В крылатом домике, высоко над землей.

Двумя ревущими моторами влекомый,

Я пролетал вчера дорогой незнакомой,

И облака, скользя, толпились подо мной.

Два бешеных винта, два трепета земли,

Два грозных грохота, две ярости, две бури,

Сливая лопасти с блистанием лазури,

Влекли меня вперед. Гремели и влекли.

Лентообразных рек я видел перелив,

Я различал полей зеленоватых призму,

Туманно-синий лес, прижатый к организму

Моей живой земли, гнездился между нив.

Я к музыке винтов прислушивался, я

Согласный хор винтов распределял на части,

Я изучал их песнь, я понимал их страсти,

Я сам изнемогал от счастья бытия.

Я посмотрел в окно, и сквозь прозрачный дым

Блистательных хребтов суровые вершины,

Торжественно скользя под грозный рев машины,

Дохнули мне в лицо дыханьем ледяным.

И вскрикнула душа, узнав тебя, Кавказ!

И солнечный поток, прорезав тело тучи,

Упал, дымясь, на кристаллические кучи

Огромных ледников, и вспыхнул, и погас.

И далеко внизу, расправив два крыла,

Скользило подо мной подобье самолета.

Казалось, из долин за нами гнался кто-то,

Похитив свой наряд и перья у орла.

Быть может, это был неистовый Икар,

Который вырвался из пропасти вселенной,

Когда напев винтов с их тяжестью мгновенной

Нанес по воздуху стремительный удар.

И вот он гонится над пропастью земли,

Как привидение летающего грека,

И славит хор винтов победу человека,

И Грузия моя встречает нас вдали.

Плоскогорие Цалки, твою высоту

Стерегут, обступив, Триалетские скалы.

Ястреб в небе парит и кричит на лету,

И приветствует яростным воплем обвалы.

Здесь в бассейнах священная плещет форель,

Здесь стада из разбитого пьют саркофага,

Здесь с ума археологи сходят досель,

Открывая гробницы на склоне оврага.

Здесь История пела, как дева, вчера,

Но сегодня от грохота дрогнули горы,

Титанических взрывов взвились веера,

И взметнулись ракет голубых метеоры.

Там, где волны в ущелье пробили проход,

Многотонный бетон пересек горловину,

И река, закипев у подземных ворот,

Покатилась, бушуя, обратно в долину.

Словно пойманный зверь, зарычала она,

Вырывая орешник, вздымая каменья,

Заливая печальных гробниц письмена,

Где давно позабытые спят поколенья.

Опустись, моя муза, в глубокий тоннель!

Ты — подружка гидравлики, сверстница тока.

Пред тобой в глубине иверийских земель

Зажигается новое солнце Востока.

Ты послушай, как свищет стальной соловей,

Как трепещет в бетоне железный вибратор,

Опусти свои очи в зияющий кратер,

Что уходит в скалу под ногою твоей.

Здесь грузинские юноши, дети страны,

Словно зодчие мира, под звуки пандури

Заключили в трубу завывание бури

И в бетон заковали кипенье волны.

Нас подхватит волна, мы помчимся с тобой,

Мы по трубам низринемся в бездну ущелья,

Где раструбы турбин в хороводе веселья

Заливаются песней своей громовой.

Из пространств генератора мы полетим

Высоко над землей по струне передачи,

Мы забудем с тобою про все неудачи.

Наслаждаясь мгновенным полетом своим.

Над Курою огромные звезды горят,

Словно воины, встали вокруг кипарисы,

И залитые светом кварталы Тбилиси

О грядущих веках до утра говорят.

Я твой родничок, Сагурамо,

Наверно, вовек не забуду.

Здесь каменных гор панорама

Вставала, подобная чуду.

Здесь гор изумрудная груда

В одежде из груш и кизила,

Как некое древнее чудо,

Навек мое сердце пленила.

Спускаясь с высот Зедазени,

С развалин старинного храма,

Я видел, как тропы оленьи

Бежали к тебе, Сагурамо.

Здесь птицы, как малые дети,

Смотрели в глаза человечьи

И пели мне песню о лете

На птичьем блаженном наречье.

И в нише из древнего камня,

Где ласточек плакала стая,

Звучала струя родника мне,

Дугою в бассейн упадая.

И днем, над работой склоняясь,

И ночью, проснувшись в постели,

Я слышал, как, в окна врываясь,

Холодные струи звенели.

И мир превращался в огромный

Певучий источник величья,

И, песней его изумленный,

Хотел его тайну постичь я.

И спутники Гурамишвили,

Вставая из бездны столетий,

К постели моей подходили,

Рыдая, как малые дети.

И туч поднимались волокна,

И дождь барабанил по крыше,

И с шумом в открытые окна

Врывались летучие мыши.

И сердце Ильи Чавчавадзе

Гремело так громко и близко,

Что молнией стала казаться

Вершина его обелиска.

Я вздрагивал, я просыпался,

Я с треском захлопывал ставни,

И снова мне в уши врывался

Источник, звенящий на камне.

И каменный храм Зедазени

Пылал над блистательным Мцхетом,

И небо тропинки оленьи

Своим заливало рассветом.