«Сколько людей шли сюда с надеждами, — подумал Рязанцев. — Но как редко сбывались эти надежды. Сколько было разочарований, горя, смертей, мучений». Он вспомнил Лигова, но ничего не сказал, чтобы не портить настроение Клементьеву. Об этом же думал и Корф, но думал по-своему, иначе. Если сбудется надежда Клементьева, то, быть может, сбудется и его надежда.

От губернатора Клементьев направился к Лигову, он почти бежал, не обращая внимания на прохожих. Георгий Георгиевич даже не сократил шага, когда дорога пошла в гору. Раскрасневшийся, в расстегнутой шинели и сдвинутой на затылок фуражке, он стремительно распахнул калитку, пересек Двор и взбежал на широкое крыльцо, около которого стояло несколько узлов, баулов и корзинок, сплетенных из бамбука. Дверь была распахнута, и из дома доносились оживленный говор, звонкие детские голоса.

Георгий Георгиевич, взявшись за бронзовую, до блеска начищенную ручку, остановился в недоумении. Он ожидал, что дом Лигова стоит погруженный в тишину, что в его просторных комнатах царит полумрак, грустный покой, все так, как было перед его отъездом в Норвегию…

— Заждались вас, Георгий Георгиевич, — раздался голос Ходова. Боцман стоял на пороге с раскрасневшимся, довольным лицом. Глаза его сияли. Он улыбнулся. — Ждут вас. Божий сегодня денек. Радости-то сколько!

На боцмане была старенькая тужурка, а в руках он держал веник. Он совершенно не походил на того торжественного и нарядного Ходова, который ушел утром с корабля.

— Пожалуйте, ваше благородие, — шире распахнул дверь Фрол Севастьянович и пошел по коридору. Капитан последовал за ним. Коридор был загроможден узлами и корзинами. Из большой, цилиндрической корзины пахло ананасами. Под приподнятой крышкой капитан увидел крупные коричневые плоды. Клементьев снял шинель и фуражку, одернул китель.

Едва они вошли в гостиную, как мимо них с криком пробежали два до удивления похожих друг на друга мальчика лет десяти — одиннадцати.

— Джо! Джо!

Они так быстро скрылись в одной из дверей, что Клементьев успел только заметить их темно-шафранные лица и черные прямые волосы, разделенные пробором.

— Ишь, пострелята! — добродушно покачал головой Ходов, Клементьев хотел спросить боцмана о детях, но тот открыл дверь в кабинет Лигова и торжественно объявил:

— Его высокородие Георгий Георгиевич Клементьев! Клементьев вошел и в первую секунду из-за густого табачного дыма ничего не мог рассмотреть. Он закашлялся.

— Фрол Севастьяныч, открывай окна настежь, — весело приказал Лигов. — А то Георгий Георгиевич задохнется.

Он подошел к Клементьеву и протянул ему руку:

— Наконец-то! Жду не дождусь!

Лигова было не узнать. Куда девались грустное, унылое выражение лица, вялость в движениях. Олег Николаевич словно помолодел. Откинутая назад голова, улыбка и блеск голубых глаз говорили о большой радости, переживаемой Лиговым. В руках он держал наполовину выкуренную сигару.

— Знакомьтесь, — Лигов взял капитана под локоть и повернул к дивану. Навстречу легко поднялся человек в штатском костюме. Был он ниже Лигова, тоньше. Смуглое лицо с темными глубокими глазами как-то не вязалось с совершенно седыми волосами. В тонких чертах лица было что-то восточное.

«Где я его встречал?» — силился припомнить Клементьев, пожимая протянутую руку.

— Северов, — быстро представился незнакомец. — Не можете вспомнить, где меня видели? А бухта Счастливой Надежды?

— Да, да, конечно, — закивал Георгий Георгиевич, и перед ним ярко, до самых мелких подробностей всплыли в памяти события того дня, когда «Мария» подверглась нападению американской шхуны «Блэк стар», а потом русские моряки и китобои хоронили жену Лигова.

Бухта Счастливой Надежды! Это название болью отозвалось у каждого в сердце. Лигов посмотрел в открытое окно, глубоко затягиваясь сигарой. Лицо его моментально утратило жизнерадостность. Алексей Иванович Северов грустно улыбнулся:

— Счастливой Надежды! Надежды, надежды… Сколько их было у нас. Но, кажется, ваши, Георгий Георгиевич, начинают сбываться.

Клементьев живо подхватил:

— Наши надежды, господа! Так будет вернее, если вы, конечно, не откажетесь.

Лигов повернулся к Клементьеву и смотрел на него с благодарностью. Лицо его посветлело, он осторожно положил окурок сигары в пепельницу, внимательно прислушиваясь к тому, что говорил Клементьев:

— Я, господа, только ваш последователь. И все, что имею, также принадлежит вам. Сегодня генерал-губернатор Корф… Он подробно пересказал встречу с Корфом и Рязанцевым. По мере его рассказа Лигов все больше оживлялся, а Северов взволнованно ходил по кабинету и изредка прерывал Георгия Георгиевича короткими репликами:

— Наконец-то! Давно пора…

— Сегодня счастливый день, господа! — воскликнул Лигов, когда Клементьев умолк. — Очень счастливый и тем, что у вас все так складывается, Георгий Георгиевич, и тем, что я снова вижу тебя, Алексей, вижу твоих мальчиков.

Клементьев понял, что Северов только что приехал к Лигову. «Так мальчики — сыновья Алексея Ивановича», — догадался Клементьев и вспомнил, что жену Северова убили американские китобои в бухте Счастливой Надежды.

— Прочитал в газете сообщение о том, что вы находитесь в Сингапуре, — обратился Северов к Георгию Георгиевичу, — да еще получил письмо от Олега, ну и потянуло назад. Спешил вас встретить во Владивостоке, но вот на денек опоздал. Скажу откровенно, господа, скучно, тяжело русскому человеку на чужбине. А как узнал, что наше китобойство возрождается, почувствовал — заново начинается жизнь!

Быстро, весело, с улыбкой говорил Северов, но где-то в глубине, за словами чувствовалось тревожное ожидание: как отнесется Клементьев к его признанию. Ждал ответа и Лигов.

— Господа, — торопливо, точно опасаясь, что его прервут, заговорил Клементьев, — я пришел просить вашей помощи и поддержки, вашего личного участия в китобойном промысле. Ваш опыт, знания… Я не мыслю начать промысел без вас.

Лигов поднял руку, остановил Клементьева:

— Я ждал вашего прихода и все обдумал. Мы принимаем предложение. Я помогу лишь советом, тут ослабло. — Олег Николаевич приложил руку к левой стороне груди. — Алексей Иванович поможет вам в создании берегового завода для перетопки китового жира…

— Охотно, весьма охотно, — загорелся Северов. — Готов хоть сегодня взяться за дело!

Лигов со слабой улыбкой покачал головой: — До сих пор не остыл, хотя на голове и сугроб снега. Эх, Алексей, Алексей!

Северов пятерней взлохматил седые, волосы и ответил шуткой:

— От этого сила. Голова всегда свежая. Так где же будем ставить завод?

Клементьев вопросительно взглянул на Лигова.

— Вы, Олег Николаевич, хорошо знаете наше пустынное побережье.

Георгий Георгиевич пока воздержался от высказывания своих планов. Он думал о бухтах, в которых побывал на, клипере, но ему хотелось услышать мнение более опытного моряка и китобоя. Лигов подошел к столу, положил руку на развернутую карту побережья Приморья. На ней Клементьев увидел пометки, видимо, сделанные Олегом Николаевичем.

— Вот я размышлял, — Лигов постучал пальцем по карте. — Думаю, что надо выбрать пустынную бухту с пологим берегом, удобную для стоянки судов и для строения. Нравится мне очень бухта Гайдамак. Это миль шестьдесят севернее Владивостока…

Северов с удовольствием следил за Лиговым, который сейчас напоминал ему прежнего Олега Николаевича, полного сил и энергии, когда создавал он колонию в бухте Счастливой Надежды. Олег Николаевич продолжал:

— Бухта небольшая, расположена в южной стороне западного берега залива Восток. Удобная якорная стоянка. Грунт илистый или песчаный. В головной части есть еще бухточка Гайдамачик, в диаметре приблизительно полутора кабельтовых[26]. Хорошо защищена от ветров… Впрочем, лучше взглянуть…

Лигов говорил с увлечением. Последние слова выдали его желание выйти на китобойце в море. Клементьев закивал: