— Зачем?— спросил Буденный.

— Смотрите, на всех портретах у Вас лицо смуглое, а сейчас Вы бледный... Зритель может не узнать.

— Ну, что ж, в моей жизни было много жертв. Пойду и на эту... ради искусства,— пошутил Семен Михайлович.

Я в фильме пел “Баркароллу” Гуно и Колыбельную Моцарта.

Фильм просмотрели на киностудии. Сюда пришли и мы, его участники. Помню, как Семен Михайлович, усмехаясь, поздравил меня с дебютом, как Анатолии Васильевич высказал много интересных мыслей о новых возможностях кино. Не спал я в ту ночь, думая о будущем молодого искусства и представляя себя в новых киноролях...

Но к сожалению, мои светлые мечты остались только мечтами. Не посчастливилось мне в кинематографе. Снимался я чрезвычайно мало: то из года в год планировались фильмы о выдающихся государственных деятелях и полководцах, то неожиданно наступил период мало-картинья. А потом началась серия фильмов-опер, в которых режиссеры пытались объединить искусство певца с искусством драматического актера. Они были убеждены, что сделали очередное “открытие” в кино; а в то же время не понимали, как разрушает художественный образ такое механическое объединение. Человек, который любит вокальное искусство, который очаровывается мастерством драматического актера, сразу же разделит это синтетическое творение на его составные части и не почувствует того наслаждения, которое дает искусство.

Нужно вспомнить Ф. Шаляпина, И. Паторжинского, М. Литвиненко-Вольгемут, Л. Руденко, Б. Гмырю, С. Лемешева, А. Пирогова в фильмах “Дон Кихот”, “Запорожец за Дунаем”, “Наймичка”, “Музыкальная история”, “Моцарт и Сальери”, в которых прославленные певцы создали замечательные образы. Ни на мгновение нельзя представить себе, чтобы кто-то другой играл эти роли под сопровождение их голосов. Они показали себя большими художниками, которые тонко чувствуют законы сцены и экрана. Когда они пели, они мимикой и движениями передавали чувства героев. Драматический же актер выражает эти чувства по собственным законам, которые не могут органично соединиться с законами вокального искусства.

Режиссер, который знает и тонко понимает музыку, никогда не согласится на замену оперного актера драматическим в фильмах-операх, а искомые исполнители — только в оперном театре. Ведь никому и в голову не пришло бы пригласить на роль Одетты—Одиллии в фильме-балете “Лебединое озеро” драматическую артистку только потому, что у нее красивое лицо или выразительные глаза...

До встречи с Александром Петровичем Довженко я никогда не слышал, чтобы кинорежиссер снимал оперного певца в драматической роли. А Александр Петрович пригласил меня сыграть одну из наисложнейших ролей в “Поэме о море”.

— Мне нужен образ интеллектуального человека, который все видит, все понимает, который верит в свой народ, в его светлый завтрашний день,— сказал он мне.— Я убежден, что ты сможешь донести до зрителя мои мысли.

Мы часто говорили про будущий фильм, и я проникся идеями Александра Петровича. Убежден был, что под его руководством смог бы создать образ человека, которому Довженко отводил много места в своем фильме.

Я не хочу сказать, что драматический артист сыграл роль писателя в упомянутой картине хуже меня. Нет! Он — большой талант и прекрасно справился с нею. Но важно то, что Довженко смело доверял певцу свои мечты, пробуждал в нем силы, о которых никогда не знал и сам артист.

В “Поэме о море” я сыграл слепого бандуриста, который поет песню “Чуєш, брате мiй...”. И об этой роли мы подробно говорили с Довженко.

— Песня — огромная сила, она потрясает сердца, облагораживает человека, делает его смелее. Поэтому без песни мой фильм будет просто немым,— полусерьезно, полушутливо говорил Александр Петрович.

Дружеские беседы с Довженко остались в моей памяти на всю жизнь. Его светлому разуму были доступны тайны музыкального искусства. Он умел слушать певцов, хорошо зная, как рождается вокальный образ, и его советы мне всегда помогали.

Последняя работа моя в кино — участие в картине о Максиме Рыльском, поставленной Лидией Островской на Киевской студии научно-популярных фильмов. В ней есть воспоминания о выдающемся украинском поэте, и я пою его любимую песню:

Ой у полi криниченька

З неï вода протiкає.

Ой там чумак cipi воли пасе

Щей з криницi напувае.

Люблю ли я кино? Люблю со всеми огорчениями и надеждами и очень жалею, что так мало сделал на ниве киноискусства.

* * *

В о п р о с о б э к р а н и з а ц и и м у з ы к а л ь н ы х п р о и з в е д е н и й для меня очень принципиальный. Я уже говорил о том, что не принимаю такого решения, когда снимают драматических артистов под фонограмму. Я помню, как был огорчен Александр Пирогов, что снимают фильм “Моцарт и Сальери” и берут его звук. Что мешало бы самому Пирогову сняться в роли Сальери? Только произвол режиссера. А ведь перед драматическим артистом поставлена труднейшая, с моей точки зрения неоправданная задача — решить уже решенный другим исполнителем вокальный образ. Значит, одну индивидуальность надо нивелировать. Режиссеру проще.

1966

Что я читаю

У меня не очень много книг. Но согласитесь, книголюб — это, скорее, тот, кто любит и читает книги, а не тот, кто расставляет их по красивым книжным полкам. Правда, у меня была достаточно большая библиотека, но она погибла во время войны.

Книги, которые сейчас у меня есть,— это в основном подарки авторов с их автографами. Мне дарили книги К. Федин и А. Толстой, А. Игнатьев и И. Эренбург, В. Каверин и В. Лидин, наш крупнейший “книжник”, И. Шаляпина и Б. Филиппов. Они бывали у меня и я — у них. Я встречался с В. Маяковским, П. Антокольским, А. Жаровым, А. Безыменским, И. Уткиным, В. Гусевым. Особо хочу сказать о Василии Каменском. “Весельчак, гармонист, песельник,— говорил о нем Маяковский.— Я считаю его лучшим современным поэтом”. Своеобразнейший писатель, автор отличных стихов, человек редкостной многогранной одаренности, революционер, прошедший через царские и белогвардейские тюрьмы, первый из писателей, ставший депутатом Моссовета,— встречи с такой необычайной личностью забыть невозможно.

Люблю классическую литературу. И здесь главный предмет моих увлечений — произведения Гоголя. И еще один русский писатель, которого я необычайно люблю, — это Бунин. С Буниным я связан не только как ревностный читатель, но и как певец. Молодой музыкант П. Пичугин написал музыку, а я спел два романса на слова великого русского писателя.

В связи с этим я хотел бы сказать вот что. Я исполнял произведения многих самодеятельных музыкантов, как правило, людей с высокой музыкальной и литературной культурой. Назову лишь нескольких. Это академик В. Шулейкин, чьи произведения я исполнял в московском Доме ученых. А “Элегию” и несколько других романсов певицы О. Артоболевской, жены академика И. Артоболевского, я даже записал на пластинку.

И еще один пример. Как-то ко мне зашел главный редактор журнала “Техника — молодежи” В. Захарченко. Он поинтересовался портретом академика Г. Кржижановского, который был мне подарен лет 35 назад. С обратной стороны портрета рукой Глеба Максимилиановича написана элегия. Василий Дмитриевич Захарченко опубликовал её в одном из номеров журнала. Дочь писателя В. Кожевникова, Катя, которая училась в консерватории по классу композиции, положила эти стихи на музыку, и я исполнил ее ораторию вместе с хором и оркестром. Об этом я подробно рассказывал.

Профессионализм — это, конечно, хорошо, но не забываем ли мы порой, что уровень творчества человека, которого заставляет писать не профессиональная необходимость, а душа, бывает не ниже, чем у тех, кто имеет соответствующий “аттестат”?

Если говорить о том, что отнимает у меня львиную долю времени, то это литература о современности и самые разнообразные книги по истории России, Украины, Польши и вообще славянских народов.

Я выписываю больше двух десятков журналов и стараюсь следить за всем, что у нас печатается. А журналы “Вопросы философии” и “Вопросы истории” читаю с карандашом в руках и нахожу для себя необычайно много интересного. Эпоха, ее темп, образ жизни людей сегодня так не похожи на то, что было в годы моей юности, что без взгляда в будущее, который формируется философией, и понимания своего прошлого, которое дает история, невозможно понять свое время. Быть может, поэтому эти два журнала принадлежат к кругу моего любимого чтения.