* * *
Черный ворон, что ж ты вьешься
по-над Ледою нагой?
Ты добычи не добьешься,
Леде надобен другой.
Лебедь тешится и тешит,
белоснежным пухом льнет,
деву млеющую нежит.
Что ж ты каркаешь, урод?
Ты чернее черной ночи,
полюбуйся на себя!
Что же ты свой клюв порочный
тычешь в девушку, сопя?
Что ж ты когти распускаешь,
в мертвой мечешься петле,
на девчонку налагаешь
непроглядные криле?
Вран зловещий, враг заклятый,
вор полнощный, улетай!
Кыш отсюда, хрен пернатый!
Нашу детку не пугай!
ВЕЛИКОРОССКАЯ ПЕСНЯ
Не брани меня, родная,
что я так люблю тебя, —
скучно, страшно, дорогая,
жить на свете не любя.
А кого любить прикажешь
в нашей темной стороне?
Кто ж тебя милей и краше,
сексапильней и смуглей?
Не брани же, не серчай же,
не динамь меня, мой свет!
Приезжай ко мне сейчас же,
я ведь жду уж тридцать лет!
Жду-пожду, молюсь и сохну.
Ах, Натальюшка, когда ж?
Я ведь так и вправду сдохну.
Пожалей меня, Наташ.
ПОПЫТКА ШАНТАЖА
И Пушкин мой, и Баратынский твой
стоят, волнуясь, за моей спиной.
Твое жестокосердие кляня,
они переживают за меня.
Пойми же ты, филолог милый мой,
в моем лице идет в последний бой
Российская поэзия сама —
мы с ней должны свести тебя с ума.
Ведь если уж и тут ей битой быть,
нам с ней придется лавочку прикрыть.
Не я один – весь Мандельштамов лес
идет-гудет: Не будь ты, как Дантес!
Не стыдно ли стоять в таком строю?
Переходи на сторону мою!
И этот поединок роковой
братаньем мы закончим, ангел мой!
Внемли ж: Российски поэзия хором
к тебе взывает жалобно – «Аврора!»
* * *
Желаний пылких нетерпенье,
по твоему, мой друг, хотенью,
мы сдерживали круглый год.
Зачем – сам черт не разберет!
С ИТАЛЬЯНСКОГО
В левом боку нытье.
Нечего мне сказать.
Жизнь прошла, у нее
были твои глаза.
Что, блаженство мое?
Поздно уже назад.
Смерть идет. У нее
глазки чуть-чуть косят.
IV
* * *
Христос воскрес, моя Наташа!
Воскрес Он, судя по всему,
ведь даже отношенья наши
есть подтверждение тому.
Поскольку, как бы я ни злился,
ни чертыхался как бы я,
ты – то, о чем всегда молился
я в тесноте житья-бытья.
Ты – то, чем можно защититься
от нежити небытия,
во всяком случае, частица
того, чего душа моя
с младенчества искала, Таша,
чему я клялся послужить.
Ты доказательство, и даже
теодицея, может быть.
* * *
Ты – обожаемая, я – осатанелый.
Ты молода, а я – почти старик.
Ты созерцаешь смыслы мудрых книг,
я шастаю без смысла и без дела.
Ты – вешний цвет, а я – пенек замшелый,
ты так строга, а я – увы – привык
дни проводить средь праздных забулдыг
и потакать балованному телу.
Ты – воплощенье чистоты несмелой,
на мне ж и пробы ставить места нет…
Чтоб перечислить это все, мой свет,
антонимов словарь потребен целый…
А в довершенье всех обид и бед
ты – женщина, а я, Наташка, нет.
ВО ВРЕМЯ ССОРЫ
Был бы я чуть-чуть моложе
и с другою рожей,
я б с тобой, такой хорошей,
поступил негоже:
поматросил бы и бросил —
так тебе и надо! —
чтобы ты узнала, Ната,
эти муки ада,
коими палим всечасно
бедный я, несчастный,
чтобы ты, мой ангел ясный,
плакала напрасно!
Чтоб ты плакала-рыдала,
рученьки ломала
и меня бы умоляла,
гордого нахала.
Так бы я тебя помучил
минимум часочек,
а потом бы, друг мой лучший,
славный мой дружочек,
я бы так тебя утешил —
на всю жизнь, не меньше!
Каждый Божий день – не реже,
нежно и прилежно!
ЖЕСТОКИЙ РОМАНС
То, что кончилась жизнь, – это ладно!
Это, в общем, нормально, мой свет.
Ведь не с нею, с тобой, ненаглядной,
расставаться мне моченьки нет!
Жизнь закончена – ну и спасибо!
Я и этого не заслужил!
Но с тобою, такою красивой,
распрощаться и вправду нет сил!
И поскольку ты с ней нераздельна,
с исчерпавшейся жизнью пустой,
буду длить я ее беспредельно,
чтоб навеки остаться с тобой.