- Не могу понять, почему нигде не продаются книжки с картинками обезьян...

   - Даже игрушечные обезьяны исчезли с полок, - добавил я.

   - Не расстраивайся, - вспомнил он, - у моей матери есть “Энциклопедия животных” Брема - там-то уж точно найдется изображение приличной обезьяны.

   Дома Гурий аккуратно вырезал страницу с изображением  обезьяны и около двенадцати ночи, закатав рукава, принялся лепить обезьянку - ту, что с закрытыми глазами, - а я напряженно пытался запомнить его движения.

   Рано утром Гурий вылетел рейсом в Гомель через Киев, в надежде на этот раз столкнуться с ускользающей тенью своего “Я”.

   Вернувшись домой, я, чтобы настроиться на Путь, открыл записи бесед с Джи и прочел:

   “Сейчас мы входим в эпоху Параклета - эпоху Святого Духа. Наша Школа является первым островком нового влияния.

   Эпоха третьей космической ипостаси будет эпохой, которая гармонически сочетает в себе оба тока, Герметический и  Христианский, и их последовательное чередование во времени. Импульс космического огня проявлен в двуедином токе и называется Герметическо-Христианским.

   Все те ситуации, которые происходят в пространстве Школы, создают благоприятные условия для внутреннего роста учеников. Русская пословица гласит: “Богу молись, а к берегу гребись”. Таким образом, мы подступили к теме внутреннего круга человечества, к теме Эзотерического Христианства и его Школы.

   Основная линия Эзо-Христианства - это правильное сочетание в своей работе двух импульсов - Гермеса и Христа, что дает реальную возможность человеческой монаде достичь максимальной самостоятельности. Именно поэтому так драгоценен и труден для вас процесс саморазвития, который протекает по законам Гермеса Трисмегиста, но в то же время вам обеспечивается помощь свыше. Если с вами не произойдет выпадения из Школы, то есть откладывания на завтра тех проблем и задач, которые надо решить именно сегодня, - ибо завтра вас ожидает еще более важный бой, - то вы будете продвигаться скоростным способом, скоростными методами, разработанными в Герметических Школах.

   Правда, в этом случае все темные силы будут мешать вам, пытаясь превратить в статуи, ввергнуть в инферну, деморализовать, лишить боевого духа, включить сигнал бесконечного сомненья и подозрительности относительно Школы и правильности обучающего процесса”.

   Укрепив свое стремление к Просветлению, я принялся лепить пепельницу. На третий день я, с тремя глиняными обезьянами, появился в прокуренном кабинете директора. Он быстро оглядел мою работу и сказал:

   - Ну что ж, обезьяны похожи на обезьян. Так какой ты хочешь разряд? Третий или четвертый?

   - Четвертый, - выпалил я, хотя не представлял, во что это мне выльется.

   - Ну, хорошо, - с серьезным видом сказал он. - Вот тут у нас заказ на двенадцать гипсовых ваз в греческом стиле. У тебя есть месяц, чтобы их сделать. Каждая ваза высотой в полтора метра. Я думаю, ты справишься.

   Меня перекосило от его задания, но на лице я изобразил счастливую улыбку. Я с победоносной физиономией прошагал мимо лепной мастерской и, засунув обезьян под мышку, горделиво направился домой - о завтрашних неприятностях с вазами не хотелось думать. Вдруг меня окликнул приятный женский голос - я обернулся и увидел Светлану, первую университетскую красавицу: ее белокурые локоны волной падали на плечи, светлое шелковое платье облегало стройную фигуру. Я всегда издали любовался ее красотой, но подходить не решался.

   - Никогда не думала, что ты так хорошо умеешь лепить, - с веселым удивлением сказала она.

   - Решил стать скульптором, - заявил я и галантно взял ее под руку.

   “Если на Пути к Просветлению мной интересуются такие очаровательные девушки, то я иду верным путем”, - промелькнуло в голове. Пройдя в молчании несколько минут, я решился спросить:

   - Не интересует ли тебя жизнь после смерти?

   - Я уверена, что смерть ставит точку на нашем существовании, и поэтому надо брать от жизни все что можно.

   - Твой ум пребывает в заблуждении, - заметил осторожно я.

   - Разве ты - судья последней инстанции? - ответила она недовольно.

   - Почти что, - отпарировал я и в этот момент заметил, что ее стройные ноги притягивают взгляды прохожих.

   - Я не люблю навязчивых молодых людей, - сказала она, с раздражением и, оттолкнув мою руку, пошла в противоположную сторону.

   “С такой строптивой красавицей сложно добраться до Абсолюта”, - размышлял я, оставшись на тротуаре с тремя обезьянами под мышкой.

   На следующий день я сразу же отправился в лепную мастерскую, намереваясь выведать у рабочих, как лепятся вазы.

   Мастер лепной мастерской - тот самый угрюмый толстяк - очень удивился моему появлению и заявил:

   - Такие работники, как ты, мне здесь не нужны, а со своими вазами можешь убираться к чертовой матери!

   Вихрь его темных мыслей рассеял мое приподнятое настроение.

   “Как жаль, что темные личности тоже встречаются на Пути к Просветлению!” - думал я.

   Я зашел в кабинет к директору и пожаловался:

   - Мастер ослушался вашего приказа и выгнал меня вон.

   - А ну-ка позови его сюда, - рассвирепел директор, и его правое веко дернулось.

   Победоносно зайдя в мастерскую, я заявил презрительно смотрящему на меня начальнику:

   - Вас вызывает к себе директор комбината.

   - Ну, ты у меня еще попляшешь, - с ненавистью сквозь зубы процедил он, вернувшись от директора красным как рак.

   Не зная, как приступить к лепке ваз, я ходил по мастерской, осторожно наблюдая, как мастер ваял амфору, до тех пор, пока его сальная рожа не расплылась в ухмылке. 

   - Так ты, как я вижу, ничего не умеешь делать? - заявил он мне, дыша перегаром в лицо. - Какой разряд дал тебе директор?

   - Четвертый.

   У мастера глаза вылезли на лоб.

   - Да знаешь ли ты, щенок, что у меня самого только пятый, и я двадцать лет уже тут работаю, а ты пришел с четвертым! Ты что, родственник директора? - злобно оскалился он.

   Я попятился к дверям, чтобы не отвечать на его идиотские вопросы, и, оказавшись во дворе, стал лихорадочно обдумывать свое незавидное положение.

 “Самое главное - вовремя смыться, - мелькнуло в голове, - но что тогда будет с моим Просветлением?” И я решил бороться до конца. Поскольку сделать вазу я был не в состоянии, то решил где-нибудь ее раздобыть. Надев для маскировки темно-синюю спецодежду лепщика, я угнал небольшой грузоподъемник, припаркованный во дворе, и на нем отправился на поиски вазы.

   Проезжая мимо парка Пушкина, я заметил девять белых ваз высотою около метра. К ним-то я и подъехал. Милиционер уважительно отнесся к моей спецодежде, но, когда у него на глазах я деловито подхватил подъемником вазу весом в триста килограмм, он подозрительно спросил:

   - А документ у тебя имеется, любезный?

   - Ну конечно, - ответил я весело, похлопав по пустому карману. - Двенадцать новых ваз вскоре будут стоять на этом месте, - объяснил я ему. - Эта работа делается по специальному заказу.

   И увез бетонную вазу, оставив вместо нее квадратную вмятину в земле.

   Мастер, завидев меня с огромной вазой, с негодованием процедил:

   - Чтобы ноги твоей не было в моей мастерской, а свои двенадцать ваз будешь делать во дворе.

Я вначале не придал значения этому требованию и, довольный собой, стал ходить вокруг вазы, пытаясь понять, как снять с нее двенадцать улучшенных копий. Но вдруг начался  ливень, и, промокнув до нитки, я подумал: “Как жаль, что Путь к Просветлению не является сплошным развлечением!”

   После работы я приобрел книги по литью из гипса. За ночь мне предстояло освоить это ремесло. Вернувшись домой, я сел в уютное кресло с чашечкой черного кофе и, чтобы поднять боевой дух, взялся читать записи разговоров с Джи:

   “Школа является провозвестником тока Параклета; в ней делается упор на внутреннее саморазвитие в начале третьего тысячелетия. Наши духовные водители - Святой Георгий, Архангел Михаил, Гермес Трисмегист и Христос. Мы обязаны устоять на острие Духа Времени, ибо в противном случае мы будем выброшены с передней линии фронта в безмолвные тылы Космоса. Гермес строил пространство своей жизни в определенном символизме, одновременно на многих планах. Все, что связано с ним, является колоссальной поддержкой для попадания в Школу.