Китс нетерпеливо кивнул и жестом показал ему не высовываться.

Кроуфорд кивнул и отступил от окна, но одним глазом выглядывал из своего укрытия. Барменша что-то выговаривала за его спиной, и он порылся в кармане и бросил за плечо одно-фунтовую банкноту. ― Я хочу купить эту скатерть, ― не оглядываясь, проскрежетал он.

Китс тем временем направился к причалу, демонстративно покачивая кожаным чемоданом. «Только не переигрывай», ― подумал Кроуфорд.

Мгновение спустя другой человек скользнул мимо окна, следуя за Китсом, и Кроуфорд инстинктивно отпрянул назад, так как это, вне всяких сомнений, была Джозефина, движущаяся с неукротимой целеустремленностью, словно одна из тех приводимых в движенье шестернями статуэток, что появляются из немецких башенных часов, чтобы позвонить в колокола. Беспокоясь о Китсе, Кроуфорд понадеялся, что она не успела перезарядить пистолет.

Все еще выглядывая в окно, Кроуфорд попятился по крепкому деревянному полу к столу, на котором лежала вся его одежда. Он перекинул вверх концы скатерти и стянул их в узел здоровой рукой.

Добравшись до конца причала, Китс оглянулся и увидел движущуюся к нему Джозефину. Он закрутил чемодан, словно метатель диска, а затем отправил его в далекое плавание. Кроуфорд прошептал проклятье одновременно с отдаленным всплеском.

― Фунта, надеюсь, достаточно за чертову скатерть? ― горько промолвил он, думая о том, сколько отдал за свой чемодан.

― Да, сэр, ― сказала барменша, незаметно отодвигаясь, когда он шагнул мимо нее к входной двери, с какой-то отчаянной беззаботностью покачивая своим импровизированным багажом.

Он пересек Лондонский мост и, направившись на восток, миновал Биллингзгейтский рыбный рынок, и как можно беспечней прошествовал мимо Здания Таможни и Лондонского Тауэра, завидуя окружающим его торговцам рыбой, горничным и разнорабочим в их безразличии к этим величественным каменным сооружениям, которые, казалось, олицетворяли закон и наказание. Время от времени он оглядывался назад, но позади не было видно никого, кто был бы похож на заведенный ключом механизм.

Магазины, мимо которых он проходил, сообщили ему, что он приближается к докам. Бакалейщики наперебой зазывали публику вывесками, сообщавшими, что бочонки солонины и галеты, которые они продают, будут храниться вечно в любом климате. Окно каждого второго магазина ломилось от латунных секстантов[81], подзорных труб и компасов ― и плотных бумажных компасных карт с отпечатанной на них кристалло-подобной розой[82], указывающей стороны света. С грохотом проезжавшие мимо экипажи заставляли карты дрожать, словно они трепетали от порывов какого-то никак иначе не обнаруживаемого магнитного ветра.

Его узел из скатерти привлекал бурное внимание толпы уличных мальчишек, поэтому он вошел в магазин, на витрине которого был выставлен чемодан ― но хозяин вначале довольно учтиво его поприветствовавший, повторно вгляделся в лицо Кроуфорда, а затем спросил, как он посмел притащить «мерзкие кости, зубы и статуэтки» в магазин управляемый Кристианом. Когда Кроуфорд попытался объяснить, что в свертке у него просто одежда, и что он всего лишь хочет купить чемодан, продавец, ни долго не раздумывая, выхватил из-под прилавка пистолет. Кроуфорд поспешно выбежал на улицу, снова очутившись посреди гомонящей толпы ребятни.

Один из мальчишек подбежал к нему сзади, и ножом вспорол его узел снизу, а затем рванул за показавшуюся из разреза одежду. Рукав зеленого бархатного пиджака скользнул наружу, с парой подштанников из тех дней, когда он был покрупней, непонятно как зацепившихся за кружевную манжету.

Кроуфорд крутанулся, столь поспешно, что рукава-подштанники растянулись за ним подобно хвосту, но все же недостаточно быстро, чтобы увидеть, какой из мальчишек это сделал ― тем не менее, он увидел владельца магазина багажа, стоящего в дверном проеме и наблюдающего за ним. Кроуфорду показалось, что тот подал рукой сигнал кому-то по ту сторону улицы.

«Прямо как я хотел, ― истерично подумал Кроуфорд ― незаметное исчезновение».

Внезапно вдаль по улице с грохотом растворилась дверь паба, и двое тощих нездорового вида мужчин вывалились наружу и, хромая, направились к нему, размахивая окровавленными платками. Они что-то одновременно бормотали, но из их бессвязной речи Кроуфорд разобрал лишь слово «камень» и еще что-то, прозвучавшее как «неффи-лимб»[83].

Он повернулся, чтобы броситься туда, откуда только что пришел, но тут ему почудилось, что в толпе мелькнули размахивающие негнущиеся конечности, и застывшее, лишенное выражения лицо… так что он закрутил свой сверток по широкой дуге, совсем, как недавно проделал с его чемоданом Китс, и разжал руки. Скатерть распахнулась, и одежда хлынула во всех направлениях, туфли полетели в толпу, а Кроуфорд нырнул в узенький переулок и понесся прочь.

Куча людей бросилась, ссорясь, к месту взрыва дорогой одежды, вызвав неуправляемый шумный затор, но несколько человек с негодованием кинулись по переулку вслед за ним. Кроуфорд забежал за угол, в узкий старый кирпичный тупик, а затем, прежде чем его преследователи возникли позади, обнаружил дверь, рванул ее на себя и скользнул внутрь, а затем притворил ее за собой. Изнутри на двери был засов, и он поспешно задвинул его в гнездо скобы.

Он оказался позади толпы людей, очевидно, каких-то подсобных рабочих, в помещении с низко нависающим потолком, пропахшим пивом, потом и свечным воском, и, хотя ему никак не удавалось отдышаться, люди поблизости лишь взглянули на него, учтиво кивнули и снова обратили внимание к чему-то происходившему впереди.

― Здесь у двери куча старых парусов, ― донеся властный голос из дальнего конца комнаты.

Кроуфорд услышал шаги на мостовой снаружи. Вслед за этим кто-то загрохотал в дверь за его спиной; но никто из его соседей не двинулся, чтобы впустить новоприбывшего, и чуть погодя шаги тяжело удалились прочь.

― Подберите их, когда будете уходить, ― добавил голос с той стороны комнаты, и вся компания трудяг, шаркая ногами, поплелась вглубь помещения, в котором Кроуфорд теперь опознал паб. «Старых парусов? ― подумал он. ― Мы что собираемся мыть окна»?

Никто не удостоил его нового взгляда, когда он вслед за всеми выбрался через дверь паба на солнечный свет, и, следуя примеру своих спутников, подобрал несколько полотнищ грубой ткани из кучи, сваленной возле двери. Выйдя во двор, рабочие начали обвязывать ветошь вокруг обуви и лодыжек, и Кроуфорд старался делать все точно также.

― Сильнее вяжи, напарник, вот так, ― произнес очевидно бывалый работяга, затягивая повязки Кроуфорда и делая при этом нахлест шире. ― Завяжешь слабо и будь уверен, гравий туда пролезет. Потом его оттуда хрен выковыряешь, проще уж совсем ничего не вязать.

― Ага! ― сказал Кроуфорд. ― Большое спасибо. Его благодарность была искренней вдвойне, так как теперь он наконец-то понял, что за работа им предстояла. Эти люди были грузчиками балласта, чьей задачей было заполнять гравием трюмы кораблей, разгрузивших свои товары и теперь нуждающихся в дополнительном весе, чтобы удержать их от чрезмерного крена на ветру. «Ему достаточно часто приходилось видеть, как делали эту работу, ― подумал он, ― так что теперь он, пожалуй, сможет сделать это и сам. И это должно помочь ему попасть на борт корабля».

Доки, казалось, простирались в бесконечность. Ряды взаимосвязанных каналов, бухточек и запруд тянулись, насколько хватало взгляда; мачты, реи, косые и отвесные линии такелажа прочертили пасмурное небо во всех направлениях, оставляя просветы лишь прямо над головой. В хаотическом нагромождении снастей медленное передвижение корабля, который в отдалении буксировали наружу или внутрь, угадывалось лишь по тому, как его профиль вплетался в этот неподвижный узор. Кроуфорд сидел на корме лодки грузчиков балласта и разглядывал корпуса кораблей, между которых они проплывали. Корпуса эти возносились высоко вверх, если корабль был разгружен и высоко восседал в воде или, если он все еще был полон груза, были низкими настолько, что он мог бы подпрыгнув коснуться рукой ограждения борта. Разглядывая их, он гадал, на каком из этих кораблей ему суждено покинуть Англию.