— Такси у подъезда.

Рита молча встала и направилась к двери.

Машина подъехала к дому Нильса с другой стороны. В салоне играло какое-то отечественное радио со странным подбором музыки. Пело под дешевую музычку плохонькими голосами. Ни драйва, ни харизмы. На могучую песню викингов, что горланил тогда, сидя на мотоцикле, нетрезвый Нильс, эти попсовые мотивы не походили совершенно. Профессиональные эстрадные песнопения на контрасте с воспоминанием выглядели фальшивкой, дешевой подделкой.

А вот двор Рита узнала.

Таксист крутанулся мимо мусорных баков, повертелся между плотно уставленных на ночь автомобилей, ругаясь под нос на кретинов, что не умеют парковаться, и на других, что не удосужились построить в городе нормальные стоянки, затем свернул к подъезду и остановился.

— Приехали, красотуля.

— Спасибо, — сухо поблагодарила Рита.

У подъезда тускло и желто светила лампочка. Наверху горело несколько окошек. За какими-то из них ждал ее сейчас Железный дровосек со странным сказочным именем. Рита справилась с домофоном, юркнула в подъезд, поспешила к лифту. Сейчас она поднимется, заберет «забытый» браслет. А дальше?

А что если взять и просто пойти против лилльского палача и его компании? Просто рассказать все Нильсу начистоту? Про паспорт, про инструкции, про Николая Александровича с его страшными рыбьими глазами. А потом вместе с Нильсом отправиться в милицию…

Стоп! А кто сказал, что Железный дровосек пойдет с ней в милицию, а не выставит Риту за дверь? Или не сдаст ее сам в ближайшее отделение?

Лифт дернулся и остановился. Двери расползлись в стороны, и Рита отогнала все мысли.

Нильс стоял на площадке и улыбался ей настолько радостно, искренне и заразительно, что Рита почувствовала, как невольно растягиваются губы в ответной улыбке.

— Добрый вечер.

— Добрый. Я забыла у вас браслет, и…

Она снова, как в то утро, почувствовала легкий приступ неловкости. Откуда? Ведь уже была готова к шахматной партии, как учил Николай Александрович. Но если и он сейчас запутается в словах и ответит неловкостью… значит, партия сорвана, и ей останется только забрать браслет и уйти.

— Проходите, — твердо сказал Нильс.

Рита послушно вошла, затопталась в дверях, оглядываясь по сторонам, по-новому воспринимая холостяцкую квартиру.

— Вы со мной поужинаете?

Он был решителен. Даже слишком. За этой решительностью прятался страх, обычный мужской страх оказаться отвергнутым. Рита про себя улыбнулась — а ведь Николай Александрович оказался прав. И тут же из-за этого ей сделалось противно.

По инструкции уходить было нельзя, да и возвращаться в квартиру, напоминающую дорогую смесь общаги с публичным домом, не хотелось, но Рита рефлекторно посмотрела на часы.

Нильс понял это по-своему.

— Арита, я вас искал все эти дни и не отпущу без ужина.

Это прозвучало с такой детской безапелляционностью, что Рита улыбнулась уже открыто, принялась снимать верхнюю одежду. Железный дровосек галантно принял пальто.

В комнате был накрыт стол. Скатерть, свечи, шампанское в ведерке со льдом, как в ресторане, зеленый салат в огромной прозрачной чаше, пара необъятных тарелок и огромное блюдо, заполненное спагетти, залитыми аппетитным томатным соусом. Романтика.

Эта интимная обстановка была в новинку, совсем не монтировалась с тем, что она помнила по прошлому визиту. Нильс галантно усадил ее за стол, предложил салфетку и посмотрел так, будто они были старыми друзьями и не виделись тысячу лет.

Железный дровосек сделал приглашающий жест. Рита кивнула. Нильс подхватил огромное блюдо и ловким движением перекинул на ее тарелку горку спагетти.

Она осторожно подцепила одну спагеттину, но та скользнула обратно. Рита попробовал еще раз. Нильс тихо наблюдал за этой борьбой, наконец не выдержал:

— Вы лучше на вилку сначала намотайте.

На этот раз получилось лучше. Рита улыбнулась. Соус был умопомрачителен.

— Спагетти у вас получаются лучше, чем яичница, — пошутила Рита, отгоняя неизвестно откуда взявшуюся робость.

— Не у меня. Это доставка из моего любимого итальянского ресторана, — честно ответил он и тут же добавил с улыбкой: — Правда, шампанское я выбирал сам.

Нильс вытянул пузатую бутылку из ведерка и принялся возиться с пробкой. Рита кинула взгляд на золотистую этикетку, похожую на щит со средневекового герба, и чуть не подавилась макаронами. Слова Dom Pérignon были знакомы по кино и журналам и ассоциировались исключительно с какой-то другой, заоблачной, запредельной жизнью, заглянуть в которую она не смела даже мечтать. Сам Железный дровосек тоже был знакомым и незнакомым одновременно. В нем странным образом сочетались азартный, дикий викинг, швыряющий топоры и угоняющий мотоциклы, с трогательным застенчивым утренним Нильсом, пытающимся пожарить яичницу. И это сочетание ей вдруг понравилось. Неловкость ушла. Все как-то само собой закрутилось в карусели общения.

Они ужинали при свечах, пили шампанское. Болтали ни о чем.

В какой-то момент Рита поймала себя на том, что забыла об игре, об инструкциях, о сценариях, о том, что она работает, обо всем. Ей не надо было стесняться или играть.

А еще она вдруг поняла, что не сможет рассказать Нильсу того, что готова была вывалить на него, поднимаясь в лифте.

Он ей нравился. Не притворно. По-настоящему.

На этой мысли Рита вдруг споткнулась. Уютный мирок, образовавшийся вокруг стола со свечами и вывалившийся из реальности, с грохотом обрушился обратно в обыденность. Туда, где за окном была осень. А где-то далеко, но навязчиво, будто за плечом, стоял незримый силуэт лилльского палача Николая Александровича.

Рита снова посмотрела на часы. Метро уже закрылось.

Нильс перехватил ее взгляд.

— Ты торопишься? — спросил просто, впервые за вечер снова переходя на «ты».

— Не знаю, — Рита пожала плечами.

— Далеко живешь?

— У подружки, — невпопад ответила она. — Ее Наташей зовут.

— Она будет волноваться? — крайне деликатно поинтересовался он.

Рита снова пожала плечами. Не будет она волноваться. Никто не будет. И Филиппу наплевать, где она и что с ней. И Николаю Александровичу. Хотя нет, последнему не все равно. Но у него свой интерес.

— Не будет.

— Тогда оставайся.

Рита поежилась. Возвращаться в гламурный бордель не хотелось. Нильс понял ее заминку по-своему, добавил очень мягко:

— Если хочешь.

И, выдержав паузу, сказал как-то совсем уж наивно, с вдруг проскочившим акцентом:

— Я тебя не обижу. Я просто очень не хотеть… не хочу, чтобы ты уходила.

Ночью Рите снился Николай Александрович. Он ничего не делал, просто молча существовал. Иногда его не было видно, но присутствие незримо ощущалось. Потом он прочно обосновался в сновидении в качестве наблюдателя и смотрел на нее — и сквозь нее — холодным, бесцветным взглядом, безразличным, как вечность.

Сперва Рита не обращала на него внимания, потом начала беспокоиться под этим взглядом, а когда он стал невыносим, проснулась.

В комнате было светло. За окном шумел город, пытался ворваться в квартиру, разбудить, поднять, швырнуть в жизнь, заставляя суетиться, подстраиваясь под законы муравейника, но, упершись в дорогой стеклопакет, лишь беспомощно шуршал.

Рита потянулась. В дверь постучали. Тихонько, тактично.

Можно было встать и быстро одеться, но вставать не хотелось. И она натянула одеяло до подбородка.

— Да-да.

Дверь открылась тут же. Потянуло тонким ароматом свежесваренного кофе. Забыв о стеснении, Рита присела на кровати, облокотившись на подушку, и приняла у Нильса поднос. На подносе, подчиняясь каким-то забытым еще в прошлом веке традициям, умостились чашка с кофе, сахарница и молочник со сливками.

Рита бросила в чашку бесформенный кусок коричневого тростникового сахара, взболтала ложкой и жадно потянула кофейный аромат.

Нильс свежий, гладко выбритый и одетый с иголочки, смотрел на нее с непередаваемой нежностью.