— Это вообще, надо сказать, не самый действенный метод, — проговорил Хеннинен. — Парни из налоговой тоже всегда стучат трижды, наверное, думают, что люди после этого тут же ринуться открывать им двери, как лучшим друзьям.

Еще немного постояли в темноте. На нижнем этаже кто-то медленно и монотонно стучал, действуя на нервы, и было в этом что-то неживое, сразу представился этакий престарелый Урпо, который день за днем стругает себе подходящий гробик. Не получив какого бы то ни было ответа, Жира счел необходимым наклониться и прокричать в щель для почты:

— Котилайнен! Эй, Котилайнен!

Никакого ответа не последовало и на этот раз. Жира выпрямился, пнул ногой дверь, потом опять согнулся и заорал: «Открывай, доходяга, это я, Жира». На сей раз крик возымел действие: вскоре за дверью послышалось слабое шуршание, а потом вдруг раздался ужасный душераздирающий рев, даже кровь застыла в жилах на какое-то время, потом, правда, дошло, что это, скорее всего, кошка. Похоже, что она торопилась рассказать кому-то что-то очень важное.

— Там явно кто-то есть, — прошептал Маршал.

— Вне всякого сомнения, — отозвался Хеннинен. — Надеюсь только, что этот лев не слопал его с потрохами.

После этого послышались вполне человеческие шаги, кашель, какое-то успокаивающее бормотание, и наконец дверь распахнулась, но так резко, что все трое тут же инстинктивно отскочили назад, дабы не потерять лица, в данном случае не метафорически, а абсолютно конкретно. Котилайнен стоял в проеме двери, и по всему было видно, что его недаром называют «домашним»: на нем были синие в клеточку кальсоны с вытянутыми коленками, изрядно помятый халат дедушкиных времен, а на голове — грелка для чайника, из-под которой на лоб выбивался несколько нахальный и спутанный чубчик. В одной руке он держал наполовину сгрызенный огурец, а в другой дымилась толстая и неровная самокрутка, источающая естественный травяной запах. Однако все это казалось очень даже нормальным, да и сам он был явно удовлетворен своим внешним видом и положением.

— Ну, — сказал он.

Жира недоверчиво глянул через плечо, словно собирался открыть какую-то страшную тайну, и спросил полушепотом:

— Можно мы войдем?

— Пожалуйста, — ответил Котилайнен. — Я тут как раз, ну, эта, — и он показал огурцом на дымящийся бычок.

Посторонившись, Котилайнен пропустил Жиру, Хеннинена и Маршала в коридор, служивший в данном случае прихожей, в конце которой находилась комнатка в два десятка квадратных метров, но зато с большим окном, стойко сдерживающим атаку дождевых капель. Из окна открывался вид на стену противоположного дома и на маленький зеленый клочок липы, ютившейся в углу двора. В горшке на подоконнике стояло нечто тщедушно-пальмообразное, а рядом лежал огромный плоский ярко-бирюзовый камень, размером с портфель министра, судя по цвету — невыносимая безвкусица, если бы весь его внешний вид не говорил о том, что это и есть самое настоящее достояние матушки-природы. Ее поделкам почему-то позволено иметь совершенно нереальные оттенки, лишенные всякого смысла.

Посреди комнаты стоял низкий столик, рядом с ним — потертый длинный диван, похожий на стеганое одеяло из секонд-хендз, и два разрозненных стула, составляющих вместе такое сочетание дугообразных и остроугольных форм, что сложно было сказать, к какому разряду они относятся — стул рабочий, стул столовый или же стул для отдыха. Потом еще был второй ярус светлого дерева, навевающий ассоциации с детской комнатой, а внизу под ярусом стоял маленький письменный стол, сложенный из выкрашенных в белый цвет листов фанеры. На столе, словно тщательно продуманные детали интерьера, лежали счет за квартиру, металлический пенал с ручками и фотография какого-то создания, отдаленно напоминающего морскую свинку, в рамочке с золотистыми завитками. В противоположном от стола углу находилась небольшая кухонька, на удивление очень опрятная, несмотря на свои малые размеры.

Котилайнен проследил за взглядом Маршала и сказал:

— Мне нравится мыть посуду. Чесслово.

— А я как раз подумал, надо же, как здесь уютно, даром что так мало мебели.

— Я называю это подходом с душой, — отозвался Котилайнен. — Я вообще очень домашний.

— Да уж, — усмехнулся Хеннинен и позволил себе присесть на угол дивана.

Котилайнен подвинул стулья к столу и сел на один из них. Кошка стала тереться о ноги Маршала и хрипеть, что-то у нее было с голосом, он почему-то казался каким-то неестественным. Несмотря на яркую окраску и многоцветность, кошка была абсолютно безликой, словно это не она, а лишь ее отражение ходило по комнате.

— А как зовут киску? — спросил Маршал.

— Брюс, — сказал Котилайнен.

— То есть это кот? — спросил Жира и наклонился, чтобы погладить ее, но она тут же отскочила в сторону метра на полтора и теперь наблюдала за происходящим оттуда.

— Нет, просто имя.

— Как Брюс Ли? — уточнил Маршал.

— Угу.

— Странное имя, — пробурчал Хеннинен с дивана, словно такая именная политика глубоко ранила его чувства. — Почему же тогда, например, не Ян?

— Ян — это собачье имя, — ответил Котилайнен, как нечто само собой разумеющееся, словно у него и правда где-то была спрятана собака с таким именем.

Маршал сел на стул. Жира устроился рядом с Хенниненом и стал чесать давно небритый подбородок, а потом, видимо, вспомнил про то, что у них к Котилайнену было дело, и заговорил:

— В общем, у нас тут к тебе есть одно дело, хм… Как бы так лучше выразиться…

— И сколько? — спросил Котилайнен и приветливо улыбнулся. Его жизненному равновесию в данной ситуации можно было просто позавидовать, на фоне его органического благополучия каждый тут же начинал чувствовать себя доходягой и жалким нытиком.

— Ну, эта, мы еще пока толком не решили.

— Главное, чтобы хватило на поддержание определенного градуса в крови, — сказал Хеннинен.

— Предыдущие градусы как-то не пошли ему сегодня впрок, — пояснил Маршал.

— Угу.

— Ну так вот, — сказал Жира. — Вот. Не знаю, что еще сказать.

— Есть у меня маленько, — произнес Котилайнен и протянул дымящуюся сигарету вначале Маршалу, но тот отказался, покачав головой, а затем Жире, который аккуратно взял ее двумя пальцами, внимательно осмотрел со всех сторон и решил-таки возвратить обратно Котилайнену, но тут в нее вцепился Хеннинен.

— Тебе бы лучше воздержаться, — сказал ему Жира.

— Именно поэтому я и не воздерживаюсь.

Хеннинен стремительно выкурил сигарету до конца и выбросил окурок в стоящую на столе маленькую изящную пепельницу в виде яйца, потом откинулся в угол дивана и замер. Жира разглядывал кошку, которая разлеглась под столом и, похоже, совсем ни о чем не думал. Дождь за окном барабанил по карнизу, а двор с каждой минутой становился все темнее.

— Ну так как? — спросил Котилайнен.

— Да ничего, — ответил Маршал. — Вот пытались сегодня поиграть в кости.

— Пытались?

— Не пришли к согласию.

— Кости — это серьезно, — сказал Котилайнен. Потом немного помолчал, уставившись куда-то в стену, и засмеялся: — Хорошо сидим.

— Точно, — согласился Маршал. — То есть я хотел сказать, что ты прав в обоих случаях. Эй, Хеннинен, давай-ка вылезай на свет!

Хеннинен сидел, забившись в угол дивана и подобрав под себя ноги — похоже, он соорудил там для себя некое транцендентальное пристанище. Маршал позвал его еще раз, на что тот ответил «угу» и закрыл глаза.

— Так что насчет финансов? — спросил Жира.

— Ах да, — вспомнил Котилайнен. — Сейчас посмотрю.

Он встал, вышел в коридор и стал что-то искать в карманах. Кошка, то есть Брюс — было как-то странно называть ее этим именем, — последовала за хозяином, она была истинным Брюсом Котилайнена.

Потом Котилайнен снова вернулся в комнату и сел на стул — зажатые в руке купюры походили на мелких грызунов со свернутыми головами. Он стал по одной вытягивать их из кулака, словно бы играл в лотерею.

— Я могу дать двадцатку, — наконец сказал он.