Тон, каким он сказал это, болью отозвался в ее сердце — в нем была затаенная боль, то, что она никогда не видела в нем раньше. Быть может из-за исчезновения Рени. — Расскажи мне об этом, — сказала она. — Неужели мне пришлось бы охотиться с копьем на льва или что-то в этом духе?

Он засмеялся. — В дельте, где живет народ моей матери, иногда бьют рыбу копьем, но в пустыне больших животных убивают луком и стрелами. Я не знаю никого, кто убил бы льва, мало кто вообще видел их — они тоже вымирают, да. Мы стреляем отравленными стрелами и преследуем животное, пока оно не умрет.

Она подумала, что это не очень-то честно, но не осмелилась сказать вслух. — А девушки, они тоже охотятся?

!Ксаббу покачал головой. — Нет, по меньшей мере в племени моего отца. И даже мужчины очень редко охотятся на больших животных. По большей части они ставят ловушки на более мелкую дичь. У женщин другие обязанности. Если бы ты была членом нашего племени, незамужней девушкой, как сейчас, ты бы могла смотреть за детьми, играть с ними…

— Звучит не слишком плохо. И что бы я носила? — Она посмотрела вниз, на импровизированное бикини, последнее печальное воспоминание об Орландо. — Что-нибудь в этом духе?

— Нет, нет, Сэм. Солнце сожгло бы тебя в первый же день. Ты бы носила кароссу — одежду, сделанную из цельной шкуры антилопы. Кроме присмотра за детьми ты бы помогала другим женщинам выкапывать дыни, корни и личинки — не думаю, что тебе понравилось бы их есть. Но в Калахари ничего не выбрасывают и все идет в дело. Мы используем луки для того, чтобы из них стрелять и, одновременно, чтобы играть мелодии. А наше пальцевое пианино — он сделал вид, что играет на маленьком двуручном инструменте — мы также используем как рабочий стол для плетения веревки. Все используется самыми разными способами. И ничего не выбрасывается.

Она какое-то мгновение думала. — Мне кажется, что это даже хорошо. Но не думаю, что мне понравится есть личинки.

— И муравьиные яйца, — торжественно добавил он. — Их мы тоже едим.

— Ик! Ну это ты придумал!

— Клянусь, что нет, — сказал он, улыбнувшись. — Сэм, я тоскую по этой жизни, мне хочется опять поесть эти яйца, но я знаю, что большинство народа не хочет так жить.

— Похоже это действительно трудная жизнь.

— Так и есть. — Он кивнул, немного печально и отдаленно. — Так и есть.

Наконец бесконечная ходьба на время прекратилась. Жонглер уже хромал, хотя и отказывался признаваться в боли. Сэм, истощенная, со стертыми ногами, проглотила свою гордость и предложила остановиться.

Она уже пугающе привыкла спать на земле без подушки и одеяла — множество путешествий по Срединной Стране, которые Пифлит проделал вместе с Таргором, немного закалили ее — и невидимая земля была ничем не хуже множества мест, в которых она спала, но даже истощение не принесло ей покоя.

Вернулись сны о темноте и одиночестве, не такие живые, как раньше, но достаточно кошмарные, чтобы заставить ее несколько раз проснуться. В последний раз она обнаружила, что! Ксаббу стоит на коленях рядом с ней и внимательно глядит ей в лицо.

— Ты кричала, — сказал он. — Что-то о птицах, которые не вернулись?..

Сэм не помнила ничего о птицах — сон уже улетал, оставляя за собой только смутные обрывки воспоминаний — но она все еще помнила одиночество, и как она безнадежно искала друга, одно прикосновение к которому могло согреть длинную холодную темноту. Выслушав,!Ксаббу как-то по-особому взглянул на нее.

— Это слишком похоже на сон, который видел я. — Он повернулся и взглянул на Феликса Жонглера, который, слегка подергиваясь и вскрикивая, пытался проснуться.!Ксаббу подошел к нему и потряс.

— Что ты хочешь? — прорычал Жонглер, но Сэм показалось, что под его наигранной злостью скрываются слабость и страх.

— Мой друг и я видели одинаковый сон, — сказал! Ксаббу. — Расскажи нам, что тебе приснилось.

Жонглер отпрянул, как обожженный. — Я ничего тебе не скажу. Не трогай меня.

!Ксаббу пристально посмотрел на него. — Это может оказаться очень важным. Мы все заперты в одном месте.

— То, что в моей голове, принадлежит мне одному, — громко и раздраженно сказал Жонглер. — Не вам — только мне! — Он с трудом встал на ноги, руки сжаты в кулаки, бледное лицо. Сэм внезапно вспомнила, насколько странно то, что их симы так похожи на их настоящие тела, что все в этом странном и нереальном мире так пугающе реально.

— Тогда храни их, — недовольно сказал! Ксаббу, — свои тайны.

— Человек без тайны вообще не человек, — сплюнул Жонглер.

— Чи син, — сказала Сэм. — Он сканит. Забудь его,!Ксаббу. Пошли. — К ее удивлению в это мгновение с лица Жонглера сползло обычное ледяное выражение; он стал выглядеть так, как будто за ним гонится стая демонов.

Мысль об общем сне будоражила ее все то время, пока они шли. — Как такое может быть? — спросила она! Ксаббу. — Ну, понятно, мы видим одно и то же, потому что наши головы засунуты в систему. Но ты же не может засунуть мне в голову свои мысли и сны, даже в этом фенфене. — Она нахмурилась. — Или можешь?

!Ксаббу пожал плечами. — С тех пор как мы оказались в этой сети, вокруг нас одни вопросы. — Он повернулся к Жонглеру. — Ты не хочешь говорить о своих снах, тогда расскажи нам, как так получается, что нас держат в сети против воли? Ты называешь себя хозяином сети, даже богом, но сейчас ты, как и мы все, заперт в ней. Как такое может быть? Со всем твоим дорогостоящим оборудованием, ты, возможно, немногим отличаешься от рассудка робота — но я? У меня даже нет нейроканюли, если это подходящее слово. У системы нет прямого контакта с моим мозгом.

— Всегда есть прямой контакт между окружением и мозгом, — насмешливо ответил Жонглер. — Постоянно. Ты, с твоим рассказом о старых племенных обычаях и жизни в природе, должен понимать, что так устроен наш мир, с самого начала. Мы не видим, пока свет не свет не передает послание мозгу, и не слышим, пока звуковая волна не приходит туда же. — Он ухмыльнулся. — И так все время, всю жизнь. Ты имеешь в виду, что нет прямого электронного контакта между твоим мозгом и сетью — нет проводов. Но в нашей ситуации это полная чушь.

— Не понимаю, — терпеливо сказал! Ксаббу. Сэм решила, что сейчас он зло высмеет старика, но, похоже,!Ксаббу хотел чего-то другого. — Неужели ты хочешь сказать, что есть другие способы рождать мысли в моем мозгу?

Глаза Жонглера округлились. — Если ты думаешь, что по ходу этого детского разговора я открою тебе тайны моей самой дорогой в мире операционной системы, то ты глубоко ошибаешься. Но любой школьник, даже из африканских болот, должен был догадаться, что держить нас в сети. Ты уходила наружу?

— Я была, — мрачно сказала Сэм. Ужасное воспоминание.

— И что произошло? — Он пристально и свирепо поглядел на нее, как какой-нибудь дедушка из ада. — Давай, рассказывай. Что произошло?

— Было… больно. То есть меня реально сжигало.

Глаза Жонглера округлились опять. — Я пережил десять поколений молодежного сленга. Одного этого вполне достаточно, чтобы отбить охоту у любого другого жить так долго, как я. Да, это больно. И ты не смогла уйти в офлайн сама, верно?

— Да, — неохотно сказала Сэм. — Кто-то выдернул меня. Обратно в РЖ.

— Да, в "реальную жизнь". Как подходяще. — Жонглер показал зубы — что-то вроде холодной усмешки. — Потому что ты сама не могла найти туда дорогу, как и я сейчас. Неужели ты думаешь, что это происходит потому — и все эти религиозные идиоты в Круге верят, что однажды это произойдет — что нас перенесли в Рай, в непортящиеся тела, не знающие такой вещи, как нейроканюля? Ты так думаешь?

— Нет. — Сэм сердито засопела. — Низзя.

— Тогда почему ты не в состоянии подумать обо всем, что знаешь и найти идею, которая идеально объясняла бы это? Подумай, ребенок! — Он повернулся к! Ксаббу. — Не забыл ли я о тебе? Ты еще не догадался?

Бушмен холодно взглянул на Жонглера. — Если бы мы могли догадаться, мы бы давно догадались без твоей лекции, которая ничего не объясняет.