Звонит Мэрилин фон Брунненштрассе.

– Ну что, аферистка! Тебя еще хозяева не разоблачили?

– О чем ты, Маша?! Я тут вкалываю, не разгибаясь! Даже благодарность от хозяйки получила в виде повышения. Мне теперь предложили стать домоправительницей. Так вжилась в образ!

– А я работаю в борделе. Администратором. И меня хозяин тоже хвалит.

– Вот видишь, какие мы талантливые! Нашли свое место под солнцем!

– У меня появился интересный читатель, житель Кляйнштатта. Гер Шляйн. Так он на тебя очень похож. Такой же жулик!.. У него мать из ваших, украинка. Ее в войну немцы угнали в Германию, и хозяин дома, где она работала кухаркой, ее соблазнил. Она родила от него этого гера Шляйна. Так этот Шляйн такой аферист! Он, чтобы не работать, решил сказаться больным. Купил книгу по медицине. Выбрал подходящую болезнь. Депрессия. Вычитал симптомы. Морда унылая, вся в складках депрессивных, губы вниз опущены, нога волочится. Все по науке. И так все три месяца под дурака косил. А денежки получал исправно. На такое немцы не способны.– Гер Шляйн жил согласно своим украинским корням. Привет геру Шляйну!

Адель с Геной уже неделю в Москве. Когда приедут, не ясно.

Я привычно кромсаю говядину для песиков и несу им в вольер. С дерева слетает черный Пармезан с оранжевым клювом и громко и нагло начинает требовать у меня пищу. Бросаю и ему кусок сыра.

Во дворе – таджик. Гребет лопатой снег. На улице – зимний сказочный пейзаж.

Псы закрыты в вольере. Только носы торчат из теплых, подбитых мехом песца деревянных домиков.

Таджик стучится осторожно в стеклянную дверь летней кухни. Просит горячей воды. Вижу, совсем замерз мужик. С носа сосулька свисает. Я наливаю ему горячего чая с медом, ссыпаю в тарелку бубликов с маком и щедро отгребаю нарезанной говядины в пакет. Псы не обеднеют! Мяса у них завались. Протягиваю ему.

– Возьмите на жареху. Отличная говядина!

Таджик секунду растерян. Потом улыбается, благодарит и уходит.

– Вы из Таджикистана? – сую я свой любопытный нос ему вдогонку.

– Нет, я из Узбекистана. Из Ташкента.

«Приехали! – думаю я про себя. – Адель не разбирается в национальной особенности своих работников. Да ей это, наверное, без разницы! Что таджики, что узбеки – один хрен!»

– А где вы работали у себя дома? Вы кто? – продолжаю я любопытничать.

– Я бизнесмен, – гордо заявляет узбек.

– Ну да… – теряюсь я, не зная, что сказать на такое неожиданное открытие.

Сегодня я опять порадовала узбека. Отдала ему нетронутую кастрюлю плова и жареную форель вместе со сковородой. И кусок пармезана. В печенках уже сидит у меня этот пармезан! А также палку сервелата и пакет сосисок.

Анжелика не ест нормальную пищу. Я тоже разбаловалась. Сижу на одних фруктах и шоколаде.

Но готовить все равно приходится по требованию Адели. То супчик свари, то капусту стуши, то сырники налепи… Она звонит из Москвы каждый час и координирует нашу жизнедеятельность.

Кому готовить? Анжелика не притрагивается к человеческой пище. Я мягко ее призываю к правильному питанию, но ее привычки были заложены еще давно и не мной. И я ее понимаю. Я сама уничтожаю шоколад «Аленка», шербет, пастилу, зефир из яблочного пюре и патоки, шоколадные конфеты «Белочка».

Вчерашнее не ем. Как и хозяева, которые выбрасывают продукты в мусор уже на следующий день.

Узбек стал шелковым. Здоровается первым, улыбается, расчистил площадку возле моего гостевого домика, выбил лед из коврика перед моим порогом, хотя я живу сейчас в господском доме по требованию Адели. И просушил вместо меня подвал после потопа.

Каждый день отдаю ему пайку продуктов. Хорошо быть благотворителем за чужой счет! Узбек рад-радешенек. И я не удивлюсь, если он открыл у себя на даче маленькую столовую для своих земляков. Бизнесмен же!

Лишь бы Адель не узнала. Но она не обеднеет. Все равно выбрасывает деньги на ветер.

Я наполняю плоский прозрачный контейнер крупами, хлебными крошками и ставлю на стойку вольера. Сразу же налетают птицы, разные, мною не виданные. Узнаю только воробьев, синичек и сороку. Они начинают клевать подношение, но тут с дерева камнем слетает Пармезан. И начинает разгонять и долбать всех птиц по мозжечку. И тут своя дедовщина!

Мне уже пора бы стать тренером по мотивации. Собак, дрозда, Гену и узбека я уже приручила.

Узбек Радик сказал после принятия очередной порции продуктов, что не хотел бы, чтобы я когда-либо уехала от них.

Еще бы!

Сегодня Анжелика ласково терлась о мой бок, как та кошка, только что не мяукала.

– Чего, Анжелочка, ты хочешь? Может, сырничков со сметанкой?

– Нет, – мурлыкнула девочка. – Можно я приглашу домой одноклассников? Только чтобы мама не узнала.

– Хорошо, – согласилась я.

И мы заключили с ней тайный союз. Дозволенности и молчания.

Мы с Анжеликой, засучив рукава, работали на кухне. Резали, крошили, варили, жарили.

К обеду в ущелье приехал на автобусе весь ее класс. Весь дом и все подворье до утра радостно светилось щедрым светом фонарей, иллюминации и подсветки. Было шумно, весело. Деточки орали, бесились, плавали в бассейне наперегонки, томно парились в бане, отчаянно таскали железо в спортзале, самозабвенно истязали котов.

Когда к обеду следующего дня автобус вывез усталых одноклассников, мы с Анжеликой вновь засучили рукава. Полдня драили и мыли весь дом после этого мамаева нашествия.

А мусорный контейнер, переполненный банками из-под пива, рассыпал по черным мешкам узбек Радик.Адель не должна ничего знать.

Вчера прилетела Адель из Москвы. Без мужа. Ехала на таксо из Анапы. Геленджик не принимал. Барыня не в духе. Может, опять с Геной поцапалась? Только бросила сумку «Луи Виттон», сразу пошла по дому вынюхивать, где мои косяки.

Не нашла. Я бдительна. Настроение ее ухудшилось.

Вышла во двор.

Нашла! Кто ищет, тот всегда найдет!

У собак замерзла в корыте вода. Это мой косяк!

Начала ругаться. Выдавать таких «чернобурок»!

Она права. Но были заморозки, и вода превратилась в лед.

А потом мне досталась еще одна порция «чернобурок». За Анжелику. За то, что девочка растолстела за две недели. На семь килограммов. Ну, тут я тоже виновата – девочка ела только сладости, а я не смогла ее переубедит, что это вредно!

Адель глянула внимательно и на меня, на мое округлившееся от конфет лицо, и как-то злорадно передернулась.

Я жизнелюбиво нащупала дулю в кармане.

Утром Адель нашла еще один косяк – лед на второй ступеньке дома, которой мы не пользуемся. Но это территория таджика. Вернее, узбека.

Она его вызвала по телефону, в девять утра. Хотя он приходит всегда к обеду, чтобы не тревожить нежный сон хозяев-сов, гремя своими лопатами. И начала выдавать ему таких «песцов», что «чернобурками» здесь уж не отделаться!

Ей – тридцать восемь, ему – пятьдесят три. Он стоял, опустив голову, она орала, стыдила. И, казалось, вот-вот замахнется плеткой, которая почти всегда находится у нее в руках.

Я сразу забыла о своем статусе безропотной и безмолвной филиппинки. И начала за него заступаться. Что, мол, снега навалило под два метра! Не успевали разгребаться! В крае ЧП – крыши срывало! И что только сегодня иссякли морозы, и стало таять. И что все прекрасно, и уже почти весна! Короче, разрядила обстановку.

Когда узбек ушел, Адель миролюбиво сказала:

– В Москве нет «Бильярдина № 3». Никакого!

А потом подумала и добавила:

– Мария, со следующей недели мы увольняем таджика. Вы будете выполнять и его работу. Как мы договаривались.

Я молча слушаю Адель и понимаю, что барыня очень заблуждается.

А на следующий день узбек горячо меня благодарил.

– Спасибо вам за защиту. Иначе она меня убила бы.

Я ему кастрюлю плова на радостях отдала. А заодно соленую семгу и лоток яиц.

Ночью опять мело. Ураган нещадно рвал крышу. И мне казалось, что дворец, возведенный мошенниками-земляками, вот-вот рухнет. Порывами ветра из-под навеса выдуло во двор пустую столитровую канистру для солярки. И баловник Гордик чуть не подвел нас под монастырь, и себя тоже. Ротвейлер начал ожесточенно гонять ее по двору. На мои трусливые «Фу!» и просьбы отдать канистру пес по-детски не реагировал. А потом сгрыз канистру в клочья.