Пока Адель была от нас в безопасной сахарной неге утреннего сна, мы с узбеком скрыли следы преступления. Собрали ошметки канистры в большой черный пакет, и Радик вынес его за территорию усадьбы.

Уже растаял снег. Солнцем залито все вокруг. Сверкают зеленые газоны. Озеро у беседки освободилось ото льда. И я увидела Фаину. Она всплыла, схватила кусок хлеба, вильнула серебряным хвостом и ушла на дно.

Шерхан и Гордик весь день ничего почему-то не едят. Что-то чувствуют. И я знаю, что.

На летней кухне хозяйничает Адель. Вычесывает белую лохматую кошку Анфису, стрижет с нее клоки шерсти. Пол кухни, подоконники – все в белом пуху. Тут же – Анжелика, с виновато склоненной головой. Стоит в позе царевича Алексея, которого допрашивает Петр Первый на картине художника Николая Ге.

Адель орет на дочь.

– Куда ты могла потратить сорок пять тысяч рублей?! За полторы недели!

Анжелика мужественно молчит. И я поджимаю свой воображаемый хвост.

«Куда-куда! На своих одноклассников! Ребенок решил оторваться от мамочкиной опеки. Ребенок почувствовал свободу», – мысленно вступаю я в схватку с хозяйкой. «Не без твоего, между прочим, порочного попустительства!» – шепчет мне моя совесть.

Чем больше молчит Анжелика, тем больше кричит Адель. Не стесняясь меня. Филиппинок никогда не стесняются!

Моему терпению приходит конец. Моя душа не в силах дальше страдать.

– Адель! Я уезжаю.

– Чего? Куда это вы уезжаете?

– Уезжаю, домой.

– Позвольте! Как это? Чего это? У нас с вами договор на год!

– Выбросьте эту филькину грамоту! Я уезжаю сейчас. И ни минуты не останусь здесь.

– Почему? Вы только два месяца отработали! Я уже и таджика уволила. И я опять в Москву улетаю. Никуда вы не поедете.

– Я еду сейчас.

– Я вас не рассчитаю.

– Не надо. Я пешком пойду.

И я пошла в гостевой домик, собирать вещи. Два пакета со страшненькой одеждой выбросила в мусорный контейнер. Туда же полетело мое серое платье из «Хуманы», очки и серая шляпка.

Гордик и Шерхан окружили меня и сопроводили до моего домика. Смотрю, уселись у меня под дверью. В глазах печаль.

– Ну что, пацаны! Свобода пуще неволи!

Пацаны чувствуют, что я сбегаю. Лижут мои ладони, тычутся в меня носами и дружно виляют купированными хвостами.

Звонит Адель.

– Мария, что случилась? Почему вы вдруг решили уехать? Такого не бывает, чтобы вот так вдруг, без причины!

– Бывает, Адель. Я уезжаю.

– Тогда выбирайтесь сами из ущелья. Я вас не повезу в город.

Мой ноутбук и самое необходимое поместились в одну сумку. Туда же я бросила русский песенник, подаренный Геной.

Звонок на мобильный. Гена?!

– Мария, не уезжайте! Без вас наш дом будет одиноким.

Заходит Адель. Не в силах скрыть злость.

– Я отвезу вас в Геленджик. Это моего мужа благодарите! И деньги вам выдам. Я не такая подлая, как вы думаете.

– Я знаю, Адель, что вы хорошая.

В машине тягостное молчание. Адель гонит со скоростью 120 км в час. Опять демонстрирует себя. Я напряженно вжимаюсь в кресло. На ней черный спортивный костюм «Адидас» и черная бейсболка.

– Я никогда больше не возьму в дом украинку. Я дважды наступила на одни и те же грабли. Лучше с Филиппин выпишу прислугу.

Мне не хочется разговаривать с маленькой женщиной, «рожденной для любви». Толку от такой ее любви! Если дом ее рушится, муж заглядывается на другую. А дочь, узбек и собаки боятся ее до обморока.

Адель вывезла меня на трассу к городу и, мелочно швырнув мне только триста долларов вместо месячной зарплаты, трусливо дала по газам.

Кинула, одним словом!

Ну что делать в таком случае? У кого какие рецепты?

Я сделала проще. Вытащила из кармана дулю. Самую настоящую, заскорузлую от труда и загорелую на черноморском солнце.

Да хрен с тобой! Подумаешь! Я и дома заработаю, и больше!Елки-палки! Я тут на чужбине, а в Киеве уже тепло! А дома хорошо! Скоро абрикосы зацветут! Сирень в ботаническом саду распустит свои буйные ароматы. И нюхать ее приедут даже из Японии!

Я легко добралась до Новороссийска. На свете есть добрые люди! Какой-то местный грек довез меня туда на своей «Ладе» совершенно бесплатно. А там я купила билет на автобус, до Украины.

Мы доехали до порта «Кавказ». Потом въехали на паром. И, сидя в автобусе, поплыли по морю, через морскую переправу, до порта «Крым».

Путешествие было бы недолгим, если бы не задержка на таможне. Мы вышли из автобуса и выстроились в очередь на пропускном пункте порта «Кавказ».

Российские таможенники с собакой-ищейкой вынюхивали наш автобус. Коричневый спаниель был весь уставший, изможденный, его лапы и шерсть были в грязи. В глазах тоска. Бедное животное! В вечной кабале! Несет тяжелую службу. За миску каши!

Пограничник, интересный молодой мужчина, долго рассматривал мою фотографию в паспорте, сличая со мной.

– Да я это! Я! Только похорошела на морском курорте!

Пограничник улыбнулся и нехотя отдал мне паспорт, провожая одобрительным взглядом.

– И собаку свою искупайте, – ляпнула я на прощание. – И не эксплуатируйте ее так! Не имеете права! Собаку жалко. И за страну обидно!

Пограничник снова улыбнулся.

– Это не к нам. К президенту.

Наш паром с автобусом ретиво движется из России в Украину по колотому льду замерзшего Азовского моря. Чайки кружатся над нами, привычно требуя корма.

Я закрываю глаза. Яркая картинка нагло лезет в голову. Я и Гена. И шесть тысяч долларов. На блюдечке.

Ничего себе!

Мы пьем чай. По старинке, как купцы в провинциальном городишке! На моей кухне в Киеве. На мне эта купчихина чалма и ее пышный бюст.

Нет! Только не это!

Я насчет пышного бюста. Ну и Гены тоже. Мои мысли легко исполняются.

И я гоню прочь это навязчивое видение.Моему приезду все домашние были рады.

А как был рад Вовочка Черняев, когда я принесла в бухгалтерию всю сумму, которую должна была выплатить по решению суда! На следующий же день, на мои деньги, начали ремонтировать рассыпавшееся крыльцо моего подъезда, с которым я доставала Вовочку уже не один год.

А дело в том, что неожиданно позвонил Гена на мой украинский телефон. И потребовал немедленно передать ему поездом «Купчиху», с золотисто-огненными локонами.

Я вручила Оксане, проводнице поезда Киев – Москва, «Купчиху», запакованную в полиэтиленовый мешок, сто долларов гонорара и справку о том, что эта картина никакой культурной ценности для Украины не представляет.

Деньги, шесть тысяч долларов, Гена выслал мне через «Приватбанк». Сразу же после своего звонка.

Куда он повесит эту картину и зачем она ему понадобилась, ума не приложу! Ведь не будет же он расстраивать свою жену Адель!

И для меня это пока загадка.Ну что ж! Не получилось из меня филиппинки. Тихой, безропотной и услужливой. Так уж вышло. Я украинка. Все дело, видимо, в корнях. Как у Машкиного гера Шляйна, который жил согласно своему украинскому происхождению.

Не все знают, где находится страна Украина, но мужчины всего мира хотят видеть рядом с собой украинку! Ведь мы самые красивые, женственные, терпеливые и умеем наладить быт.

Но терпеливые мы до поры до времени! Не в пример другим! И умеем за себя постоять. И потому трепещите, мужчины всего мира! Не случайно на нашей земле, по сведениям историков, когда-то жили жуткие, наводящие на мужиков ужас племена женщин.

15.03.2012. Темное ущелье – Геленджик – Киев

Мой милый Моцарт

Гидропарк. Жара. Июль. Я на «подиуме» у выхода из метро. Со стопкой рекламок, приглашающих в кафе «Русалка». Это я подрабатываю себе на жизнь.

Фильтрую толпу отдыхающих. Оттачиваю свои способности актрисы, психолога, оратора. И просто эффектной женщины. Пляжников, безденежных, праздношатающихся не замечаю. Безошибочно угадываю своего клиента. Но сразу не цепляюсь. Держусь с достоинством, независимо. Сами клюнут. Как? Коммерческая тайна. Впрочем, в этом злачном месте, на «панели», в разгар сезона и вы все поймете. Если у вас достаточно ума и очарования. За два вечерних часа – с 18 до 20 – все пятнадцать столиков кафе «Русалка» забиты гостями. Они пьют, едят, веселятся, а я получаю свои законные пять процентов от выручки и отправляюсь домой.