«Подождите, я сейчас проверю, пересчитаю, что-то не похоже, что есть свободные, побудьте у трапа».

«Да, конечно нет, конечно, не будет, первый после задержки рейс, да тут «блатников» десяток набилось!» Трап пустой. Никого. Дежурные внутри, в салоне, разбираются там, считают.

«Нет! Ждать нельзя …»

Георгий много раз летал на этих «тушках». Он знал, сразу, как входишь в самолет, прямо с трапа, там раздевалка. Верхней одежды. Пальто там разные, плащи, куртки. Георгий быстро прошел по трапу, нырнул в раздевалку, зарылся в дальние шубы. Услышал шаги, разговор.

– Да нет тут никого! Ушел, наверное. Ну, да и слава богу, мест все равно нет.

– Давай, давай, закрывай, и так сидим уже сколько! Торопись, Надя, двери закрывай давай!

Георгий слышит характерный щелчок закрывающейся двери самолета, шум отъезжающего трапа. «Нет, выходить еще нельзя. Еще выгонят». Он не просто слышит, он чувствует все движения самолета, как часть своего организма, он весь напряжен, насторожен. «Вот, выруливаем на полосу, ага, «тягач» отцепился, так, сейчас «загудим», вот, заревели двигатели, пошел! Разгон, сейчас взлетим, так, добро, взлетели! Нет, надо еще подождать, пусть взлетит, как следует. Пусть заходят люди. Туда-сюда. Кому куда надо. Рано еще выходить. А после – что? не выбросят! Ну, сдадут в милицию. Но это уже в Свердловске! Там долго не продержат. Ну, оштрафуют, может, так что с того? Переживем!»

Самолет гудит ровно, без натуги, прекратилась мелкая дрожь, вибрация стенок. Ага, вот и заходили.

Георгий вышел прямо на стюардессу. В шапке, в меховой куртке, с сумкой через плечо. Она так и остолбенела. Спросила – ни с того, ни с чего – как это вы там разместились? Вдруг вскрикнула – и бегом, через весь самолет – вперед. К кабине. «К командиру побежала» – равнодушно подумал Георгий. Теперь ему было все равно. Он стоял там же, куда и вышел, в узком проходе, у двери. Никто не обращал на него внимания, люди готовились к обеду, выставляли столики, ходили в туалет, читали газеты. Все шло обычно, как в любом полете. И только он один был исключением, инородным телом, человеком «нон-грата». К нему уже спешит командир, сзади, что-то на ходу объясняя, та же стюардесса. Вид командира разгневанный, глаза пышут уничижением.

– Что, открыть дверь, выбросить тебя? Сейчас организуем! Георгий протянул ему приготовленные заранее документы – билет, телеграмма, свой паспорт.

– Что ты мне суешь, что ты суешь, на кой мне все это? Ты террорист, бандит, мы тебя сдадим в органы! Не в милицию, нет, не надейся, в КГБ!

– Но это же будет в Свердловске! Поймите вы меня, я не мог не лететь.

– А мы тут при чем? Нет у нас мест, ты это понять можешь? Нет у нас мест, а стоять в самолете нельзя! Не только не положено – нельзя! Куда мне тебя теперь? Куда?

– Вы успокойтесь. Посмотрите, все же документы. А вот мое удостоверение. Посмотрите, мы ведь тоже КГБ. – Георгий «темнил». Да, когда-то «Главзолото» было в составе КГБ, это было давно. Но кто об этом знает, кто помнит, что это было давно? Потом разберутся, главное сейчас успокоится. Командир забрал все документы и ушел в кабину. Георгий стоял, стюардесса не отходила, караулила его, как бы чего не случилось. Стюардессу вызвал командир, она убежала. Бегом. «И как разбежалась в этом узком салонном проходе? Ага, пошути еще. Тебе сейчас самое время».

Далеко впереди, в кресле, кто-то сидел в форме Гражданской авиации. Георгий засек его боковым зрением, еще ничего не соображая.

Стюардесса вернулась от командира и подошла именно к этому летчику. Они о чем-то поговорили, летчик оглянулся на Георгия, снова что-то сказал стюардессе, поднялся с кресла и ушел вперед, к кабине. Стюардесса пошла к Георгию. «Неужели решили? Господи…» Георгий все понял.

Его усадили в кресло ушедшего в кабину летчика, стюардесса вернула ему все документы и тут же поставила поднос с обедом, как раз тележка подъехала.

– Да не хочу я, вы что?..

– Есть надо, – строго сказала стюардесса, – когда-то вы еще доберетесь!

И все! Ни обвинений, ни упреков.

– Вам приказано есть, и спать. Успеете еще часа полтора вздремнуть. В Свердловске выйдете вместе с командиром.

В те времена существовало правило – после посадки из самолета первым выходил командир. Проходя мимо Георгия, он бросил коротко:

– За мной!

У самолета стоял дежурный уазик. Георгий сел вместе с командиром. Подъехали к зданию аэропорта.

– Выходи, быстро!

– А… а… Как же?..

– Я сказал, быстро. Тебе еще успеть надо. Да добираться сколько! Давай, быстро, выскакивай, не до разборок сейчас. На площади такси, постарайся уехать.

– Спасибо вам. А меня простите. Сами понимаете…

– Все-все, мы поехали! – машина резко сорвалась с места. Уже в такси Георгий начал соображать. Он сказал – на вокзал.

А зачем на вокзал? Поезд его ушел, следующий – завтра вечером, и что, сидеть на вокзале до завтрашнего вечера?

– Слушай, – сказал он таксисту, – давай на Свердловск-Сортировочную!

«Вдруг там товарняк какой пойдет? До Уфалея. Или через Уфалей. Отца там знают – все же председатель у них профсоюза. Может, помогут. Что мне, целый день на вокзале сидеть? Да я же умру от напряжения. Сердце не выдержит!».

На «Сортировке» Георгий сразу прошел к дежурному диспетчеру.

– Что, Александр Петрович? А ты его сын? Тот, что с Севера? А что умер отец, не знаешь еще? Умер, сердечный, нам уже объявили. Сейчас я запрошу по селектору, подожди, – пожилая уже женщина, ночь, как же это она управляется со всеми здесь поездами, паровозами, всем этим тасканием-перетаскиванием вагонов? Женщины пятидесятых-шестидесятых, послевоенные вдовы, когда же преклонимся мы все перед вами в великой благодарности за ваш труд, заботы ваши, за то, что мужиков заменили на целые десятилетия, на целую жизнь!

– Ты не заснул здесь? Иди. Сейчас паровоз подойдет. Садись, поезжай с ним. Он «резервом» идет до Уфалея. Не испачкайся, осторожно там. Машинист все знает. По дороге «зеленый» вам дадим. За час добежите. Крепись, отец-то умер. Наши уже знают. Готовятся к похоронам. Мы с Уфалеем переговорили. Тебя там встретят. Ничего, ничего, держись, не надо плакать. Все там будем. Поезжай давай, вон, паровоз подходит.

– Спасибо вам, – нервы у Георгия, наконец, сдали, он не мог сдержаться, слезы, они сами катились – по щекам, по подбородку – руки у Георгия грязные, он эти слезы и не вытирал.

Как промчались по перегону Свердловск – Уфалей Георгий помнил плохо. Приехали в шесть утра. Ровно сутки прошло с тех пор, как вылетел Георгий из Тайгинска. Ровно сутки добирался он до своего дома на Урале. Обычно, на такой переезд тратится почти неделя. Ах, какие у нас все же люди! Разве смог бы он долететь, доехать без их помощи?

На станции встретила старшая сестра Зоя, еще родственники, с машиной.

– Ты уже знаешь, да? Получил нашу телеграмму? Нет, не первую, а что уже умер?

– Нет, я узнал час назад. В Свердловске.

По похоронам ни Георгию, ни родственникам ничего, практически, организовывать не пришлось. Тратиться тоже – все заботы по похоронам взяла на себя организация, станция Уфалей, где отец работал все последние годы. Георгий с Лёней, мужем сестры, только сходили на кладбище, выбрали место для могилы.

После похорон Георгий пожил с матерью до девяти дней, оставил ей какие-то деньги, договорился с соседями, что присмотрят тут за матерью – с соседями жили давно, все хорошо знали друг-друга – и уехал обратно. На свой Север. Мать оставалась одна, чтобы ехать ей на Север – нечего было и думать. Думать надо было о другом.

Мать надолго оставлять одну нельзя.

15

Не любят северяне ездить зимой на материк. Вечные проблемы с погодой. С летной погодой. На севере в середине зимы лютые морозы, на юге теплее градусов на тридцать-сорок. На стыке этих зон образуются устойчивые, затяжные туманы. Туманы такие, что порой в метре ничего не видно. Взлет еще туда-сюда, огни там сигнальные, небольшой ветерок, на взлет пилоты всегда окно находят. А посадка совершенно невозможна – сверху земли не видно, сплошной туман.