— Молитва и в самом деле действенная, только собаки не дали мне ее произнести до конца!

— Собака так злобно лает! Удастся нам уйти?

— Ты же знаешь: собаки, которые лают, не кусаются.

— Я-то знаю. Но не знаю, знает ли это собака!

Скупой еврей подходит к вратам Царства Небесного.

— Я дал нищему Хаиму две копейки! — уверяет он.

Разыскивают Хаима. Он подтверждает: да, было.

— Нищему Шлойме я тоже дал две копейки, — говорит скупой.

Нищего приводят, и он подтверждает: да, дал.

Две копейки получил в свое время и еще один, третий нищий. Он тоже свидетельствует: да, это правда.

Тут всемилостивый Бог говорит:

— Верните ему эти вшивые шесть копеек и гоните его ко всем чертям!

У бедного портного дюжина детишек. Однажды влезает он на крышу и видит: там сидит какое-то жалкое существо, старое, тощее, голое. Он спрашивает:

— Ты кто такой и что тут делаешь?

— Я здесь живу, я — нужда! — говорит существо.

Портному становится его жалко. Он снимает мерку и шьет ему костюм. Когда костюм готов, он опять лезет на крышу. Костюм мал: нужда за это время выросла!

В дороге

Айзенштадт на своем экипаже прибывает ночью в какое-то захолустное местечко. На постоялом дворе он снимает комнату, собираясь немного поспать, а кучера Айзика оставляет в экипаже, чтобы стерег лошадей.

Тем не менее Айзенштадт не спокоен. Около полуночи он подходит к окну и спрашивает:

— Айзик, ты не спишь?

— Не сплю, — отвечает Айзик.

— Что ты делаешь?

— Размышляю.

— О чем же ты размышляешь?

— Я размышляю: когда выкапывают котлован для нового дома, куда девается вынутая земля?

— Ладно, размышляй дальше.

Проходит еще час. Айзенштадт опять не спокоен.

— Ты не спишь, Айзик?

— Не сплю. Размышляю.

— О чем размышляешь?

— Я размышляю: когда из трубы поднимается дым, куда он потом девается?

— Ладно, размышляй дальше.

Проходит еще час; скоро утро. Айзенштадт спрашивает в третий раз:

— Айзик, ты не спишь?

— Не сплю. Размышляю.

— О чем?

— Вот о чем: всю ночь я не спал и смотрел в оба — куда же делись лошади?

Еврейской мистике не чужда идея о переселении душ.

Два бедных еврея распрягли у спящего крестьянина лошадь и спрятали ее в лесу. Но душа у них не на месте: ведь когда крестьянин проснется, он переполошит народ, они обыщут окрестности, найдут воров, безжалостно изобьют их и заберут лошадь… Йойне говорит Шмулю:

— Положись на меня. Я кое-что придумал! — И, встав перед телегой, надевает на себя упряжь. А товарищу велит отвести лошадь на ближайшую конную ярмарку…

Проснувшись, крестьянин ужасно удивился, увидев вместо лошади еврея в лапсердаке. А еврей ударился в слезы и стал рассказывать:

— Когда мы, евреи, согрешим, Бог карает нас, превращая в животных. Вот я согрешил — и стал лошадью. Я раскаялся, и теперь я опять человек. Но ты купил меня, и я должен теперь, уже как человек, тащить твою телегу!

Крестьянин даже заплакал от жалости.

— Ни за что! — сказал он. — Бог тебя простил — значит, и я должен тебя простить и отпустить на все четыре стороны. Вот тебе гульден, ступай с миром домой!

Но крестьянину теперь нужна новая лошадь. Он отправляется на конную ярмарку — и что он видит: там стоит его лошадка! Крестьянин подходит к ней и, ткнув ее кулаком в бок, лукаво шепчет:

— Ну что, плут? Опять согрешил?

Кучер-еврей безжалостно хлещет свою лошаденку. Другой еврей не в силах на это смотреть — и, решив сыграть на вере в переселение душ, говорит кучеру:

— Ты разве не знаешь, что в этой лошади может скрываться душа еврея, наказанного за грехи?

— И пусть себе! — невозмутимо отвечает ему кучер. — Если еврей взялся быть лошадью, пускай тянет!

Барышник всучил неопытному покупателю хромую лошадь. Тот заметил это после того, как расплатился, и принялся причитать и жаловаться на судьбу. Народ, собравшийся вокруг бедолаги, требует от барышника, чтобы тот вернул деньги.

— Что вы за люди? — недоволен барышник. — У лошади хромая нога — и вы уже поднимаете крик! А почему никто не вспомнит, что у нее еще три здоровых ноги?

Кучер вез раввина в дальнюю поездку и по дороге жаловался на несправедливость жизни. Вот раввина везде встречают с почестями, преподносят подарки, а на него, кучера, смотрят как на последнюю собаку.

Раввин старается утешить кучера: эти почести — награда за долгие годы тяжелой учебы.

— Ты бы, — сказал он, — в моей шкуре не смог, да и не захотел бы пробыть даже часа.

Тогда кучер предложил раввину для пробы поменяться одеждой. Тот согласился.

Так они въехали в какой-то городок. Переодетого кучера обступили люди, а настоящий раввин сидел в углу, и никто не обращал на него внимания. Тут вперед вышел почтенного вида еврей и обратился к мнимому раввину:

— Есть в Талмуде одно место, насчет которого мы спорим. Вы могли бы, наверное, нам его объяснить.

Кучер бросил взгляд в книгу и сказал снисходительно:

— И это вызывает у вас трудности? Да у нас в городе с такими вопросами справится даже самый простой человек. И я вам это сейчас докажу. Эй, кучер, иди сюда, растолкуй господам это место!

Раввин нанял для поездки экипаж. Едут они, едут, подъезжают к холму. У подножья кучер говорит:

— Ребе, эта лошадь — совсем старая и немощная. Будьте добры, слезьте и помогите мне толкать экипаж.

Раввин, в меру своих сил, помогает. Они поднимаются на холм, раввин собирается сесть в экипаж.

— Нет, ребе, — опять просит кучер, — тормоза у экипажа плохие, помогите мне его придержать, чтобы его не понесло!

Раввин помогает снова…

Когда они прибыли к месту назначения, раввин отсчитал сумму, на которую они договаривались, и сказал:

— Почему я тебя нанял, ясно: мне нужно было сюда по делам. Почему ты взялся меня отвезти, тоже понятно: ты и твоя семья должны как-то жить… Но что тут, в конце концов, делает лошадь?

Вариант.

Кучер просит пассажиров:

— Тут такой крутой подъем, пожалейте лошадей, выйдите ненадолго из экипажа!

Когда подъем кончается и начинается спуск, кучер предостерегает пассажиров:

— Экипаж может понести, лучше идите пешком!

Наконец, дорога становится ровной и гладкой, пассажиры хотят подняться в экипаж. Но кучер возражает:

— Не будьте привередливыми! Смотрите, какое прекрасное место для приятной, полезной для здоровья прогулки!

— Что же, мы так и не посидим в экипаже? — спрашивает один из пассажиров.

— Отчего же, посидите. Когда лошади пойдут пастись!

На крутом подъеме раввин, жалея лошадь, выходит из экипажа.

— Ребе, — говорит кучер, — моя лошадь обязана везти вас и в гору!

— Знаю, — соглашается раввин. — Окажись я с твоей лошадью перед судом, я бы наверняка выиграл. Но я не завожу тяжбу с лошадьми.

В еврейском народе сохраняется унаследованное от прошлого деление на священнослужителей (коэны), культовых помощников (левиты) и обычных людей (Израиль). Сегодня это деление большой роли не играет; существует лишь одно исключение: коэнам не разрешается жениться на разведенных женщинах.