Она настолько потешна в этой роли учительницы — голая, строгая, соблазнительно обворожительная, — что я не выдерживаю, хотя организм сигналит, что пора сделать перерыв.
— Господин Хаген, разве можно так обращаться с учителем?! — возмущается Арита, но не выдерживает роль до конца, и ее ноготки впиваются мне в спину. — Ни-и…
За обедом встречаю Дмитрия. Он сейчас должен быть очень занят — их отдел готовит новую рекламную кампанию по продвижению нашего банка в России, и видимся мы редко.
Дмитрий мрачно ест холодный суп и одновременно говорит по двум телефонам. Увидев меня, он отодвигает тарелку, убирает мобильники и жестом приглашает за свой столик.
— Прошу, шеф! Не откажи в любезности — совершенно замотался, очень хочу хотя бы пять минут побыть в обществе нормального человека.
Я не отказываю. Дмитрий всегда был мне симпатичен, а сегодня, когда я люблю и любим, не только он, но и весь мир кажется мне гораздо лучше, чем есть на самом деле. Обсудив банковские дела, международную политику и вялотекущий финансовый кризис, мы как-то незаметно переключаемся на литературу. Я озвучиваю список книг, рекомендованных Аритой. Дмитрий саркастически улыбается.
— Стандартный набор провинциального всезнайки, — с пренебрежением говорит он. — Голые короли, дутые величины. Впрочем, русская литература была великой, лишь когда она писала о реальной жизни и реальных людях. Сейчас это вообще сборище графоманов, плагиаторов, называемых постмодернистами, и сумасшедших.
О, похоже, я наступил на любимую мозоль. Делано удивляюсь:
— Прямо так и сумасшедших?
— Точно говорю, шеф. Есть, например, в России один автор, тезка Сергея Михалкова. Живет не в столице, а в одном из волжских городов, когда-то носивших имя Сталина, но это не суть. Конечно же, он, как и большинство пишущих, мнит себя гением, достойным Нобелевской премии, но и это тоже не особенно важно, мы все глядим в наполеоны, двуногих тварей миллионы. Речь о другом: его роман, изданный мизерным тиражом, но распиаренный самим автором и кучкой поклонников как прорыв, новое слово в литературе, смелый эксперимент и так далее, однажды попался на глаза моему хорошему знакомому, психиатру по профессии. Он прочел несколько отрывков и сообщил, что практически на сто процентов уверен — автор текста страдает психопатологией, выражающейся в когнитивном расстройстве, сопряженном с синдромом сверхценных идей. У таких больных нарушается мышление. В своих высказываниях они могут переходить от одной темы к другой — совершенно не связанной с предыдущей, не замечая при этом отсутствия логической и даже смысловой связи. Порой они заменяют слова звуками или рифмами и придумывают свои собственные слова, которые совершенно непонятны окружающим. Их многословные усложненные или причудливые рассуждения оказываются совершенно бессодержательными, либо речь ограничивается короткими, многозначительными, но не связанными с ситуацией репликами.
Я улыбаюсь:
— Дмитрий, никогда не думал, что ты так хорошо владеешь этой терминологией.
Он хмурится, мнет салфетку.
— Я по первому образованию тоже врач-психиатр, отсюда и знакомство. Ну, теперь ты понял, как у нас обстоят дела в литературе?
— Понял, понял, успокойся. Кризис. Отсутствие тем. Пираты, ворующие книги. Конкуренция с Интернетом и телевидением. Читатель уходит в зрители. Я читал про все это, Дмитрий. На фоне этих проблем писатель-шизофреник с берегов Волги — вообще ничто.
Дмитрий грустно усмехается, тяжело встает из-за стола.
— Шеф, вот хороший ты мужик, только правильный очень. Прямой, как кий.
— Кий? — я напрягаюсь: слово очень похоже на ругательство.
— Расслабься, — Дмитрий дружески похлопывает меня по плечу. — Кий — это ваше, английское — большая гладкая палка, которой играют в бильярд. Ты, наверное, просто забыл.
Он уходит. Я доедаю ланч, смотрю через мутноватое стекло витрины на мокрый асфальт и спешащих людей. В Москве дождь, а мне хорошо. Дома меня ждет самая чудесная девушка на свете. И черт с ней, с литературой, с писателями-психами и даже с Дмитрием. Я никому не позволю испортить мне настроение.
Решено! Я готовлю Арите сюрприз! Нужно, нет, просто необходимо, чтобы она не чувствовала себя скованно, ей нужно пространство, ей нужна свобода. Да! Я сниму ей квартиру — тетушка Марта правильно говорила, что у каждого человека должен быть свой угол. Потом что-ни-будь придумается и с работой.
Ну как я могу ее сейчас отпустить? Нет! Я никуда не отпущу ее, ни в какой Ново- или Старосибирск, а тем более в городок с совсем уже непонятным названием. Арита нужна мне, и уверен — я нужен ей. Так распорядилась судьба…
4
Рита утопала в счастье.
Оно наступило не вдруг, но пришло само собой. Просто обычная жизнь незаметно сменилась жизнью счастливой, как одно время года сменяется другим.
Как и когда это произошло? Рита не могла назвать ни ключевого события, ни точной даты. Счастье вкрадывалось постепенно, словно утренний туман.
Поначалу она сбегала к Нильсу, ища отдушину. Находиться с ним было приятнее, чем сидеть в квартире лысого Николая Александровича с глупо веселящимися девками и тошнотворно-глянцевым Филиппом.
Для себя она все объясняла работой. При этом глубоко внутри Рита сознавала, что лукавит. Не желание поработать гнало ее к Нильсу. Да и под работой она понимала совсем иное.
И все же она ехала к нему при первой возможности. И проводила с ним время. Иногда игнорируя инструкции лилльского палача, иногда следуя им. Но это «выполнение инструкций» потеряло обязательность, и Рита скорее отмечала, что сделанное просто так, само собой, вдруг попадало в наставления Николая Александровича.
Поймав себя на этом, Рита задумалась. Первая мысль, пришедшая в голову, немного напугала: она научилась играть и играет не хуже лысого мужика с глазами варана. Другой бы порадовался открывшемуся умению манипулировать людьми, но Риту передернуло от одного сравнения себя с лилльским палачом. Мгновенно нашлись аргументы против таланта манипулятора, что немного успокоило, но тут накатила вторая мысль.
Оглушительная, беспощадная и еще более пугающая.
Неожиданно Рита поняла, что влюбилась. Наверное, даже впервые в жизни — всерьез, по-настоящему. Как и когда это произошло? В какой момент? Быть может, когда перестала думать о нем как о Железном дровосеке? А может, когда стала называть его «Ни»? Или когда поняла, что не сможет признаться, рассказать про Николая Александровича и странную модельную контору?
По счастью, лилльский палач пропал. Одно время он давал крышу над головой, деньги на карманные расходы и инструкции. Одновременно с этим Рита большую часть времени проводила у Нильса, существовала за его счет и уже активно сомневалась, кто на самом деле ее содержит: клиент или работодатель. А потом Нильс снял ей квартиру, и Николая Александровича не стало. И уже никто не мешал счастью. Это было необъяснимо, странно и здорово.
Все было хорошо.
Приподъездное словечко «любовники», отдававшее какой-то пошлятинкой, неожиданно перелицевалось в невозможно романтическое «влюбленные».
И это было про них…
Осень облетела. Ее увядшую желтизну украдкой спрятали в черные мешки дворники в оранжевых жилетках. Прохлюпал подмерзающей на ночь слякотью ноябрь. Посеревший город припорошили белым первые дни декабря.
Москва засуетилась, забегала по магазинам в преддверии Нового года, до которого оставался
еще месяц. Они с Ни не стали исключением — чуть ли не каждый вечер выбирались в какой-нибудь торговый центр, ходили по распродажам, подвальчикам, где продавали хендмейд, заглядывали даже в книжные магазины.
Как-то сыроватым снежным вечером на ярмарке, раскинувшейся у метро «Третьяковская», в палатке между Покровскими пряниками и елочными игрушками они наткнулись на лоток с ракетами, петардами, шутихами и прочими фейерверками. Продавец, седой старичок в огромном зеленом пуховике, радушно раскинул руки над своим товаром: