоей, далекий правнук мой,

Я в небе пролечу, как медленная птица,

Я вспыхну над тобой, как бледная зарница,

Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой.

Нет в мире ничего прекрасней бытия.

Безмолвный мрак могил — томление пустое.

Я жизнь мою прожил, я не видал покоя:

Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я.

Не я родился в мир, когда из колыбели

Глаза мои впервые в мир глядели, —

Я на земле моей впервые мыслить стал,

Когда почуял жизнь безжизненный кристалл,

Когда впервые капля дождевая

Упала на него, в лучах изнемогая.

О, я недаром в этом мире жил!

И сладко мне стремиться из потемок,

Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний

                                                                         мой потомок,

Доделал то, что я не довершил.

Откинув со лба шевелюру,

Он хмуро сидит у окна.

В зеленую рюмку микстуру

Ему наливает жена.

Как робко, как пристально-нежно

Болезненный светится взгляд,

Как эти кудряшки потешно

На тощей головке висят!

С утра он всё пишет да пишет,

В неведомый труд погружен.

Она еле ходит, чуть дышит,

Лишь только бы здравствовал он.

А скрипнет под ней половица,

Он брови взметнет, — и тотчас

Готова она провалиться

От взгляда пронзительных глаз.

Так кто же ты, гений вселенной?

Подумай: ни Гете, ни Дант

Не знали любви столь смиренной,

Столь трепетной веры в талант.

О чем ты скребешь на бумаге?

Зачем ты так вечно сердит?

Что ищешь, копаясь во мраке

Своих неудач и обид?

Но коль ты хлопочешь на деле

О благе, о счастье людей,

Как мог ты не видеть доселе

Сокровища жизни своей?