– Что, говорить прямо по телефону?

– Да ладно, чего уж там. Если они идут целенаправленно, то они уже все это знают не хуже нас с тобой. Говори!

– Больше ста двадцати кг, Валентин Михайлович.

– Да, многовато. Что ж раньше-то не отправлял?

– С последней «фельдсвязью» все, что было отправил. Это новый намыв.

– Хорошо. Мне вот тут подсказывают, что с вертолетом подлетит к тебе и «спецсвязь», отправишь «металл» с ними. Ну, добро, давай там, не раскисай, крепись.

– Повоюем, Валентин Михайлович. А что на прииске, как заложники?

– Заложников освободили, бандитов было приказано живыми не брать. Все, Георгий, некогда мне, я тебе все рассказал, жду твоих донесений.

– Да, ребята, дела. Наливай-ка, Аркадий, еще по стопке.

«Воевать» Георгию не пришлось. Банду заметили с воздуха, посадили вертолет на просеке, перебили всех. Приказано было – живыми не брать.

В поселке вертолет приземлился на широкой поляне прямо у конторы. Капитан Харитонов велел двум солдатам привести закрытых на конном дворе Ширшова с Митяем.

Коротко допросив, Харитонов бросил сквозь зубы:

– Расстрелять. Все онемели.

– Капитан, – обратился Георгий, – оставь их мне под честное слово. Если хочешь, я дам тебе расписку. Поручусь за них. Мы же их так, для профилактики закрыли. Оставь их мне.

– Не могу, Георгий, приказ. Тут взъелся Подобреев.

– Какой приказ, ты что, капитан! Да если б я знал, да я бы их отлупил и отправил спать! Какой приказ, ты что здесь надумал? Мы тут в тайге всю свою жизнь, да мы тут…

– Молчать! – Глаза у капитана остекленели. – Молчать. А то ведь пойдешь в соучастники. Ишь ты, могли бы не закрыть. Ты здесь кто, командир, или так, «не пришей кобыле хвост»? А если б натворили чего? Ты что, одним днем живешь? Мы ведь сейчас улетим, а вам здесь не просто жить, вам здесь добывать золото. А вокруг – тайга, ни души. А все ты о них знаешь? А если у них еще где-то припрятались и ждут, а? Ты это понимаешь? Знаешь, что тут завтра, после нашего отбытия, может произойти? Они же не бунтуют, они же кого-то наводят! Расстрелять!

Ширшов окаменел. Митяй пал капитану в ноги.

– Пощади, начальник. Срок ведь отбыл. Ничего никогда не было такого. Пощади!

Капитан строго взглянул на сержанта. Солдаты подхватили обоих, уволокли.

– Но если расстреляешь, так ведь и не узнаешь, кого же они наводят.

– Ну что, забрали золото? Тогда – подьем. Работай, начальник, ничего не бойся. Мы за все в ответе. И все мы знаем. И кто наводит, и кого наводят, и куда наводят. Не ломай голову, не по тебе дела наши. Прощай – ушел к вертолету, руки не протянул.

Да Георгий и рад был, что не протянул капитан ему руку. Не по себе Георгию было. Сбит он был с толку. Он-то думал – они здесь, в тайге, хозяева. Ан – нет.

Видно, зоркий здесь глаз за ними. Зоркий – и беспощадный!

28

Не заладился этот юбилейный год на Бульбухте с самого начала. С весны не заладился.

Весной на долину обрушился небывалый паводок. Тысячи кубометров талой воды скатились с гор буквально за сутки. Регулируемый водослив не справлялся со стремительно подымающимся уровнем воды. К тому же створки водослива ни разу до своего максимума не подымались, что-то там у «водосливщиков» заело, пришлось на плотину выводить всех жителей поселка, чтобы всеми подручными способами укрепить гребень плотины. В дело пошли даже мешки с песком.

Но справились, слава тебе господи, с паводком.

Дальше – этот непонятный «зэковский» бунт, с его кровавой расправой.

А перед самым праздником и того хуже – убийство.

В Тайге тогда жили, и в немалом количестве, «неучтенные», как их называл директор, Валентин Михайлович, якуты. Молодые парни, они выросли в кочевье, нигде не прописывались, жили рыбалкой и охотой, а летом выходили иногда из тайги, приходили в поселок и «подрабатывали» на разных подсобных работах. Деньги молодым нужны были. Старики в кочевье жили без денег.

– Давайте я вас пропишу в поселке. Без прописки не могу я вас брать на работу.

– Нет, начальник. Прописка не нада. С прописка армия нада! Ну не будет же начальник участка перевоспитывать таежных парней, сами они себе на уме. Вот Георгий и принимал их на временные общие работы. Нарушение, конечно, но не столь уж и значительное. Да и кто до этого докопается! Ребята зарабатывали за лето приличные порой деньги, а с началом сезона осенней рыбалки и зимней охоты снова уходили в тайгу.

Но однажды пришел к Георгию якут, здоровенный красивый парень, умелец по дереву, да не просто умелец – «золотые руки»! Хоть плотничать, хоть столярить, на все умелец. Но особенно мастером был он по всяким национальным «поделкам». С резьбой по дереву. Мастерил прямо таки немыслимые по красоте и изяществу изделия. В короткое время всех поселковых обеспечил красивыми якутскими сувенирами.

Он попросил Георгия дать ему любое, какое ни на есть жилье, и дать прописку.

– Как звать-то тебя?

– Николай.

– Что, надоела тайга?

– Нет, тайга не надоела. Жениться хочу. А жена не в тайге жить хочет. Работать хочет. На Бульбухте жить хочет.

– Где так хорошо научился по-русски говорить?

– В Якутске жил, своими сувенирами торговал, говорить учился. В Якутске тяжело жить, город. Поселок надо, небольшой поселок, в тайге. Здесь якуту жить легче. Рыба рядом, зверь рядом, люди рядом. Не люблю город.

– Сколько тебе лет?

– Отец говорит – двадцать четыре.

– И документа о рождении никакого нет?

– Какой документ. Нет в тайге документ. Отец в тайге документ.

– Как же я тебе паспорт выпишу? Хоть какой-то документ надо.

– Вот документ. Отец дал. Видишь, здесь написано, что я родился. И когда родился. В Якутске человек грамотный написал. Отец вот здесь расписался.

Георгий договорился с милицией – так и так, вышел человек из тайги, нужен паспорт, а метрики, кто их в тайге выдает?

– Ладно, везите, что у вас есть. Только фотографии нужны. Сделаем. Не первый раз из тайги ребята выходят, дело знакомое.

Корепанов как раз ехал в Тайгинск, по своим партийным делам, вот с ним Георгий все документы этого Николая и отправил. В общем, выправили парню паспорт. Выделили и жилье, старую старательскую избушку. Отремонтировали, утеплили, не дом – красота! Привез Николай жену. Маленькую, прямо таки миниатюрную якуточку. Бегала за Николаем повсюду, как веревочкой привязанная, он на работу, и она за ним, он в магазин, и она рядом. Не расставались ни на минуту. Весь поселок дивился дружной парочке, любовался, восхищался ею.

Но вот стали поступать Георгию жалобы – неладно что-то творится в якутском домике. По ночам слышен в избушке пьяный шум, драки, визг женский.

Вызвал Георгий Николая в контору, официально чтобы поговорить, не мимоходом.

– Что у вас там творится по ночам?

Якуты врать не умеют. Это их потом научили хитрить. Русские научили.

Николай прямодушно и отвечает.

– Брагу мы варим. Хорошая брага. Повар научила. Мужики выпить хотят. Вот ночью и приходят. Мы им наливаем в кружку. Они пьют, просят еще. А мы не даем. Мужики шибко ругаются. Я их бью, выгоняю.

– Николай! Да ты хоть понимаешь, что тебя посадить за это могут? В тюрьму посадить? А я тебя должен теперь за эту брагу выселить из поселка в двадцать четыре часа! Если я этого не сделаю, люди же возмутятся, загул же снова в поселке может начаться!

– Зачем тюрьма. Георгий? Скажи так. Я пойму. Не буду варить брагу. Если нельзя – скажи. Я не буду.

Георгий вызвал повариху.

– Да кто их знает, Георгий Александрович, попросили научить, я и показала, как делать. Кто ж их знал, что они на продажу.

– Вот что, Маруся. Предупреждаю я тебя в последний раз. Ты же здесь вредительством занимаешься! А у нас золото, особый режим. Хочешь, чтобы тебя под суд отдали? Изволь. Вот телефон, сейчас вызываю милицию, приезжают, делают обыск и дело в суде. Хочешь?