Разгрузив аппаратуру, мы отправились в гостиницу. Петрович заварил зеленого чаю, и мы уютно устроились в номере за белым столом. За окном падал пушистый снег.

– Уже несколько дней, – сказал я, – нагнетается странная угрожающая атмосфера и неприятные происшествия. Чера чинил электропроводку на сцене, и провод загорелся в его руке. Я полез в свой портфель за дневником и глубоко поранил руку бритвой. А Петрович вчера чуть не выпал из поезда.

– Наш Корабль, – строго произнес Джи, – вошел в заминированные воды. Отныне в вашей жизни не должно быть мелочей. А теперь приглашаю вас прогуляться по улицам Смоленска – познакомиться с местной флорой и фауной.

Джи взял серое пальто и вышел в коридор, а мы поспешили за ним. Погода была тихой и возвышенной. Мы медленно шли изгибами заснеженных улиц. Через некоторое время у меня возникло ощущение присутствия высших сил.

Я взглянул вверх и увидел высоко в небе прозрачный воздушный город с золотыми куполами церквей. От удивления я дернул Петровича за рукав, но видение тут же исчезло.

– Немцы специально не тронули Смоленск, – произнес Джи.

– Они до сих пор любят фотографироваться подле его величественных храмов. Но не всякий может проникнуть в тайны града Китежа, витающего над Смоленском. Когда вам будет очень тяжело или вас посетит сильное смятение, приезжайте в Смоленск, соприкоснитесь с градом Китежем – и вы очиститесь. Смоленск

– святой город. В его пространстве могут пробудиться ваши души, и сущность засияет огнями солнца. Это невыразимое цветение души должно всегда сиять в ваших сердцах.

Вечером мы сидели в зале, где свободных мест было больше, чем людей, и вслушивались в изящные пьесы интеллектуального джаза.

– Посмотрите, как прекрасны марионетки "Кадарсиса", – сказал Джи, глядя на сцену, – как отточены их движения и разнообразен музыкальный ряд. Посмотрите на лица в зале: в этом городе – как, впрочем, и в любом другом – живет народ с очень ограниченным набором ролей. Жена, муж, дети – вот и все. Скучная жизнь и унылая старость. Куда им до восприятия импульса благой вести, которая льется через джазовые композиции Нормана! И все равно Корабль Аргонавтов продолжает плавание…

Голос Джи приятно убаюкивал меня, и небеса казались совсем близки.

– Почему бы вам, братцы, не сходить в магазин? – вдруг сказал он. – После концерта мы мопти бы устроить небольшой праздник с участием Черы и музыкантов.

Я не ответил. Хорошее настроение исчезло.

"Чем меньше я буду тратить, тем больше продержусь в обществе Джи", – мелькнуло в голове.

Джи посмотрел на мое мрачное лицо и заметил:

– Твоя угрюмость проистекает из вечного крохоборства.

Вечером мы, с трудом усыпив бдительность швейцара, проникли в чисто прибранный номер Джи. Через несколько минут он был, как обычно, завален нашими вещами. Гурий раскидал авоськи с продуктами, устроил на батарее под окном свои ботинки, замочил в умывальнике носки и пообещал, что сейчас придет. Вернулся он через полчаса, прокуренный, мучительно кашляя.

– Если ты не способен на малую жертву и не можешь бросить курить, – покачал головой Джи, когда мы сели пить чай, – вряд ли ты готов к подвигу. Даю тебе последнее предупреждение, а также запрещаю превращать мой номер в свинарник.

Петрович скукожился и виновато вышел в коридор. Я пошел за ним.

– И до чего же мне не везет! – грустно произнес он.

– Если тебе плохо, братушка, – сказал я, положив руку на его плечо, – то подумай сначала, что для тебя важнее – радости мира или благие обязанности по Школе. Если первое – то не удивляйся своему плохому настроению: ведь ты уже перешел в мирской ток, а в нем мало радости. Поэтому соберись с мыслями и восстанови в себе правильную иерархию ценностей.

В этом тебе может помочь страх. Страх не как парализующее чувство, возникающее само по себе, а как контролируемый момент, который можно вызвать, чтобы победить чувства апатии и безразличия, свойственные мирскому току.

Подумай также о смерти, которая неминуемо придет к тебе, о голове Берлиоза, о невидимых силах, управляющих миром. Тогда жирный мещанский флюид, наглость и жалость к себе немедленно исчезнут.

Подумай также об идеалах Пути и о том, что все человечество живет еще по Ветхому Завету, хотя прошло уже две тысячи лет с тех пор, как на Землю пришел Иисус Христос.

Ведь ты не забываешь каждый день есть и пить? А настройка на Луч, несущий Благую Весть, еще более необходима, чем еда и питье, и делать это нужно каждый день.

– Я вчера попал в странное сновидение, – успокоившись, произнес Петрович. – На закате дня я встретился с Джи у старинного каменного замка – он стоял на берегу горного озера, отражаясь в чистой, как хрусталь, холодной воде.

"Пойдем, я покажу тебе магический лабиринт, – предложил Джи. – Надеюсь, он поможет тебе вспомнить о прошлых воплощениях, когда ты сражался за веру Господню. Но там ты должен вспомнить те обеты воздержания, которые давал прежде".

Я последовал за Джи, и через несколько минут мы оказались в подземелье замка. Повсюду горели яркие факелы. Джи нагнулся и вошел в потаенную дверь в стене, я быстро последовал за ним. Вдруг я оказался в огромной зале, освещенной мерцающим светом. Я увидел арку, за которой клубилась голубая мгла, – вход в магический лабиринт. Я вошел в его узкий коридор и направился вперед. По пути мне стали попадаться чаши ароматного вина, амфоры с рисунком из виноградных листьев, дымящиеся кальяны и красивые трубки из красного дерева, набитые разными видами табака. Я не выдержал и, схватив длинную коричневую трубку, покрытую бирюзой, с наслаждением затянулся. Вокруг никого не было. Тогда я поднял тяжелый белый кувшин и долго пил терпкое вино небывалого вкуса. Вдруг над головой раздался голос Джи:

"Я не думал, что ты так глубоко погрузился в мир плоскатиков – людей, у которых нет выбора".

Затем Джи воззвал к небесам и сказал:

"Ты третий, и я верю, что твоя память когда-нибудь пробудится".

– Послушай, – сказал я, – эти хокку специально для тебя:

На ночь, только на ночь одну,

О цветы лесного жасмина,

Приютите странника вести.

Если он человек не простой,

То тончайший вьюнок расцветет

На закате ушедшего дня.

Скоро осветит луна

Нежный сумрак склоненных теней

И прозрачный напиток любви.

– Эгх, – вздохнул Петрович, – когда же Джи передаст мне тайное знание! Сегодня на концерте, читая про себя псалмы, я вошел в такое прекрасное состояние, что испытал невыразимое блаженство.

.. .И будет яко древо, насажденное при исходящих вод,

Еже плод свой даст во время свое и лист его не отпадет…

И представилось мне, что Джи – это древо, а мое сознание – как лист на нем. Мне дают жизнь благодатные токи, поднимающиеся по стволу. Я понял, что в этом псалме говорилось о человеке-ядре, который поддерживает и питает Духом весь Святой Орден.

Мы с Петровичем вышли на балкон. Снежные карнизы свешивались с крыши, готовые обрушиться на наши головы.

– Главное для нас, дорогой Петрович, – произнес я, – выработать внутри себя непобедимый настрой, который преодолеет все препятствия. Он оживает в самых безнадежных ситуациях, когда смерть идет по пятам. Это огонь изнутри, огонь астральных миров – он побуждает нас быть алертными.

Чтобы действовать в Луче, необходимо достичь этого огня – . Он загорается, когда в тебе угаснут желания этого мира. Когда что-то внутри умерло – тогда дух, подобно таинственному вихрю, внезапно оживает.

Ветер всегда дует из мира Нагваля. Но биологическое начало затуманивает внутреннее око, и мы не слышим зов Нагваля – а он всегда рядом.

Мне сейчас тридцать три года, и мои биологические силы пошли на убыль. Мне приходится носить ящики на одной психической энергии. При больших нагрузках я чувствую дыхание смерти, и благодаря этому начинает гореть незамутненный огонь, светлый и чистый.