Брентон Спенсер вышел на сцену. Когда на него упал луч прожектора, он расправил плечи, отчего, казалось, снова вернулся к жизни.
– Добрый вечер. Я Брентон Спенсер. Сегодня я буду задавать вопросы. Во-первых, позвольте представить демократического кандидата из Нью-Йорка. Дважды сенатор, одна из звезд демократической партии… Лео Скатини.
Скатини появился на сцене и занял свое место. Едва сенатор поднял голову, в глаза ему ударил мощный луч прожектора; ослепленный, он зажмурил глаза, раздраженно поморщился. Он вскинул было руки, чтобы защититься от света, но понял, что это ошибка, и руки опустил.
– Что происходит со светом? – удивился Тед Миллер в аппаратной. – Он же сейчас поджарится.
– Мы сегодня проверили все прожектора, – в панике оправдывался технический директор. – Черт побери, похоже, туда ввернули галогеновые лампы.
Скатини продолжал щуриться под слепящим светом; на экране монитора он выглядел довольно зловеще.
Следующие трое кандидатов заняли свои места и, как и Скатини, были ослеплены лучами прожекторов.
– Что творится с освещением? – недоумевая, спросил Райан. – Эти ребята там на сцене просто сгорят.
Эй-Джей хмыкнул:
– Туда этим ублюдкам и дорога.
Наступила очередь Хейза.
– И наконец, губернатор штата Род-Айленд Хейз Ричардс, который лишь на прошлой неделе объявил о выставлении своей кандидатуры. Имя совершенно новое в национальной политике.
Хейз, ничем не выдавая своего волнения, неторопливо вышел на сцену. Поскольку лампу в направленном на него софите не меняли, щуриться ему не пришлось. Он выглядел собранным, готовым к бою…
– Джентльмены, – объявил Брентон, – правила вам известны… Я задаю вопросы и сообщаю дополнительную информацию. Если кто-то из вас захочет выступить с комментариями, я вызываю его, но на все выступления отводится максимум две минуты.
Брентон оживился; теперь он легко двигался по сцене, похожий на дикую кошку в шелковом костюме и полосатом галстуке.
Его первые вопросы были острыми, нелицеприятными, его реплики – аргументированными и в то же время жесткими; было видно, что кандидаты не готовы к подобной атаке со стороны ведущего.
Тед Миллер, сидя за режиссерским пультом в аппаратной, сокрушенно покачал головой:
– Он должен вести дискуссию, а не вступать в нее.
Из динамика донесся голос Стива Израела, который находился в нью-йоркской студии:
– Что он вытворяет?
– Не знаю, – ответил Тед в микрофон. – У него нет приемника, мы не можем связаться с ним.
В этот момент Брентон бодро прошествовал к креслу, в котором сидел Лео Скатини.
– Сенатор, вот вы позволяете себе раздавать эффектные обещания женщинам, однако у меня есть данные по демографическому составу того же Сената, согласно которым женщин в нем всего двадцать процентов.
– Чтобы продемонстрировать искренность моих намерений в данном вопросе, я хочу заявить американскому народу, что, если моя кандидатура пройдет, то моим партнером по избирательному бюллетеню[31] будет женщина.
В гримерной Ричардса Эй-Джей весь подался вперед к экрану монитора.
– Ну, твой ход, Хейз. Давай же. Не упусти этот момент. – сказал он, надеясь, что его протеже перейдет в атаку. Он готовил Хейза к этому… и тот его не разочаровал.
– Я бы хотел остановиться на этом пункте подробнее, – сказал Хейз.
– Что ж, давайте послушаем мнение губернатора Род-Айленда.
– Именно подобного рода искусственное деление общества на группы губит нашу страну. Проблема ведь вовсе не в том, сколько женщин работает в Сенате. Проблема в том, сколько там работает умных, трудолюбивых людей – людей, которые готовы пойти против расточительства нашего правительства. Наша страна раздираема на части бессмысленными конфликтами… мужчины против женщин, черные против белых, богатые против бедных. Свободный обмен мнениями – это одно, и совсем другое – это в погоне за голосами избирателей стравливать одних с другими.
– Из сказанного вами совершенно неясна собственно ваша точка зрения.
– Я полагаю, что подбирать кандидатуру на пост вице-президента по признаку пола или расы – это верное доказательство политического лицемерия. Может, лучше вспомним о том, что это за страна, и изберем самого компетентного, невзирая на его половую принадлежность.
Эй-Джей откинулся на спинку стула и, выбросив вверх кулак, воскликнул:
– Да! Это и есть пони!
Брентон переключился на вопросы экономики и затрат на вооруженные силы; не обошел он стороной и проблему призыва в армию гомосексуалистов.
Хейз был готов и к такому повороту и живо отреагировал:
– Величина военного бюджета и вопрос о том, могут ли сексуальные меньшинства служить в армии – не эти проблемы сегодня стоят во главе угла.
– Губернатор, похоже, вам сегодня есть, что сказать, – парировал Брентон. – Если это, по-вашему, не проблемы, то где же настоящие проблемы?
– Я полагаю, каждый американец должен иметь право служить своей стране, невзирая на его сексуальную ориентацию. Но важнее другое, а именно – какова должна быть роль вооруженных сил в американском обществе? Собираемся ли мы по-прежнему тратить на оборону одну пятую валового национального дохода и, если да, то какова экономическая ответственность перед нами стран, которым мы оказываем военную помощь – вроде Японии, Германии и Кувейта – и которые не платят нам за это ни гроша? Правильно ли такое положение вещей, при котором рабочий Детройта несет расходы по защите японской автомобильной промышленности, благодаря деятельности которой он же в итоге оказывается на улице? Я говорю нет. Я хочу вырвать руль управления страной из рук лоббистов и безответственных адвокатов и заставить правительство работать для всех вас.
– Пони! – повторил Тигарден. Теперь он возбужденно расхаживал по комнате.
Брентон повернулся к камере и объявил рекламную паузу.
По проходу между рядами к сцене подошел распорядитель и обратился к нему:
– Надень наушник. Теду нужно поговорить с тобой.
Брентон протянул руку за голову и нащупал радиоприемник, который висел у него за воротником.
– Ты имеешь в виду это? – Он оторвал радиоприемник и, наклонившись, передал его распорядителю. После этого он снова занял место на середине сцены. Рекламная пауза кончилась.
– Мы снова в Де-Мойне, штата Айова, в «Пасифик конвеншн-сентер» на предвыборных дебатах Демократической партии, – объявил Брентон. Затем он повернулся к сенатору Дехэвиленду и задал ему неприятный вопрос о том, как бороться с нелегальными иммигрантами в приграничных штатах.
Эй-Джей Тигарден вперился в экран монитора.
– Хейз, давай, врежь ему. – Он был так оживлен, что Райан не знал, наблюдать ему за дебатами или за этим перпетум мобиле, который, казалось, один способен сжечь весь кислород в гримерной.
Хейз уже обращался к аудитории:
– Сомневаюсь, что многие из вас, сидящих в этом зале, получили персональные приглашения приехать в Америку. По крайней мере, мои родители такого приглашения не получали.
– Пони! – воскликнул Эй-Джей.
– Повторяю, мы не о том говорим. Иммиграция? Полноте. Я далек от мысли подвергать нападкам людей, которые, рискуя жизнью, на утлых худых суденышках плывут к нам в надежде начать новую жизнь. Не так ли попала сюда каждая семья, за исключением коренного индейского населения? Настоящая проблема – это целая генерация детей, лишенных надежды и знаний, лишенных мечты. Миллионы душ, которые потеряны для общества, потому что страна не может научить их быть полезными для общества. Иммиграция? Я не собираюсь пугать вас – это было бы демагогией. Но я скажу вам то, чего вам никогда не скажут некоторые конгрессмены… они ничего не расскажут о людях, которые действительно убивают нашу страну. О юристах с Уолл-стрит или могущественном лобби, о тех, кто кормит их бесплатными обедами или устраивает для них увеселительные прогулки по Флориде, чтобы купить влияние Конгресса, кто может платить по пятьдесят – сто тысяч долларов из средств так называемых комитетов политических действий,[32] чтобы купить голоса избирателей – ваши голоса. Отдаете ли вы себе отчет в том, что в то время, как каждый американец вынужден урезать свой семейный бюджет, правительство выбрасывает миллиарды долларов на бесполезные, ничтожные программы? Мы действительно тратим сто миллионов долларов ежегодно только на то, чтобы во Флориде, родном штате сенатора Дехэвиленда, всегда имелся резерв бензина. Двести миллионов – чтобы приобрести новую мебель для здания Конгресса; полмиллиона на строительство точной копии египетских пирамид… сто пятьдесят тысяч на изучение истории вендетты Хэтфилдов-Маккоев. Глупости нет предела. Сто сорок четыре тысячи долларов выделяется на то, чтобы проверить, подчиняются ли голуби экономическим законам… В то время, как вы затягиваете пояса, Конгресс финансирует всю эту дичь, а потом, перед самым окончанием своих полномочий, собирается на секретную сессию, чтобы проголосовать за увеличение заработной платы депутатам Конгресса. Я этого не понимаю. Возможно, потому, что я чужой человек в Вашингтоне. Я никому ничего не должен. Я всего лишь губернатор самого маленького штата, и я сыт по горло этой коррупцией. Я хочу заставить Америку работать для вас.