Прохладные утренние сумерки. Сойки кричат в пиниях. На востоке разворачивается жемчужно-кремовая лента …

Хейдьюк проснулся, позавтракал на скорую руку, быстро сложился и двинулся в путь. Он шагал по уступам песчаника, вокруг истоков десятков сухих русел, к полосе отчуждения строящейся дороги.

Он увидел колышки геодезической разметки, вбитые в землю. Розовые полоски, как ленточки, болтаются на ветвях деревьев. На более длинных вешках, сделанных из брусков обрешетки кровли и установленных ровно через сто ярдов одна от другой, также висят ленточки. Деревья с обрубленными ветвями, — чтобы геодезисту был четко виден створ по прямой, и чтоб был проезд для джипа изыскателей. Подъезжающие и отъезжающие грузовики ехали прямо по земле.

В обе стороны вид был почти одинаков. Хейдьюк находился слишком далеко на западе, чтобы увидеть состояние дел на строительной площадке или услышать шум работающих машин. Только покой и тишина, да шорох ветерка в можжевельнике, да утренний зов траурного голубя.

Хейдьюк переждал часок в тени пинии неподалеку от полосы отчуждения, чтобы убедиться, что никакой враг не подкрадывается где-нибудь поблизости. Он не услышал никого. Когда солнце взошло над горизонтом, он принялся за работу.

Прежде всего он спрятал свой рюкзак. Затем пошел на восток, по направлению к строительной площадке, выдергивая каждый колышек, каждую вешку, обрывая все ленточки вдоль северного рукава будущей дороги. По дороге обратно он очистит и южный рукав.

Преодолев подъем, он вышел на верхнюю точку, с которой был виден просвет в хребте Ком Ридж, сделанный руками человека, и большая насыпь внизу. Хейдьюк нашел удобный наблюдательный пункт и приложил к глазам бинокль.

Как он и ожидал, часть оборудования ремонтировали. По всей длине строительной площадки он видел хлопочущих людей, ползающих вокруг своих властелинов — машинам, внутри и снаружи них, заменяя топливопроводы, сваривая тяги, сплетая провода, устанавливая новые гидравлические шланги. Обнаружили ли они уже пробитые масляные фильтры, песок в картерах, сироп в топливных баках? Оттуда, где он лежал, сказать было невозможно. Но многие машины простаивали, и к ним никто не подходил, — у них был безнадежный, покинутый вид.

На мгновение Хейдьюка охватило искушение спуститься туда, вниз, и попросить работу. Если ты относишься серьезно к этому «бизнесу деревянных башмаков», сказал он себе, сходи к парикмахеру — постригись, сбрей бороду, прими душ, надень чистую, приличную рабочую одежду и получи работу, какую-нибудь работу, любую работу в самой строительной компании. А потом — сверли ее изнутри, как благородный червь.

Эти идеи увяли, когда он обнаружил в бинокль пару вооруженных людей в форме — пистолеты, сапоги, погоны, значки, плотно облегающие рубашки с тремя острыми заутюженными складками на спине. Он наблюдал за ними с особым интересом.

Надо было оставить им какой-нибудь ключик, чтобы пристегнуть к нему их внимание. Вроде пуговицы «Свободу Джимми Хоффа». Или «Думай о Хопи», или «Вайнос — за мир». Он попытался придумать что-нибудь новенькое, что-нибудь таинственное, головоломку — предупреждение, не слишком умную, не слишком очевидную, но завлекающую. Но не смог, поскольку был он скорее разрушителем, чем созидателем. Он повесил бинокль на шею и хлебнул глоток воды из фляги. Скоро придется снова побеспокоиться о воде.

Он встал и пошел обратно по южной стороне полосы отвода, параллельно прежнему своему маршруту, вырывая колышки и вешки, забрасывая их далеко в кусты, как и по дороге сюда, срывая ленточки и заталкивая их в норки сусликов, негромко посвистывая за всеми этими занятиями.

Достав свой рюкзак из тайника, он продолжал работать, как и прежде, с той только разницей, что теперь он делал это, двигаясь зигзагом, по обе стороны полосы отвода, с тем чтобы очистить их полностью по дороге назад.

Хейдьюк устал, ему было жарко, его томила жажда. Мошкара плясала свой молекулярный танец в рассеянной тени деревьев, кусала его за лоб, лезла в глаза, пыталась залезть за воротник. Он смахивал ее, игнорировал, трудился дальше. Солнце поднялось выше, обливая своими лучами его тяжелую голову и знаменитую сильную спину Джорджа Хейдьюка, про которую его капитан однажды с гордостью сказал, что «такая спина выдержит любой рюкзак». Он шагал дальше, быстро срывая ленточки, выдергивая колышки, и не забывая при этом глядеть во все глаза и держать ухо востро, чтобы заметить любую опасность.

Следы джипа уводили на север, по камням и через кусты. Но вешки и флажки продолжали идти прямо вперед. Хейдьюк шел за ними, терпеливый, решительный потный мужчина, делающий свое дело.

Неожиданно он оказался на каменистом гребне следующего каньона. Скромное ущелье, всего пару сотен футов высотой от гребня до галечниковой осыпи внизу. Противоположная стена этого каньона отстояла на четыреста футов, и по ней колышки, и вешки, и флажки продолжали весело шагать на северо-запад. Значит, через этот каньон они собираются перебросить мост.

Уточним — это был небольшой и мало кому известный каньон. По дну его бежал неприметный ручеек, мигрируя по песку ленивыми излучинами, задерживаясь в лужах под ярко-зеленой листвой тополей, спадая через край каменного выступа вниз, в маленькие бассейны. В нем едва ли хватало воды даже весной, чтобы напоить местное население — пятнистых жаб, краснокрылых стрекоз, одну-две змеи, маленьких крапивниц — обитательниц каньона, — ничего особенного. Приятный каньон, но не великий каньон. И все же, Хейдьюк был против. Он не хотел, чтобы здесь был мост — никогда; ему нравился этот маленький каньончик, которого он прежде никогда не видел, даже имени которого он не знал. Он был достаточно хорош вот таким, каким он был. Хейдьюк не видел здесь нужды в мосте. Он опустился на колени и написал на песке обращение ко всем строителям дороги: «Убирайтесь домой».

Подумав немного, он добавил: «И никакого идиотского моста, пожалуйста».

Подумав еще немного, он дописал к этому свое тайное имя: «Рыжий Рудольф».

Через мгновение он вычеркнул эту подпись и поставил другую: «Сумасшедший конь». Лучше не называть себя точно.

Он их предостерег. Что ж, так тому и быть. Он вернется, Хейдьюк, с остальной командой или без, но достаточно вооруженный в следующий раз, то-есть, с таким сабо — деревянным башмаком, которого хватит, чтобы снести этот мост до основания.

Он пошел вдоль гребня дальше на север, к истоку каньона, высматривая место, где бы его пересечь. Если бы он такое место нашел, это сэкономило бы ему не одну милю пути.

Нашел. Пинии и можжевельник растут по самому краю, пониже — удобная терраса, дно каньона не так уж глубоко — всего 150 футов вместо 200. Хейдьюк вынул из рюкзака канат — 120 футов четвертьдюймового нейлонового шнура, — размотал его и укрепил петлей за ствол ближайшего дерева. Держась за канат левой рукой, контролируя его свободный конец правой, он откинулся назад и повис там на мгновение, наслаждаясь ощущением побежденной силы тяжести, а затем ловко спустился на ближайший уступ.

Со второго уступа он уже мог добраться до дна каньона. Он спустил свой рюкзак на землю на канате, а сам сполз, цепляясь за выступы скалы, на песок у основания стены.