Ему снился сон…

Он стоит у качелей в каком-то незнакомом дворе. Ему семь лет. Он наблюдает за рыжеволосым мальчиком по имени Терренс, который раскачивается на качелях. «Догони меня, Райан», – кричит он, соскакивает с качелей и бежит к дому. Райан бросается за ним, оба бегут что есть мочи. Во сне Райан оказывается повсюду, как в плохо смонтированном фильме… То он гонится за мальчиком, то наблюдает со стороны, то снова воссоединяется со своей плотью. Он слышит собственный смех – тонкий, бесплотный, – он наблюдает, как Терри бежит вокруг бассейна. И тут… Терри поскальзывается, взмахивает руками и с криком падает в воду, поднимая фонтан брызг. Теперь Райан видит все в черно-белом изображении – в памяти мелькают разрозненные, расплывчатые кадры. Вот он, не чувствуя под собой ног, смотрит вниз. Он хочет протянуть Терри руку, но его удерживает невидимая сила – он не в состоянии пошевелить даже пальцем.

«Помогите!» – кричит Терри и хватает ртом воздух, воду, его неумолимо влечет вниз. Он захлебывается, но еще пытается бороться за жизнь… Память Райана превращается в минное поле, взрывается страшными кадрами… – «Помогите!» – кричит Терри и идет ко дну.

Во сне Райан стоит у края бассейна. Скованный ужасом, наблюдает, как рыжеволосый мальчик погружается все глубже. Последнее, что запомнилось Райану, была пестрая красно-зеленая майка, которая зловеще шевелилась на теле лежавшего на дне бассейна уже мертвого мальчика.

Райан проснулся.

Он был непривычно спокоен и отчетливо помнил все, что случилось во сне. Его вдруг словно осенило: все это было на самом деле. И еще он ясно осознал, что нуждается в помощи. Он схватил свою карточку «Американ телефон энд телеграф», подошел к телефону и дрожащими пальцами набрал номер Люсинды.

– Да?

– Я встретил свою тень, – сказал он.

– Прекрасно, – ответила она, пытаясь угадать его настроение.

– Это мальчик по имени Терри. Нам было семь лет… мы играли во дворе. Он утонул. Я позволил ему утонуть… я даже не попытался спасти его.

Люсинда присела в кровати. Она понимала, что это, возможно, главный момент в жизни Райана, и боялась, что спросонья может поступить опрометчиво.

– Подожди минуточку. – Она бросилась в ванную. Умывшись холодной водой, вытерла лицо полотенцем и вернулась в спальню; села на кровать и, глубоко вздохнув, взяла трубку.

– Извини, мне надо было закрыть дверь. Ты меня слышишь?

– Я убил его, – сдавленным голосом произнес Райан. – Терренс Фишер жил в соседнем доме… или через дом. Я дал ему утонуть. Я никому не сказал ни слова. – Воспоминания захлестнули его, это было сущее наваждение. Он вспомнил, как в слезах прибежал домой и бросился на кровать… как боялся сказать, что на дне бассейна лежит его приятель. Его начинали душить спазмы, на лбу выступила испарина. – Я просто стоял и смотрел, как он тонет, и я никому не сказал.

– Райан, помолчи минуточку и послушай меня, – ровным голосом произнесла Люсинда.

Райан замолчал.

– Отдышись.

Она услышала, как Райан глубоко вздохнул.

– Теперь скажи, ты тогда умел плавать?

– Не знаю. Кажется, нет.

– Ты помнишь, когда ты научился плавать?

– В детском лагере.

– Сколько тебе было тогда?

– Я был в лагере летом после четвертого класса.

– После четвертого класса, вот видишь. Сколько тебе тогда было – девять, десять?

Райан на минуту задумался.

– Да, – потерянно ответил он. – Мне было десять.

– Значит, если тебе было семь лет, когда он утонул, ты еще не умел плавать. Если ты не умел плавать, то никак не мог спасти его.

Райан с удивлением обнаружил, что эта мысль не приходила ему в голову.

– Райан, послушай меня. Я приеду к тебе. Я вылетаю завтра утренним рейсом. Когда закончится конференция, я буду уже там. Но я хочу, чтобы ты хорошенько подумал.

– О чем?

– Твой друг утонул у тебя на глазах. Ты не спас его, потому что не мог, но ты чувствуешь себя виноватым… настолько, что загнал это чувство вины в подсознание… ты похоронил это воспоминание. Но потом, тридцать лет спустя, когда погиб Мэтт, два эти события оказались связанными воедино. – Она помолчала, ей не нравилось, что приходится говорить об этом по телефону, что она не может заглянуть в его глаза, увидеть его реакцию. Но она понимала, что именно в этот момент он находится в таком состоянии, когда ему можно что-то внушить. Она должна была достучаться до него. – Райан, признайся, ты ведь думаешь, что смерть Мэтта – это своего рода возмездие за то, что ты не смог спасти своего друга, когда тебе было семь лет, так?

Она слышала его затрудненное дыхание.

– Райан, ты так думаешь? – настойчиво повторила Люсинда свой вопрос.

– Да, – промолвил он.

– Если ты не умел плавать, то никак не мог бы спасти его. Одно никак не связано с другим. Ты понимаешь меня?

– Да, понимаю.

– Ты встретил тень, которая преследовала тебя. Теперь ты можешь освободиться от нее.

Минуту, показавшуюся обоим вечностью, они молчали.

– Мне можно любить тебя? – наконец спросил Райан.

– Надеюсь, да, – вполголоса проронила она.

Они говорили еще с полчаса. Люсинда хотела убедиться, что Райан способен держать себя в руках. Сон нарушил его и без того хрупкое душевное равновесие, но она понимала, что теперь для него – или для них, – возможно, начнется новая жизнь.

Больше Райан не вспоминал о тени.

Реллика Сунн проснулась в микроавтобусе, разбуженная какими-то непонятными стонами. Она приподнялась и выглянула в окно.

Хейз Ричардс лежал на Сьюзан Уинтер. Они были одеты, только спустили штаны, чтобы иметь возможность совокупиться. Они лапали друг друга и катались на сене, точно два подростка. Реллика в изумлении смотрела на эту дикую сцену, потом отпрянула от окна и, снова забравшись в спальный мешок, стала прислушиваться к всхлипывающим стонам, издаваемым Сьюзан. Наконец они выползли из сарая, но Реллика не могла сомкнуть глаз. Она думала о том, что, если такой человек, как Хейз Ричардс, может стать президентом, значит, что-то в мире неладно.

Когда около шести над Айовой забрезжил рассвет, Реллика все еще не спала.

Глава 19

Дебаты

Около четырех часов пополудни в Де-Мойне у входа в обшарпанный «Пасифик конвеншк-сентер» суетились телевизионщики – шушера, как презрительно именовал их Эй-Джей. Похожий на склеп зал, был построен в 50-х; здесь проходили родео и съезды фермеров.

Каждый кандидат занимал место на сцене согласно номеру, который выпал ему по жребию. Малкольм Рашер вытянул четверку, и Хейзу досталось кресло между сенатором из Флориды Питером Дехэвилендом и сенатором от штата Нью-Йорк Лео Скатини, который сидел по правую от него руку.

Эй-Джей Тигарден не стал дожидаться, пока Малкольм вытащит из шляпы карточку с номером, а, прихватив чемоданчик, который привез с собой из Принстона, полез на второй ярус в поисках осветительской будки, откуда осуществлялось освещение сцены. Поднявшись по металлической лестнице, он увидел то, что искал. В будке трое работяг возились с электродными дуговыми прожекторами, направляя их на стеклянный экран, за которым открывалась сцена.

– Ребята, а когда у вас перерыв? – как бы между прочим спросил Эй-Джей.

– А вам-то что за дело? – буркнул массивный осветитель.

– Я Боб Мунц, региональный представитель профсоюзов из Айова-Сити. – Эй-Джей многозначительно посмотрел на часы. – Вам положен пятнадцатиминутный перерыв каждые два часа.

– Перерыв через десять минут, сэр…

Эй-Джей уселся на металлический стул, закинул ноги на перегородку и посмотрел вниз на сцену, где Малкольм Рашер указывал пальцем на второе справа черное кожаное кресло. Наконец осветители посмотрели на часы и вышли из будки.

Эй-Джей встал, подошел к одному из прожекторов и включил его, чтобы посмотреть, на какое кресло он направлен; затем снял плафон, послюнявил пальцы, вывернул 250-ваттную электродную лампу, а вместо нее вставил 500-ватную галогеновую, которую достал из портфельчика. Поставив плафон на место, он проделал то же самое и с другими прожекторами. Не тронул он только один, тот, что был направлен на второе справа кресло. Сунув старые лампы в портфель, он вышел из будки и, посвистывая, спустился по лестнице.