В девять лет отец отдал сына в Театральное училище.

Его учили танцу и истории, прыжкам и. географии. Но походы Александра Македонского и климат Африки увлекали его значительно меньше, чем батманы и глиссады. Учитель, Дидло, сразу разглядел в мальчике драгоценные качества таланта: душевность, грацию, лукавство, искренность и совершенную свободу владения своим телом.

Множество исполненных Дюром балетных партий радовали его, но не давали достаточного выхода темпераменту, стремлению выразить себя еще полнее. Тогда явилась идея устроить в дортуарах училища свой ученический театр. «Театр» ставил французские и русские комедии, а Дюр, стройный белокурый юноша, играл в них женские роли, разумеется — комические.

Это, собственно говоря, было обращением к водевилю. И когда учение в Театральной школе закончилось, Дюр вышел на сцену русского театра настоящим универсалом: он прекрасно играл на флажолете (инструмент, родственный флейте) и на фортепьяно, сочинял музыку, пел, танцевал, декламировал. С одинаковым блеском выступал в опере, исполняя ведущие баритонные партии мягким, гибким, чрезвычайно подвижным голосом, играл в комедиях и трагедиях, выступал в балете.

И именно потому, что обладал он самыми разнородными сценическими способностями, Дюр стал королем водевиля, а вскоре удостоился и королевы — Асенковой.

Асенкова нашла в его лице не только прекрасного партнера, но и замечательного товарища. Дюр отличался удивительной добротой и честностью, трудолюбием и скромностью. Все эти качества импонировали Асенковой, сближали ее с Николаем Осиповичем, хотя он был старше ее на целых десять лет Увлекаясь сценической игрой, он превращался в ребенка — как и она. Работал не щадя себя ни в чем — как и она; он сам пометил в записной книжке, что за десять лет — с 1828 по 1838 год — сыграл 250 новых ролей и действовал в 1500 спектаклях. За эти десять лет он получил один отпуск — ¦ на двадцать восемь дней. И провел его в Москве, выступая со своими коронными ролями на московской сцене.

Стремясь запечатлеть его творческий, сценический облик, Федор Кони сделал попытку «разъять алгеброй гармонию» и разложить удивительное обаяние Дюра и его талант на составные элементы. Этими элементами оказались: 1) веселость, 2) разнообразие, 3) любовь к театру, превышающая чувство самосохранения; так же, по мнению Кони, жили и сжигали себя во имя творчества Гайдн, Тассо, Мольер, Тальма… Наконец, 4) совершенное владение голосом, телом, всем своим актерским организмом.

«Большая часть наших молодых актеров, за исключением г-На Мартынова и еще немногих, не умеют говорить, — писал Ф. Кони. — Разговор их похож на монотонный шум колес у парохода…»

Асенковой посчастливилось с партнерами: Дюр и Мартынов «умели говорить» Эти мастера умели превращать даже скучный, заурядный водевиль в веселую, блестящую игру И эта игра захватывала зрителей — всех без различия. И если в очередном водевиле имелась роль повесы, ветреника, молодого волокиты, легкомысленного франта, — никаких колебаний в выборе актера не возникало: для подобных ролей Дюр был рожден, в них он не знал соперников.

Дюр не разоблачал своих легкомысленных героев, не высмеивал их, не подвергал их суду художника, и в этом можно при желании упрекнуть его. Но он блестяще перевоплощался. Он сгущал и поэтизировал краски и напевы самой жизни. И делал это виртуозно.

Играл Николай Дюр и несколько серьезных ролей: Молчалина в «Горе от ума» и Хлестакова в «Ревизоре». Современники пишут, что в этих ролях Дюр оказался поверхностным, неглубоким. Относительно исполнения им роли Хлестакова критически высказался сам автор комедии, и было бы странно стремиться уйти от его оценки. Но нам сегодня не менее важно помнить и другое: Николай Дюр явился первым исполнителем обеих знаменитых ролей, когда сценическая история комедий только зарождалась, когда не существовало еще никаких исполнительских традиций, когда персонажи этих великих произведений только что проникли на сцену сквозь пеструю толпу водевильных и прочих легкомысленных героев и производили впечатление выходцев из иного мира, еще неясного и удивительного.

В первый же год службы на сцене Александринского театра Варенька Асенкова переиграла множество водевилей и по меньшей мере в трех из них явилась в мужском костюме, приведя публику партера в восторг. То были водевиль Ф. Кони «Девушка-гусар», водевиль В. Орлова «Гусарская стоянка, или Плата тою же монетою» и водевиль В. Каратыгина «Мал да удал, или Записки гусарского полковника». Гардеробмейстер Закаспийский, который отныне станет одевать Асенкову во всех новых ролях, выдал ей гусарские мундиры, эполеты, шпоры, и она еще робко примерила их на себя. Но они пришлись как нельзя лучше. Ее юнкеры и прапорщики вышли на сцену под настоящий гром оваций и обосновались здесь прочно.

Девушка Габриель в водевиле «Девушка-гусар» то и дело переодевается в мужской костюм, изображая своего якобы существующего брата. И при этом распевает куплеты, фривольность которых казалась в то время вполне допустимой; жалуясь на свой пансион, где «вздору там всякому учат», Габриель напевала:

Аналогичной была и роль юного повесы юнкера Лелева в «Гусарской стоянке». «Тут искусство доведено было до совершенства, — писал об этой роли Асенковой И. Ф Горбунов, артист Александринского театра и писатель.-.. Этот прелестный юнкер в белом кителе и красной фуражке вскружил голову множеству наших гвардейцев — от генерал-майора до корнета включительно».

Поклонники не узнавали артистку в жизни. Здесь она оставалась скромной и застенчивой девушкой, принимавшей изъявления восторга все возраставшего числа обожателей как оценку своему искусству.

Она еще не понимала, что за этими комплиментами, за ухаживанием, за встречами у служебного подъезда театра и проводами до кареты скрывалось до поры до времени нечто совсем иное, совсем не безобидное и даже опасное.

Она улыбалась, когда к ней за кулисы пришел вместе с коронованным братом великий князь Михаил Павлович.

— По пьесе этот юнкер — шалун и повеса, — сказал он. — Я их не жалую. Но к Лелеву я был бы снисходителен…

Комплименты начинали принимать вполне определенный характер. Приглашения выступать в придворных спектаклях закрепляли комплименты.

Артистка продолжала играть очаровательных подростков, кружа головы и воспламеняя сердца. Но все свои помыслы она отдавала искусству, относясь к своей работе на сцене в высшей степени ответственно, тщательно разучивая и готовя роли, в каких бы пустеньких пьесах они ни содержались.

В некоторых пьесах Варенька играла вместе с матерью — в одноактной комедии Шаховского «Тетушка, или Она не так глупа», а 30 октября 1835 года обе Асенковы появились в постановке грибоедовского «Горя от ума» мать играла Лизу, дочь — Наталью Дмитриевну Горич.

Роль Горич стала заметным событием в биографии Вари Асенковой, на долю которой часто доставались легковесные комедии. Несмотря на то, что Наталья Дмитриевна Горич появляется только один раз — на балу у Фамусова, — характер ее выписан Грибоедовым со всей определенностью и даже сатирической заостренностью. И главное, Асенкова получила роль в высокой реалистической комедии.

Когда Варенька Появилась на сцене в ПятОм явлении третьего действия в нарядном открытом платье, к ней подошел ее старший товарищ по сцене Василий Андреевич Каратыгин, игравший Чацкого, и довольно искренне, что не всегда у него получалось, произнес, как и полагалось по тексту комедии: