- Сейчас мы стремимся брать на работу исключительно молдаван - это новая национальная политика. Так что на ваше место уже есть человек.

   От неожиданности я опешил и, собрав с рабочего стола все свои вещи, с болезненно сжавшимся сердцем отправился в город. Втайне я надеялся, что директор не отпустит меня, и тогда моя совесть перед Джи будет чиста, но вышло совсем наоборот.

   Мне как математику было чуждо художественное ремесло, к тому же я никогда не пробовал лепить из глины. Эта идея казалась мне абсурдной. Но поскольку я совершенно неожиданно оказался не у дел, то решил последовать совету Джи и купил в киоске газету “Труд”. Прочитав заметку о нехватке специалистов на скульптурном комбинате, решил испытать свое счастье и отправился по указанному адресу.

   Скульптурный комбинат располагался на большой территории, огороженной бетонной стеной с железными воротами, недалеко от центра города. Войдя на просторный двор, загроможденный гипсовыми изделиями, я с трудом отыскал лепную мастерскую. Это оказалось темное помещение, заставленное гипсовыми вазами и головами партийных деятелей. Привыкнув к темноте, я почувствовал на себе подозрительный взгляд. Меня в упор разглядывал полный мужчина лет сорока в грязной рабочей одежде. Физиономия его была заплывшей и неприветливой.

   - Тебе чего? - грубо спросил он.

   - Пришел по объявлению в газете, - робко ответил я.

   - Без специального образования тебе нечего делать в моей мастерской, - сказал он и повернулся ко мне спиной.

   Его агрессивная внешность говорила о полном пренебрежении к чистоте души. Он разговаривал со мной словно из преисподней.

   Я разочарованно отправился в приемную директора, где увидел за небольшим столом миловидную девушку, одетую в светлое платье, облегавшее ее стройную фигуру с изящной грудью.

   - Несмотря на объявление в газете о том, что требуется лепщик, я получил грубый отказ, - сокрушался я.

   - А вы попробуйте устроиться в мастерскую через бюро по трудоустройству, - подсказала симпатичная секретарша. - В этом случае комбинат вынужден будет принять вас на работу.

   Обретя некоторую надежду, я отправился на поиски этого заведения. Зайдя в неуютное помещение, состоящее из двух комнат, я заметил сидящую за полированным столом молодую брюнетку, которая каллиграфическим почерком выписывала направления на работу. Она была одета в голубую блузку с низким вырезом и короткую черную юбку. Строгие глаза равнодушно глядели на посетителей. Было видно, что ей надоело работать в таком заброшенном месте без всякой перспективы. Я подошел и с легкой улыбкой спросил, нужны ли специалисты по лепке на скульптурный комбинат. Девушка подняла на меня серые глубокие глаза и, раскрыв потрепанный журнал, ответила:

   - Имеется одно место для хорошего специалиста.

   - Мне это подходит, - произнес я уверенным голосом.

   Решив, что я и есть нужный специалист, она, не посмотрев мои документы, выписала своим безупречным почерком направление на работу и, мило улыбнувшись, протянула мне его, слегка перегнувшись через стол. В этот момент вырез ее блузки опустился еще ниже, и я, почувствовав прилив вдохновения, медленно взял листок бумаги из ее прозрачных пальцев.

   “С такой девушкой было бы приятно идти к Просветлению”, - промелькнуло у меня в голове.

   Выйдя на улицу, залитую ослепительным солнцем, я улыбнулся, оттого что удалось обвести вокруг пальца ворчливого мастера.

   На этот раз, вернувшись на комбинат, я направился прямо к директору. Посреди просторной комнаты стоял огромный стол из мореного дуба, а на нем - черный телефон и бронзовая пепельница с символическими изображениями трех буддийских обезьян - “ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу”. За столом важно восседал мужчина лет сорока пяти кавказской наружности. Его черные усы нависали над торчащей изо рта трубкой с головой Мефистофеля. Я протянул ему направление на работу. Он взял его и деловито посмотрел на меня:

   - А что это вы, работая в университете заведующим лабораторией, решили перебраться в лепщики?

Вопрос был неожиданным, и я опешил: не мог же я сказать ему правду! Я решил ответить как наивный человек:

   — Я с детства мечтал быть скульптором, но мои родители заставили меня стать математиком. Теперь я окончательно убедился, что математика - не мое призвание, - слушая свой голос как будто со стороны, я удивлялся, откуда у меня взялось столько наглости наговаривать на своих родителей, но прозвучало это весьма убедительно, - и собираюсь попробовать себя в качестве скульптора. Я чувствую, что это мое настоящее призвание.

   Директор посмотрел на меня как на безумца, но, тем не менее, подвинул в мою сторону пожелтевшую пепельницу с тремя обезьянами:

   - Не знаю, врешь ты мне или нет, но вот такая серебряная пепельница с тремя символическими обезьянами - “ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу” - стояла на столе у самого Геббельса. Если ты за несколько дней сделаешь сносную копию - я возьму тебя на работу.

   Зазвонил телефон. Он повертел трех обезьян перед моим носом и жестом показал на дверь:

   - А теперь уходи, не мешай.

   Я ушел с чувством победителя, хотя и понимал, что втереть очки директору будет гораздо сложнее, чем молодой девушке. Проблема была в том, что я никогда еще в своей жизни не брал в руки глины для лепки.

   Все же я преодолел первое препятствие. Я решил обратиться за помощью к Гурию, который, как я знал, в детстве учился в художественной школе.

   Он открыл мне лишь после долгих пронзительных звонков. Увидев его недовольное лицо, разбросанную по полу в беспорядке одежду и старый рюкзак, я спросил:

   - Куда это ты опять собрался, братец?

   - Вчера позвонил Джи и неожиданно сообщил: “Приглашаю тебя в обучающую поездку по Белоруссии и Прибалтике. Жду в Гомеле через два дня. Найдешь меня по афишам: «Выступает джазовый ансамбль «Кадарсис». Если твой самолет будет лететь через Киев, то зайди в Музей западноевропейского искусства и помедитируй на гобелены в одном из залов. Тебе нетрудно будет их найти: на них изображены похождения Дон-Кихота и Санчо Пансы”. - А у меня на физфаке пересдача экзаменов, - сокрушенно добавил Гурий. - Мне не терпится поскорее покинуть надоевший Кишинев. Как ты думаешь, зачем Джи советовал мне обязательно посмотреть на Санчо Пансу и Дон-Кихота?

   - Это символический роман, в котором описано путешествие Гроссмейстера рыцарского Ордена со своим оруженосцем и учеником, - ответил я. - Они никем не поняты и всеми осмеиваемы. Если настроишься на вибрацию романа, то глубже почувствуешь свою роль.

   - В моем вчерашнем сне, - сообщил встревоженно Гурий, - нам была поручена важная миссия, которую мы должны выполнить в течение своей жизни. Мы преодолели массу трудностей, и нам все-таки удалось ее выполнить, но за это нас обоих распяли на Андреевских крестах.

   - Не расстраивайся, братушка, это должно случиться лишь через много лет, - ответил я. - А вот сейчас ты лучше помоги мне вылепить трех обезьян Геббельса для устройства в лепную мастерскую, по заданию Джи.

   - У меня нет времени, - отрезал он.

   Я повернулся и собрался было уйти, как вдруг услышал его голос:

   - Ну ладно, не переживай, самолет вылетает только завтра утром, у нас есть в запасе целая ночь.

   - Я не помню, как выглядят эти обезьяны, - заметил я.

   - Тебе не дали их копии? - удивился Гурий.

   - Я ведь назвался специалистом по лепке, а лепить-то, должно быть, умеешь ты.

   - Да я учился рисовать, а не лепить! - возмутился он.

   - Ты бы поостыл. Я вообще ничего не могу, и то решился на эту авантюру, - заметил я. - Не забывай, что нам надо достичь Просветления еще в этой жизни, и ради этого можно вылепить и тысячу обезьян.

   - Тогда поехали в город искать обезьяну, - успокоился Гурий.

   Когда мы безрезультатно объехали десяток магазинов, Гурий возмутился: