— Вот бы нам! Смеху-то! — предложила молодуха, перепеленывая ребёнка в старую рубаху.

— Пфу! Пфу! Оголтелые бесстыдницы! — затрясла головой старуха, поднимаясь с колен после молитвы. — Глазища-то вылупили, сатанинское отродье! Охальницы!

В камере захохотали. На старуху закричали, замахали руками.

— Придет господин начальник, а мы эти — Евы! — давясь от смеха, проговорила каторжанка. — Пускай попрыгает. Ведь мужикам-то исподнее сменили! Бунтуем завтра, бабоньки! Глядишь, одеяльце выдадут!

— Я поговорю с администрацией! — звонко сказала Мария. — По инструкции постельное белье положено!

— Эва, чего захотела… «По инструкции»! — издевалась каторжанка, простонав цепями. — Забудешь про инструкцию, коль помыкаешься с мое! Одна лишь забота — как бы по морде не смазали!

— Если меня ударят — убью! — тихо ответила Яснева. В голосе ее такая решимость, что арестантки умолкли.

— Грех! Грех убивать! — запричитала старуха, осенив себя двумя перстами. — Господь терпел и нам велел!

— Замолчи, бабка! Не лезь на рожон! — проворчала каторжанка, примирительно кивнув головой. — Кто политиков поймет?! Начальство и то побаивается!

Яснева отошла к окошку. Широкой полосой падал свет. Единственное место, где можно читать. Раскрыв томик Пушкина, который удалось пронести в тюрьму, старалась сдержать волнение. В томике записка, передали уголовные в перловой каше, голубой от медного котла. Почерк знакомый.

Дрогнули губы, потеплели серые глаза. Заичневский! Уголовный воровато сунул записку, когда вносил ведро с кашей. Неужели Заичневскому опять грозит каторга?1 Говорят, нашли на бумагах царскую резолюцию: «Надеюсь, что на этот раз его упекут куда-нибудь подальше!»

Захлопнула томик. Задумалась. Она вернулась в Орел, чтобы помочь друзьям. Остановилась в гостинице, боясь подвести знакомых. Там и случилось непоправимое. Обессиленная беготней по городу, повалилась на постель. По тяжелым шагам, доносившимся из коридора, почувствовала неладное. Хотела вскочить, но не хватило сил. В дверь барабанили. Не отвечала. Тогда дверь сорвали с петель. Обыск. Язвительно улыбался лощеный ротмистр. Прокламации, явки, шифрованные письма, адреса в Лондон… Набралось! Аресты катили волной, приходилось партийный архив носить при себе… Без него нельзя.

Загрохотал замок. Проскрежетала дверь.

— Яснева Мария, на допрос к господину полковнику!

— «Яснева Мария, домашняя учительница, 28 лет, арестована 26 марта 1889 года, дочь титулярного советника, за счет костромского земства закончила курс учительской семинарии… Позднее в Москве Высшие женские курсы Герье… Привлечена к дознанию по статье 318 Уложения о наказаниях… Заключена под стражу в Орловском тюремном замке… — Полковник вскинул глаза, покрутил седой головой. — При аресте обнаружены гектографированные издания преступного содержания, как-то: «Программа Исполнительного Комитета «Народной воли», «Письмо Исполнительного Комитета Александру III», брошюра «В мире мерзости и запустения», литографированный каталог систематического чтения, рукопись «Николай Палкин»… Письма и фотографии, указывающие на преступную связь с Заичневским и Арцыбушевым…»

Полковник откинулся в высоком кресле. Нахмурился. Глаза отчужденно и сердито поблескивали сквозь стекла золотого пенсне.

— Ну-с, уважаемая! Кто бы ожидал! Вот и рекомендательное письмо пристава Халтурина! — Прошелся мелкими шажками по ковру, заложив старческие руки за спину. — Встреча-с!

Яснева молчала, наслаждаясь светом, теплом. От яркого солнца болели глаза. Ей нездоровилось. Лихорадило, бил озноб, терзал кашель.

— Так-с… «Как удар громовой» — в связи с убийством генерала Мезенцова… «Адское покушение на жизнь помазанника божьего»… Материалы самые рискованные, за хранение которых, а тем более за распространение каторга в лучшем случае. — Полковник шумно перелистывал папку.

— А в худшем?!

— Зря ершитесь! Вы больны, и тяжко.

— Так освободите!

— Только чистосердечное и правдивое показание облегчит участь!

— Вы так добры ко мне, господин полковник. За любезность— любезность. Поищите предателей в другом месте!

— Каждый понимает по-своему…

— Безусловно!

— Подумайте, — сухо заметил полковник, усаживаясь в высокое кресло и играя черным шнурком пенсне. — Откуда прокламации?

— Нашла в вагоне поезда!

— Я частенько разъезжаю, но почему-то мне они не попадаются.

— Значит, не везло! И вы знаете, не только нашла прокламации, но и цинковый ящик. Кстати, о шрифте узнала только в жандармском управлении, когда его вскрыли.

— До этого не догадывались?!

— Не имею привычки заглядывать в чужие вещи!

— А брать чужие вещи? А письма в Лондон? А шифрованная азбука под названием гамбетовская?..

— Господин случай великий шутник. Письма в Лондон нашла в книге из Публичной библиотеки. Не понимаю, о какой азбуке идет речь?! Гамбетовская?! Не представляю, что это такое! Но если вы утверждаете…

Полковник выложил письма с колонками цифр. Красным карандашом повел по строкам. Мария наклонилась, принялась их рассматривать. Заныло сердце — письма из Лондона. Получила их недавно, думала передать Заичневскому…

— Рад, что они вас заинтересовали! — усмехнулся полковник. — Потрудитесь расшифровать эти письма.

— Расшифровать? Первый раз вижу…

— Письма сами расшифруем! Пошлем в Петербург… Потребуется, конечно, время, а прочитать — прочтем! Я надеялся на вашу помощь.

— Зря, зря… — Мария закашлялась.

Полковник налил из кувшина воды. Придвинул стакан.

— Значит, выступления Заичневского тоже не вы переписывали? — Полковник выдвинул ящик стола. — Это тоже не ваша рука?

— Моя! К чему утруждать следствие! — удивленно повела плечами Мария. — Спросили бы сразу. К Заичневскому эта рукопись не имеет ни малейшего отношения. Просто переписала прокламацию, найденную в книге.

— Романова их приписывает себе.

— Что ж. Библиотекой может пользоваться каждый. Не понимаю вашей иронии! Мне бы хотелось получить свидание с Романовой.

— Только этого не хватало! — зло парировал полковник.

— Потрудитесь на меня не кричать! Очень обяжете! — упрямо сдвинула брови Яснева. — В противном случае на вопросы отвечать отказываюсь!

— Последнее…

Полковник веером распахнул снимки, взятые из правого ящика. Сердце Марии опять заныло. Друзья… Товарищи… Столько арестов за это время. Молча перебирала глянцевые фотографии, вглядывалась в дорогие лица. Юнкера пехотного училища… Курсистки с курсов Герье… Гимназисты… Полковник нюхал табак, терял терпение. А она вновь и вновь перебирала карточки. Наконец отложила две.

— Кто такие? — мягко спросил полковник.

Не знаю. Встречалась в тюрьме на прогулках. Метнув гневный взгляд, полковник помолчал, сдержался:

— Подумайте — возможно, кого опознаете.

Яснева снова принялась перебирать карточки. Протянула полковнику женский портрет.

— Узнали?

Встречала на балу в Дворянском собрании. Преотлично танцевала мазурку!

— Достаточно! Наслушался ваших бредней. — Полковник с ненавистью смотрел на арестованную. — Возможность искупить вину чистосердечными показаниями вы не использовали! Что ж!

Мария выпрямилась. Полковник нервно дернул шнурок.

Обвиняемые Заичневский и Арцыбушев по известному составленному ими плану с социально-революционными целями стремились образовать преступное сообщество, ближайшей задачей которого было группировать преимущественно из учащейся молодежи, и притом из разных сфер, в том числе и из круга лиц, состоящих на военной службе, кружки, в которых посредством тенденциозных чтений, сообщений и убеждений предполагали развить в членах кружков социально-революционные идеи и убеждения и такими средствами подготовлять молодых людей к будущей революционной деятельности.