Август 1844
К СТАТУЕ
Нет, ты отнюдь не та Республика святая,
Которую мы ждем, о будущем мечтая!
Не та, что вызовет прекрасных душ расцвет,
Изгладит навсегда злых побуждений след,
В подлунной утвердит навеки мир желанный,
И звуки чистые торжественной осанны
Исторгнет из сердец, и даст закон иной,
Сулящий нам не смерть, а счастье и покой;
В единую семью соединит народы;
Всем без различья даст вкусить от благ свободы;
Голубизну небес на землю низведет
И обогреет всех теплом своих щедрот;
Пред нами явится не худосочной тенью,
А Мировой Душой, чье дивное цветенье
Господней волею открылось для очей,
И людям ниспошлет поток своих лучей…
Не сходна ты и с той богинею ужасной,
Которая рукой бестрепетной и властной
Разбила старый мир, и новый создала,
И вглубь гигантского кипящего котла
Швырнула страшный год вслед за великим годом.
Сравнявшим короля и знать с простым народом,
И, к золоту свинец тем самым подмешав,
Сумела выварить звенящий твердый сплав.
Не знать тебе вовек величия и славы:
Твои деяния уклончивы, лукавы;
Ты не смогла спасти знамен французских честь,
Занять людей трудом, стране покой принесть;
Ты не признала прав отверженных и нищих,
Не озарила ты надеждой мрак жилищ их;
Себе соорудить могла бы ты алтарь,
Низвергнув эшафот зловещий, но, как встарь,
Гнетет людей закон бессмысленный и жесткий,
Ты свято бережешь позорные подмостки,
И невдомек тебе, что усмирить народ
Способен только хлеб — отнюдь не эшафот!
Ты не возвысила того, кто был унижен,
Встревожила дворцы, не успокоив хижин,
Не пожалела тех, кого томит тюрьма.
О, порождение бессильного ума
Собраний косных! Ты путями непрямыми
Идешь, ведомая слепыми и хромыми.
Не увенчала ты собой отчизны храм.
Благословения не жди своим делам!
" Едва забрезжит день, я расстаюсь с постелью, "
Едва забрезжит день, я расстаюсь с постелью,
Разбуженный зарей, веселой птичьей трелью,
Порывом ветерка или шуршаньем ив,
И сразу же берусь за труд, опередив
Семью рабочего, чей дом — через дорогу.
Уходит ночь, и мрак редеет понемногу;
И я ищу меж звезд любимую звезду,
Хожу по комнате, и думаю, и жду
Рожденья замысла и появленья солнца.
Чернильница стоит у самого оконца,
Распахнутого в сад, увитого кругом
Росистым сумрачным разросшимся плющом.
И на мое лицо ложится тень густая,
И я пишу, перо о листья отирая.
" Как призрак, высится огромное страданье "
Как призрак, высится огромное страданье
Над мирозданием; в таинственном молчанье,
В глухой безмерности тоскливый рвется крик.
И кроткая жена, и сгорбленный старик,
Повсюду — в тропиках, в пустынных льдах и в шхерах,
В Париже, в Лондоне — грохочущих пещерах, —
Блестящий капитан, ведущий в битву полк,
Оборванный бедняк, богач, одетый в шелк,
Преступник в кандалах, измученная жница,
Терновник, где, шипя, гадюка шевелится,
Те, кто твердят: «Люби!», те, кто твердят: «Молись!»,
Коралловый атолл, и пик, взлетевший ввысь,
Шумящий водопад, и сталь косы звенящей,
И тигр, готовящий прыжок во мраке чащи,
И птица, что в гнезде, нахохлившись, сидит,
Корабль и тайный риф, тростинка и гранит,
Те, кто повержены, и те, кто повергают,
На горестной земле невольно повторяют —
И даже рой детей, и даже круг невест —
Отчаянья немой и безнадежный жест!
" Известен ты иль нет, велик ты или мал, — "
Известен ты иль нет, велик ты или мал, —
Но если в творчестве всю душу изливал,
То знакам, — что и ты и я — мы все чертили
На свитках золотых, как сладостный Вергилий,
В железных библиях, как величавый Дант, —
И плоти нашей пыл и пламень сердца дан.
Ведь книга и поэт, создатель и творенье,
Всегда в мучительном и тесном единенье,
И наше детище так полно в нас живет,
В крови у нас бурлит и слезы наши льет,
Так чувствуем его глубоко с нами слитым,
Что в первый раз, когда в театре, всем открытом,
Прославленная Марс, Фирмен и Жоанни
Для нашей публики сыграли «Эрнани»,
Мой дух стыдливостью смутился оскорбленной.
До этого во мгле, звездами озаренной,
Бандит и донья Соль, в лесу поющий рог,
Руй, Карлос — были все мечтой, с которой мог
Я в творческом бреду непостижимо слиться.
Я слышал речи их и ясно видел лица,
В священном трепете живя среди теней,
Блуждающих в душе взволнованной моей.
Нашествие толпы казалось мне изменой.
Когда услышал я, томясь один за сценой,
Как машинисту был короткий дан приказ —
И все скрывавшая завеса поднялась, —
Мне вдруг почудилось, что всем из зала видно:
Здесь тайное души обнажено бесстыдно.
Джерси, сентябрь 1852
" Как всюду, о пришельце новом "
Как всюду, о пришельце новом
Здесь говорят: «Откуда он?»
Изгнанья холодом суровым
Я все сильнее окружен.
Не вижу родины далекой.
На смену радости высокой
Пришли надолго дни тоски.
Уже меня зовет могила,
Душа усталая застыла,
И снег ложится на виски.