Ловить хариуса глубокой осенью – это искусство! Нужно точное время – и чтобы река не перемерзла, и чтобы температура отрицательная, не сгноить бы рыбу, и чтобы не мелочевку наловить, середнячок – самая рыба для соления. Первым, в сентябре, спускается хариус крупный. Его ловят для копчения. Ловят сетями. С крупным хариусом проблем никаких никогда не бывает. Спускается он в основном в сентябре, еще не холодно, работа любой снастью идет с легкостью. А вот со средним хариусом, что на засолку, с тем канитель. Потому и берут его сразу всем табуном, полностью, как пришел он «стаей», так всей «стаей» его и забирают.

Для этого на реке сооружается «заездок».

Это так. Река, по всей ширине перегораживается специально сплетенным из тонких гибких ветвей «плетнем». Плетеный забор как решето пропускает воду, но рыба пройти не может.

Вдоль такого «заборчика», тоже по всей ширине реки, прокладывается из толстых жердей «трап». В плетне оставляется, где-то близко к середине течения, «окно». Оно крепко «обвязывается» прочными жердями по периметру, и к этому «периметру» прикрепляется «морда». Или «мотня». Иногда эта «морда» (мотня) плетеная, иногда связана из прочных нитей. Емкая, крепкая, она способна принять в себя увесистую стаю рыбы. Вот, всё это сооружение рыбаки и называют – «заездок».

Георгий ложится на трап, сквозь чистую, прозрачную воду хорошо просматриваются события, развивающиеся под водой.

Вот осторожно подходит приличный «косяк» рыбы. Рыба крупная, для середнячка. Даже сквозь воду можно определить, что каждая рыбина в стае весит прилично. Для хариуса, конечно. Пятьсот-шестьсот грамм в каждой рыбине! И это по минимуму. А то и все восемьсот. В общем, «косяк» подошел приличный.

Стая у плетня останавливается. Долго стоит неподвижно, повиливая плавниками, хвостом. От стаи отделяется «вожак», самая крупная в стае рыбина. И начинает этот «вожак» толкаться носом вдоль плетня, перегородившего реку. «Вожак» не понимает, что за препятствие, откуда взялось, как пройти сквозь эту непонятную преграду. Вот он подходит к «окну». Мощное течение, усилившееся из-за преграды, тащит его в это «окно», в ловушку, что за плетнем установлена, в эту прочную деревянную корзину – тащит в хитрую «морду». Но хариус легко сопротивляется, стоит на стремнине, изучает что-то, выжидает. Потом медленно начинает перемещаться дальше, вдоль плетня, до самого берега. Уткнулся в берег, определил, что и здесь нет прохода, медленно возвращается обратно к «окну». Стоит. Выжидает. За ним, за его хвостом, в «фарватер», выстраивается вся стая. Хариус крупный, стая большая, выдержит ли корзина?

– Тихо! – Николай Васильевич осторожно шепчет одними губами. – Не спугни.

Так же медленно, толкаясь носом в плетень, «проверяет» «вожак» и другую сторону от «окна», до другого берега проходит «вожак», всё «проверяет», снова к окну возвращается. Останавливается, стоит перед единственным проходом через непонятную преграду, стоит, как бы раздумывая, как бы принимая ответственное решение! «Идти через этот единственный на реке «проход» или не идти? А тогда куда? Обратно дороги нет! Обратно – смерть, замерзнем!».

И вдруг, это чудо какое-то, Георгий такого еще не видывал. Слыхать – слыхал, но никогда не верил тому, что рассказывали. И вот оно, здесь, это чудо, смотри!

«Вожак» медленно разворачивается, ложится в воде плашмя и стремительно, хвостом вперед «ныряет» в этот единственный по ширине реки проход, в это загадочное «окно» и в ловушку, поставленную безжалостным Человеком за этим «окном». За ним, за своим «вожаком», также развернувшись хвостом вперед, ныряет в «плетенку» вся стая. И застревает там! Плещется, мечется испуганно, в панике. Но поздно. Ничего уже поделать нельзя, ничего уже изменить нельзя, вся стая в ловушке, в большой и прочной корзине, теперь плещись не плещись, а дело сделано – вся стая здесь, все вместе, но все бессильны что-либо изменить. Вожак задыхается где-то в глубине спрессованных тел сородичей, но и он бессилен – пойманы! И как глупо попались!

А дальше – дальше мужикам работа. Быстро выволакивают из реки наполненную рыбой «морду» и весь улов – в обработку. Если еще тепло – солить рыбу. Укладывать в привезенные с собой «бочата», обильно посыпать солью, упаковывать и «вьючно», лошадьми, вывозить в поселок.

Если уже холодно – рыба укладывается специальным способом в те же бочонки, замораживается и так же вьючно вывозится.

Вывозить надо сразу, иначе придет «хозяин». «Косолапый» любит все осмотреть в своем хозяйстве перед «лежкой». Если найдет бочонки с рыбой в зимовье, не так съест, как попортит всё, раскидает. Да еще и в доказательство того, что да, это он здесь был и навел порядок, оставит посреди зимовья огромную «кучу». Чтобы знали, кто здесь, в лесу, на реке хозяин.

Бригада рыбаков как-то, года два назад, не смогла забрать все бочонки сразу, немного лишнего вытащили из реки рыбы, «жадность» попутала. Оставили несколько бочек в зимовье, приедем, мол, в поселок, разгрузимся, и вернемся за остальной рыбой. И вернулись-то через два-три дня! Но рыба уже была разбросана вокруг всего зимовья, бочонки разбиты, а посреди избушки, как и положено, красовалась подмерзшая медвежья «куча».

Так что, все рыбаки в тайге хорошо знали – ловить надо столько, сколько увезешь сразу, за один выезд. А вьючных лошадей много не возьмешь – их же кормить надо.

Вернулись Георгий с рыбаками, довольные собой, в поселок, а тут эта история с драгой.

Что ж, надо докладывать по начальству.

Директор, конечно, «всыпал» – «драгу променяли на рыбу, завалите теперь зимний ремонт!».

– Да не волнуйтесь так, Валентин Михайлович, все сделаем в лучшем виде. Котлован и сейчас уже промерз, так что ездить по нему безопасно. И с ремонтом справимся – за пять-то месяцев! Справимся, Валентин Михайлович, весной запустимся во время, в апреле, по графику. А схему льдоуборки разработаем так, как и стоит драга. Работы немного прибавится, но это не смертельно. Справимся.

А весной новая беда. Погиб в лесу Устюжанин.

Погиб славный бригадир лесной бригады. За ним Георгий был как за каменной стеной. На лесосеках у него всегда порядок, план лесозаготовок не просто перевыполнялся – он выдавал леса столько, сколько заказывали строители. В бригадах на лесосеках у него крепкая дисциплина, хорошая дружба между людьми, надежная взаимовыручка. А люди в бригадах не простые – северные люди. К ним особый подход нужен. Здесь ведь у него работают и бродяги, и бомжи, и «зэки» бывшие. Разный народ на севере, а вот к нему, к Устюжанину, в лес, тянутся. Спокойно у него, без крика, без «матерщины» казарменной, без понуканий. И работают у него люди без излишней натуги, и отдыхать умеют в свое удовольствие. Мудрый бригадир был Женя Устюжанин. Сам на «казенном лесоповале» «отсидел» изрядно, сам познал и унижения, и обиды тюремные, семью потерял где-то на материке из-за лагерей этих, понимал он душу людей «подневольных», умел и ладить с ними, и в работу направить. И вот, несчастье, погиб на лесосеке.

Он объезжал все лесосеки перед их закрытием. Проверял чистоту вырубки, пожогов, высоту оставленных пеньков – все обнажалось с таянием снега. А ему скоро сдавать лесникам свою зимнюю работу. Лесосеки сдавать. Не хотелось краснеть бригадиру, сам проверял качество работ на лесосеках.

Ездили по лесу они вдвоем – брал с собой Устюжанин Андрея Соколова. Андрей – опытный рабочий, грамотный, когда-то Лесной институт закончил, давно, уж сколько лет они вместе работают. Вместе и лесосеки по весне проверяют. Доверяют друг-другу.

Вот Соколов и принес печальную весть в поселок.

– Проснулся я, Александрыч, утром, вышел из избушки, а Женя лежит у порога, и мертвый. Ну, я ничего не стал трогать и галопом сюда, в поселок, мало ли что, мало ли от чего человек умер!

– А точно, мертвый, ты все проверил, может, надо было помощь какую?

– Да нет, мертвый, я проверил. Он уж и остыл там за ночь. Может, с вечера лежит. Я рано спать лег. Там у нас еще якуты старые поселились. Женя разрешил им на зимовье поселиться, старуха приболела что-то, кочевье ушло, а они с племянником остались. Приболела старуха. Да и старая очень, еле двигается. Я на них Женю и оставил. Чтобы ничего не трогали, но присматривали. Мало ли что!