Изменить стиль страницы

С Хармсом, который очень скоро становится его ближайшим другом и литературным сотоварищем, Введенский и Я. С. Друскин впервые встречаются летом 1925 г. у поэта-заумника Е. И. Вигилянского. Введенский и Друскин вводят его в свой круг, куда, кроме них, входил Л. С. Липавский. Этот небольшой круг единомышленников, о котором надо сказать подробнее, существовал с начала 1922 г., хотя трое его участников были связаны, как сказано выше, с гимназических лет, а дружба Друскина с Липавским восходит к 1918 г[15]. Оба они учились после гимназии на философском факультете; по окончании университетского курса им было предложено остаться при университете при условии, что они осудят своего учителя Н. О. Лосского, к тому времени высланного (что они, разумеется, сделать отказались). Я. С. Друскин, занимавшийся, кроме того, музыкой и математикой, много лет преподавал математику в вечерней школе. В 20-30-е годы он пишет серию сочинений, среди них — «Разговоры вестников», «Исследование об этом и том», «Формулу бытия», к которых, пользуясь, в противовес традиционной философской терминологии, совершенно своеобразным языком, создаст свою оригинальную философию, оказавшую несомненное влияние на мироощущение и Введенского, и Хармса. В позднейшие годы он работает над логико-философским «Исследованием о критерии», переводит и издает книгу А. Швейцера о Бахе[16] (ему принадлежит также оригинальное исследование баховской музыки[17]) и, наконец, пишет значительное число богословских произведений, в которых прослеживается связь с протестантской школой диалектической теологии[18]. Я. С. Друскину, сохранившему после гибели Введенского и Хармса их архивы, принадлежат сочинения «Чинари», «Стадии понимания» и «Звезда бессмыслицы», где анализируется «Некоторое количество разговоров» Введенского, и множество заметок о его творчестве, выдержки из которых мы приводим и постоянно цитируем в нашем комментарии. Автор этих строк, пишущий их уже после кончины Я. С. Друскина, хотел бы выразить всю свою бесконечную ему признательность за долгие годы общения, в процессе которого изучались его собственные сочинения и наследие его погибших друзей — Хармса, Введенского и Липавского, шла работа над подготовкой их изданий и формировалось понимание автором их творчества, которым он в огромной мере Я. С. Друскину обязан.

Л. С. Липавского, погибшего в 1941 г., в ополчении, мы, к сожалению, знаем лишь по немногим его сохранившимся произведениям, среди которых назовем «Трактат о воде», «Исследование ужаса», оригинальный лингвистический трактат «Теория слов», фрагменты «О страхе», философские заметки и весьма ценные по своему материалу «Разговоры» с друзьями[19]. Его вдова, ныне покойная Т. А. Липавская, до 1931 г. бывшая женой Введенского, писала, что Л. С. Липавский «умел создать вокруг себя как бы магнитное поле… Взаимоотношения в нашем кругу строились на взаимодействии, а не на влиянии. На этом и держались наши (Введенский, Друскин, Хармс. Олейников, Липавский — и я, между прочим) встречи. Они не прерывались до 1941 года, когда оборвались по независящим от нас причинам». Т. А. Липавской — которая, в сущности, тоже была членом этого кружка и которую мы здесь многократно упоминаем и цитируем — мы также глубоко благодарны за помощь в подготовке этого издания (ею, при участии Я. С. Друскина, была, в частности, составлена картотека «Словаря языка Введенского»).

Впоследствии в этот круг, куда в 1925 г. вошел Даниил Хармс, вступает и поэт Николай Олейников, чье творчество во многом созвучно творчеству Введенского и Хармса[20]. На сегодняшний день Хармс и Олейников пользуются, кажется, наибольшей известностью не только из членов указанного круга, но и из всех участников левого литературного движения конца двадцатых годов, к которому примыкают эти поэты. Поэзия Олейникова, представляется, однако, несколько более узкой по своим масштабам, чем творчество Введенского и Хармса, связанных общностью путей в искусстве и общностью судьбы, интимной поэтической близостью. Характерно, что свои воспоминания об обоих поэтах, построенные по контрастному принципу, художник Борис Семёнов заключает словами: «Что же касается вкусов и литературных привязанностей, понимания искусства, то здесь их острые, очень определённые оценки и мнения совпадали всегда, в чём я убеждался с некоторым даже удивлением»[21].

С начала 1926 года оба поэта начинают выступать под именами чинарей, Хармс — «чинарь-взиральник», Введенский — «чинарь-авторитет бессмыслицы». По мысли Я.С. Друскина, эти имена обозначают их участие в интимном поэтическом союзе, шире — в небольшом сообществе единомышленников-друзей, в предельном значении указывают на некоторый «божественный чин»[22]. Как явствует из записных книжек Хармса, заполненных строчками из стихов его друга, в 1929 г. он считает Введенского своим учителем. Оба они буквально с момента знакомства участвуют в разнообразных организациях и группах, в детской литературе[23], в литературных сборниках. В 1925 г. Введенский, уже вместе с Хармсом, должен был выступить в так и не увидевшем света имажинистском сборнике «Необычайные свидания друзей»[24]. Оба они вступают в Ленинградский союз поэтов, которому Введенский обращает десяток стихотворений, а в 1926 г. участвуют в выпущенных союзом сборниках — «Собрание стихотворений» и «Костер».

В эти и последующие годы Введенский вместе с Хармсом принимает участие в нескольких левых группировках. Создаётся впечатление, что, примыкая к ним, Введенский в какой-то мере следовал за Хармсом, у которого был сильно развит организаторский талант и который много сил отдавал попыткам объединения усилий в формах левого движения. Так или иначе, оба они принимают деятельное участие в нескольких левых объединениях, первым из которых была возглавлявшаяся Александром Туфановым группа поэтов-заумников[25]. Туфанов, в десятые годы вполне традиционный поэт, в начале двадцатых увлекается фонологией зауми, именуемой им «непосредственным», в отличие от «прикладного», лиризмом. В области зауми он пытается найти фонические универсалии и воплотить их в собственном творчестве. Плодом этих усилий явились две книги, — первая из них, в которой обосновывается его теория зауми и частично представлены её практические образцы, носит название «К зауми. Стихи и исследование согласных фонем». Она содержит трактат «Заумие», где изучаются «фонические и музыкальные функции согласных», которые «размещаются по радуге, рассматриваемой по принципу, замеченному М. В. Матюшиным в органическом мире». Книгу эту, изданную самим автором, которой был профессиональным типографом[26], завершают уже упоминавшиеся «таблицы речезвуков» Бориса Эндера. Вторая книга — поэма «Ушкуйники» — содержит два предисловия: «Основы заумного мироощущения» и «Основы заумного творчества», а также «Декларацию», которая подписана присвоенным Туфановым хлебниковским титулом — «Председатель земного шара зауми». Этот же титул предваряет подпись Туфанова в мини-альбоме Хармса для автографов в записи, сделанная в 1925 г. По-видимому, вариант этой декларации был оглашен Туфановым под названием «Манифест» на вечере заумников, который состоялся в октябре 1925 г. с участием Хармса и Введенского, — последний выступил на нем с прозой. Анонимный отчет о вечере, сохранившийся в бумагах Хармса, содержит ряд интересных сведений. Он любопытен прежде всего пояснением упоминающейся в «Декларации» мировоззренческой «классификацией поэтов по кругу», опирающейся на «расширенное восприятие мира и непространственное восприятие времени» в традиции «зоркого видения» (зорвед) художника Матюшина и его группы, шире — в традиции русского футуризма[27] (вопрос этот имеет особое значение с точки зрения источников трактовки Введенским проблемы времени — основной проблемы его поэзии). Что касается самой классификации, то она существенна утверждением категории «искажения» и «преображения» мира[28] в творчестве воспринимающих его под углом 180–360° заумных поэтов. Сравним

вернуться

15

Друскин Я. С. «Чинари» [116]; Сажив В. Н. «…сборище друзей…» (198).

вернуться

16

Швейцер А. Иоганн Себастьян Бах. М., 1964.

вернуться

17

Издано усилиями круга киевских музыкантов, с которыми он был связан, отдельной брошюрой на украинском языке: Друскин Я. С. О риторических приемах в музыке Баха. Киев, 1972.

вернуться

18

Частично изданы: Друскин Я. Вблизи вестников [113].

вернуться

19

См. Приложение VII, 37. Мы оставляем в стороне произведения для детей Л. С. Липавского, выступавшего в печати с историческими и научно-популярными книгами под псевдонимом Л. Савельев. Ранние стихи Липавского опубликованы в альманахе «Цех поэтов» (Пг., 1922. М 3). См. также: Числа. Париж, 1932. № 7 / 8. См. коммент. Я. С. Друскина к фрагменту «…ясно / / нежно / / и светло…» (Лг 38). В другом месте он писал: «К Липавскому у большинства была симпатическая антипатия и антипатическая симпатия. Кажется, он был самым умным на всех нас, хотя я и не знаю, что значит умный».

вернуться

20

Библиография Хармса учтена в работе J. Ph. Jaccard. Daniil Harms. Bibliograpfiie [2451 н дополнена в его диссертации, вышедшей в 1991 г. в Женеве. Из отечественных изданий Хармса самым полным является «Полет в небеса» (Л., 1988), которое нельзя, однако, считать удовлетворительным (см. наши рецензии: Кобринский Л., Мейлах М. Неудачный спектакль / / Лиг. обозрение. 1990. № 9; Они же. Даниил Хармс: К проблеме обэриутского текста / / Вопр. лит. 1990. № 6). Нами выпущено четырехтомное издание его стихотворений: Хармс Д. Собр. произведений [225]. В 1993 г, выйдет в свет том поэтов-обэриутов в серии «Библиотека поэта», в котором представлены стихотворения Хармса, Введенского, Вагинова, Олейникова и Бехтерева. В дополнение к двум изданный на Западе книгам Олейникова (под. ред. Л. Флейшмана и Л. Лосева) том его стихов, подготовленный А. Олейниковым, вышел в Ленинграде [182].

вернуться

21

Семенов В. «Далекое — рядом». (200, с. 1–82]. Более глубокое сопоставление поэтов у Я. Друскина в ст. «Чинарь» [116]. См. также Приложение VII.

вернуться

22

См.: Там же; а также в воспоминаниях И. Бехтерева [97, с. 67].

вернуться

23

Введенский, вместе с Хармсом много сотрудничавший в редактировавшихся их другом Николаем Олейниковым детских журналах «Ёж» и «Чиж», в период между 1923 и 1941 гг. выпустил более сорока книг для детей. Его работа в детской литературе восходит к 1927 г., когда Н. Олейников и Б. Житков организуют Ассоциацию писателей детской литературы, куда приглашаются Введенский, Заболоцкий и Хармс. Сотрудничество Введенского в детской редакции Маршака освещено в книге Л. К. Чуковской «В лаборатории редактора» [229], в цитированной статье Бориса Семенова и мн. др. Выскажемся со всей ясностью: хотя детское творчество Введенского носит, несомненно, печать его таланта, оно представляется нам явно боковым, вынужденным ответвлением его поэтической деятельности, не смыкающимся с ее главным направлением, или, по крайней мере, совершенно специфическим. Поэтому в нашем издании мы ограничились приведением библиографии произведений Введенского для детей, и никак не принимаем во внимание его детское творчество, тем более, что последнему, при полном игнорировали!) его творчества в целом на протяжении десятилетий, посвящена обширная литература.

вернуться

24

На печатную афишу этого издания в сб. «Ровесники» (Л., 1925) указал вам Л. Н. Чертков.

вернуться

25

Полное название — «Орден заумников DSO» (см. Приложение VII, 4). Одна из двух позднейших книг Туфанова открывается посвящением «Брату Николаю, рыцарю ордена DSO», в поэме «Ушкуйники» обыгрывается созвучие DSO и SOS [214, с. 81]. См.: Никольская Т. Орден заумников [178].

вернуться

26

Существуют воспоминания о нем Л. Гумилевского, с которыми вас любезно познакомил автор (копня в ЦГЛЛИ. Ф. 2221). Сохранилось его письмо В. П. Полонскому, 1928 г., в которой он говорит о своем сотрудничестве с С. И. Бернштейном (ЦГАЛИ. Ф. 1328. Оп. 1. Ед. хр. 343). Подробнее о Туфанове см.: [214].

вернуться

27

См.: Henderson L. D. The Meaning of Time and Space: the 'Fourth Dimension' in Russia from Ouspensky to Malevich // Soviet Union / Union Sovietique. Special Issue. Knzimir Malevich 1878-1935-1978. Vol. 5. Pt. 2. 1978. P. 171–203.

вернуться

28

В отличие от «исправляющей», «воспроизводящей» и «украшающей» поэзии.