Изменить стиль страницы
156
Воскреснет Бог, и мы воскреснем,
А ныне в смраде и во тьме
Нет места радостного песням,
Нет мадригалов на уме.
В объятьях злобного кошмара
Упали лилии на мхи,
И полыхание пожара
Не вдохновляет на стихи.
24 мая (7 июня) 1920
157
Люблю загорающиеся
На вечернем небе облака,
Точно лодочки колыхающиеся
Эфирная стремит река.
Люблю, когда вспыхивают
На закате окна домов,
Точно ангелы отпихивают
Лучики от своих теремов,
Точно нежно зарумяниваются
Щеки у милых дам,
Когда они раскланиваются
С кавалерами, гуляя по садам.
Не скучными размышлениями,
Не мудростью вещих книг,
Только вдохновениями
Обними этот сладостный миг,
С милыми приятельницами
Покачайся на зыбке мечты,
И подругами-очаровательницами
Отойди от земной суеты.
1 (14) июля 1920
158
Все смирилось и поблекло
И во мне, и вкруг меня
Оттого, что дождик в стекла
Плещет на закате дня.
И душа как будто рада
Звонким лужам на земле,
И от солнечного ада
Отдыхает на земле.
Знойный день был слишком ярок,
Стрелы сыпал Аполлон,
И пленительный подарок,
Нисходя, послал мне он.
Все, что жизнь и волю движет, —
Аполлонов светлый дар.
Он эфирной нитью нижет
И подъемлет влажный пар,
Пробуждает все теченья,
Раскрывает все цветы,
И дарит мне вдохновенья
И напевные мечты.
3 (16) июля 1920
159[44]
Зеленые слова так ласковы, так радостны,
        Так сладостны,
     Как утренний весенний сон.
Лиловые слова так вкрадчиво-медлительны,
        Так утомительны,
     Как дальний предвечерний звон.
Румяные слова веселые, такие звонкие,
        Такие тонкие,
     Как на закате небосклон.
Пурпурные слова так пламенны, торжественны,
        Божественны,
     Как песни праздничные жен.
Лазурные слова прозрачные, высокие,
        Глубокие,
     Как сердцем чаемый полон.
Жемчужные слова пречистые, таинственны,
        Единственны,
     Как светлый Божеский закон.
А если нет у слов окраски,
То это лишь пустые маски.
Как ни блестят, как ни звучат,
Но ничего не говорят.
Для душ, стремящихся
Расторгнуть сон
Безумно длящихся
         Времен.
5(18) июля 1920
160
Я совершил полет мой к небу,
Как дивный сокол, возлетел,
И в очи пламенному Фебу,
Дерзая пламенно, глядел.
Я на таинственной дороге
Увидел лики божества,
И слушал в сладостной тревоге
Неизъяснимые слова.
Семью увенчанный венцами,
К земле опять вернулся я.
Семью горящими сердцами
Вещала людям речь моя.
Но люди темные в долине,
Сыны безумные земли,
В своей неправедной гордыне
Меня безумным нарекли.
10(23) июля 1920
Княжнино
161
Трое ко мне устремились,
Трое искали меня,
Трое во мне закружились,
Пламенной вьюгой звеня, —
Ветер, дающий дыханье,
Молния, радость очей,
Облачный гром, громыханье
Вещих небесных речей.
Вихорь, восставший из праха
В устали томных дорог,
Все наваждения страха
В буйных тревогах я сжег.
В огненной страсти — услада.
Небо — ликующий храм,
Дни — сожигаемый ладан,
Песня — живой фимиам.
11 (24) июля 1920
162
Под легким туманом долины
Теперь обращается в кого-то.
Сладостней нет былины,
Чем эта сказка заката.
Люди дневные, глядите же,
Как мерцают золотые главы,
В таинственный город Китеж
В сиянии вечной славы.
Горестна для сердца утрата,
Не хочет оно быть терпеливым,
Но не умерло то, что когда-то
Верным воздвиглось порывом.
Стремитесь во мглистые дали,
Не верьте, что время необратимо, —
В томленьях творческой печали
Минувшее не проходит мимо.
В неисчислимых обителях Бога
Пространство и время безмерно.
Не говорите, что сокровищ так много, —
Там все сохранилося верно.
14 (27) июля 1920
Княжнино
вернуться

44

Тема стихотворения соответствует замыслу неосуществленного романа «Степан Разин», план которого сохранился в черновых набросках Сологуба. Ср.: «I. Он умер. Живет в полусне и ждет. Много узнал и понял. Читал, слушал. Персидская княжна. Просыпается при каждом волнении. Но все это было не то. Вот приходят и зовут. Сомнения Степана. Идет. — Его принимают интеллигенты за спирита, ловкого самозванца. II. Разрушения и убийства. III. Разочарован. — Не мой час. Не мое дело. Уходит и засыпает. 5 июля (22 июня) 1920 г. Княжнино» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 539. Л. 79). Тема стихотворения и замысла романа, очевидно, восходит к идее «вечного возвращения» Ф. Ницше и взглядам на историю А. Шопенгауэра, приверженность которым Сологуб неизменно сохранял в течение всей жизни.