— Ты говоришь о хорошо организованном общенациональном движении.

— Вовсе нет. Вообще никакой организации. Никто из нас ничего не знает о другой маленькой группе. Поэтому они и не могут нас остановить.

— Почему мы никогда об этом не слышим?

— Потому что это подавляется, вот почему; они не хотят, чтобы про это все знали.

— Ты — отставной Зеленый Берет. Откуда мы знаем, что ты подсадная утка?

— Вы не знаете.

— А ты и есть подсадная утка?

— Возможно.

— А как ты знаешь, что я не подсадная утка?

— Я тебя изучал.

— А если ты ошибся?

— Для этого существует нож

— Хочешь меня поцеловать?

— Черт, да!

— Ну?

— Чего?

— Ну, чего же ты ждешь?

— Так… черт! Так ты же — женщина Дока.

— Фиг я его женщина. Я — только своя собственная.

— Да? Н-ну, я не знаю …

— Ну, я знаю. Поцелуй же меня, ты, урод дурацкий.

— Да? Пожалуй, нет.

— Почему — нет?

— Сначала нужно обговорить это с Доком.

— Можешь идти ко всем чертям в ад, Джордж.

— Я уже там был.

— Ты трус.

— Я трус.

— У тебя был шанс, Джордж, и ты его продул. Можешь теперь жалеть.

— Жалеть? Ни об одной женщине в жизни не жалел. Никогда не встречал женщины, из-за которой стоило бы волноваться. Есть, черт его дери, другие вещи на свете, поважнее, чем женщины, знаешь.

— Если бы не женщины, тебя бы просто не существовало.

— Я ж не сказал, что от них нету проку. Я сказал, что есть вещи поважнее. Оружие, например. Или хороший торцовый ключ. Или отлаженная лебедка.

— О Боже, целая куча. Меня окружают идиоты. Все трое — будущие пастухи. Свиньи из девятнадцатого века. Анахронисты из восемнадцатого века. Неудачники из семнадцатого. Абсолютные импотенты. Если не там — так и нигде, ну, просто нигде. Ты устарел, Джордж.

— Как приличная работа сантехника. Как приличный, — ну, я хотел сказать, как сцепка вагонеток. Как…

— Импотент. Импотент. Старик в свои двадцать пять.

— …как хорошая охотничья собака на енота. Как хижина в лесу, где мужчина может пописать прямо с крыльца — погоди минутку — где мужчина может пописать прямо с крыльца в любой, черт подери, ей-богу, в любой момент когда ему этого захочется.

Он остановился, не в силах найти никакого другого сравнения.

Абцуг одарила его своей фирменной, своей пренебрежительной улыбкой.

— История прошла мимо тебя, Хейдьюк. — Она повернулась к нему спиной, резко взмахнув гривой своих прекрасных волос. Раздавленный, он молча смотрел, как она уходит.

Позже, вползая в свой засаленный спальник, он придумал (слишком поздно) достойный ответ…

14. Работа на железной дороге

Хейдьюк бродил, спотыкаясь, в темноте; мерцал голубой огонек его фонарика.

— Так, нормально, теперь подъем, подъем. Оторвали задницы, встали на ноги…

Полная луна низко стоит на западном краю неба.

Господи Боже мой, он же действительно сумасшедший, подумала она. Он же в самом деле настоящий психопат.

— Сколько времени? — сонно промямлил кто-то — Док, завернутый в свой спальник.

— Четыре по звездам, — проворчал Хейдьюк. — Подъем, подъем, подъем. Всего час до рассвета.

Она перевернулась и открыла глаза. Увидела, как Капитан Смит склонился над походной печкой, услышала ободряющее шкворчание деревенской колбасы, почувствовала воодушевляющий аромат ковбойского кофе.

Хейдьюк с дымящейся чашкой в руке толкал Дока под ребра своим кованым туристским башмаком. — Давайте, Док, вставайте, пора за дело.

— Оставь его в покое, — сказала она. — Я его разбужу.

Бонни вылезла из своего спальника, натянула джинсы и ботинки, подошла к доктору. Завернутый в уютную роскошь своего спального мешка на гусином пуху (который соединялся молнией со спальником Бонни, — чего, однако, в этот раз не случилось), он, казалось, не очень-то хотел подниматься и снова сталкиваться с реалиями жизни. Бонни знала, почему.

Она распахнула нейлоновые створки капюшона. Он глядел на нее при свете звезд. Его налитые кровью глаза казались тусклыми и беспомощными без очков. Нос потерял свой блеск. Но Док улыбался.

Бонни мягко поцеловала его в губы, провела губами по носу, потеребила мочку уха.

— Док, — побормотала она, — я же люблю тебя, глупый. И, наверное, всегда буду любить. Что ж я могу с этим поделать?

Их слова превращались в пар в холодном утреннем воздухе. Он вытащил руки из мешка и обнял ее. Потихоньку от Хейдьюка и Смита, стоявших поодаль, она тоже обняла его и снова поцеловала. — Вставай, Док, — прошептала она ему в самое ухо, — я же без тебя ни один мост не взорву.

Он расстегнул молнию, не спеша выкатился из мешка, неловкий, неуклюжий со сна, и продемонстрировал ей свое крайнее возбуждение. — Грех же дать этому пропасть, — сказал он, глядя на нее. Теперь он стоял прямо, слегка покачиваясь на задних конечностях, — не мужчина, а большой толстый медведь в теплом нижнем белье.

— Позже, — сказала она.

Такого может больше и не быть.

Да ладно тебе, одевай брюки.

— Снова в бриджи, друзья. — Он нашел их, натянул и побрел в сторонку помочиться, босиком по холодному песку.

Бонни прихлебывала кофе за столом, дрожа, несмотря на теплый шерстяной свитер. Хейдьюк и Смит были заняты загрузкой автомобилей, перекладыванием багажа и грузов. План на данный момент, по-видимому, был таков: поехать к намеченной цели на Бьюике Дока и джипе Хейдьюка; пикап Смита остается здесь, загруженный и запертый.

Капитан Смит, старина Редкий Гость, казался не таким веселым и жизнерадостным, как всегда. Он выглядел задумчивым, и это выражение лица делало его неузнаваемым. Но Бонни знала его; она знала этот тип людей. Как и доктор, он был склонен мучиться угрызениями совести. Не больно-то полезное качество при такой работе. Бонни хотелось подойти к нему совсем близко, как к Доку, и прошептать ему на ухо что-нибудь успокаивающее.

Что до Джорджа Хейдьюка, то один вид этой лохматой обезьяны вызывал в ней тошноту. Минут через тридцать, когда они отъезжали — Бонни за рулем Бьюика, Док и Смит рядом с нею, — ей приятно было думать, что Хейдьюк, едущий за ними, глотает пыль из-под ее колес.

Время от времени она отрывала взгляд от баранки, чтобы взглянуть вверх, на одинокую, яркую звезду там, вдалеке, на темно-фиолетовом бархатном небосводе. Слова пришли ниоткуда: Какую странную отвагу вселяешь ты в меня, одинокая звезда.

— Поверни направо во-он там, где написано Кайбито, — сказал Смит. Она повернула.

Они скользили по асфальту нового шоссе с безопасной и осторожной скоростью восемьдесят миль в час, оставив Хейдьюка с его пыхтящим джипом далеко позади. Только неясное желтое пятно его удаляющихся фар в зеркале заднего вида напоминало ей о его присутствии. Вскоре пропало и оно. В это раннее утреннее время, одни на пустынной автостраде, они, как рабы на галерах, спешили на запад сквозь тьму.

Мы вовсе не обязаны делать это, думала она. Мы могли бы избавиться от этого сумасшедшего, что едет там, позади, вернуться к пристойной, законопослушной жизни, иметь какое-нибудь будущее.

Ветер мягко посвистывал, проносясь мимо; большой автомобиль почти бесшумно вспахивал край ночи, привязанный к лучам четырех своих мощных фар и ведомый ими. За ними, из-за гребня Черной горы, появились тончайшие полоски зари. О них известил метеор, пролетевший по предрассветному роковому небу и умерший в нем, охваченный пламенем и паром.