ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Другое поле битвы. Улицы и площади.
Папа
(появляясь среди сражающихся)
С меня начните! Как! Вы, бедняки, душить
Друг друга вздумали? Хотите завершить
Взаимной ненавистью бедствия сплошные?
Ведь Франции одной вы сыновья родные!
Я слышу: подле вас рыдает эта мать.
Крестьянин, ты пришел рабочих убивать.
Зачем же? Как твоя работа ни зовется,
Он в ней участвует. Единство пусть не рвется!
Велик ваш труд в полях, где род людской взращен.
Ты колос, гвоздь, кирпич, а право — это он.
От славного труда не надо отвлекаться.
Ведь с трудолюбием все больше крепнет братство.
Тот полет огород, другой колосья жнет.
Бог — средоточье бездн; свет разума он льет,
И оживляет он, и оплодотворяет,
И лица потные он одухотворяет.
Труд — высший ваш закон; и свят он! Но сейчас
Не заступ, не пила, а меч в руках у вас.
В чем суть? Опередив крестьянина, шагает
Рабочий; он спешит, грядущему внимает.
Он слишком быстр; другой уж слишком отстает.
Возможно. Бог — судья! Но можно ль, о народ,
Слать души в небеса, и копошиться в тине,
Кровь проливать рукой, презренною отныне,
И заставлять рыдать над крышами набат?
Все — жизнь! Нигде господь не выстроил преград.
Ах, если есть он там, где явь — лишь ось вселенной,
Коль существует цель, порядок неизменный,
И коль звезда чиста, и коль заря не лжет,
И верный друг земле вот этот небосвод,
И если жизнь есть плод, а вовсе не отрава,
И если радостны обязанность, и право,
Долг, и любовь, и труд, — то, чем бы ни была
Небесной молнии мгновенная стрела,
Нет ярости такой жестокой, бесконечной,
Безбожной, варварской, тупой, бесчеловечной,
Которую была б не в силах обуздать
Ребенка малого качающая мать.
Как! Всюду ярость? Как! Повсюду корчи, муки,
Смерть, множество гробов, в крови людские руки?
Как! Солнце ясное, и на цветке росу,
И милый месяц май в сияющем лесу
Тревожит мерзкое зияние могилы?
Ах, если победить вы наберетесь силы,
То много ль радости? Сердца как лед у вас,
И души черными в победный будут час.
Подумать только: чем вы братство заменили!
Бог создал вас, чтоб вы творили и любили,
Растили бы детей у ваших очагов,
А вы умеете плодить лишь мертвецов!
Вы, преходящие, к чему вы так гневитесь
На преходящее? Вы — братья! Примиритесь.
Очнитесь!
Боже мой! Все ускользает прочь,
И уж апостолу внимает только ночь.
Но должен он вещать и в мировой пустыне,
Где бездна для него подобна толпам ныне.
(Он продолжает говорить.)
ГОВОРИТ В ДАЛЬ, ОКУТАННЫЙ МРАКОМ
Живите, мыслите, надейтесь на успех,
И к цели двигайтесь, и все любите всех.
Никто не одинок на сей земле. Потребен
Любой для каждого. И ты не будь враждебен,
Богатый, к бедняку; а ты, о голытьба,
Богатому прости. Взаймы дает судьба.
Но не дарит она. И рано или поздно
Уравновесятся таинственно и грозно
Богатство с бедностью. Ублюдочен доход,
Который родился из чьих-нибудь невзгод,
И кривобокое фальшиво процветанье,
Добытое ценой народного страданья.
Зловеще дерево, коль труп вблизи него, —
Страшитесь, короли, тщеславья своего.
Вы, с ним престол деля, души себя лишили
И власти. Звук пустой, что вы Романов, или
Брауншвейг, или Бурбон, иль Габсбург. И не впрок
Вам ваши титулы. Жестокие, как рок,
На стройку пирамид гоняли фараоны
Народ закованный и зноем истомленный.
Что ж в эти глыбищи вместить они могли?
Лишь только бренный прах. О, верьте, короли:
И Сезострис, и Кир, и Александр могучи,
Но суетна их мощь, и быть гораздо лучше
Вот этим бедняком по имени Христос.
Могущественны вы, но как бы не пришлось
О милосердии вопить вам из-за гроба!
Здесь — лесть, но кара — там. Умерьте вашу злобу!
А ты, о труженик, согбенный под ярмом,
Ты, лев, которого считают муравьем,
Терпи, мой друг, и жди. Не вздумай только драться.
Да, да! Ты вправе жить и даже добиваться,
Чтоб плата возросла и труд твой легче был.
Согласен я, чтоб ты однажды получил
От бесконечности, от благ ее огромных
Назначенную часть услад житейских скромных, —
Жизнь боле сносную и даже вместе с ней
Гармонию, любовь, зарю и гименей.
Грядущее — не мрак. Свет в полусне сочится
Сквозь пальцы детские. И можешь ты добиться,
Чтоб справедливые настали времена.
Работа спорится, оплаты ждет она.
Очаг свой защищай, не уступай законам,
Когда лжесвятость их правам твоим законным
Помехой сделалась; ребенку хлеб достань,
Но брата не убий, и родины не рань,
И город не губи, разгром его затеяв.
Ни Вандемьеров, ни святых Варфоломеев
К сиянью своему не хочет идеал
Примешивать! О, свет возвышенных начал!
Надежда не должна быть тщетной и обманной.
Не помещают смерть в Земле Обетованной
Над безобразною клоакою резни.
Палач, кто б ни был ты, кого ты ни казни,
Одно бесчестие твое всегда всплывает —
Стыд победителя. О, люди! Умирает
Свобода бледная, пронзенная клинком.
Да, опозорь себя и всех убей кругом —
Вот славу извлекать возможно лишь какую
Из всех фальшивых дел, затеянных вслепую.
Увы! Невозмутим небес бесстрастный взор,
Нет для него убийц. И в глубине их нор
Оставим палачей. Победу ненавижу,
Коль ногти красные я у победы вижу.
Мне отвратительно, коль может вдруг попасть
Власть в руки мясника и вынуждена власть,
Победу одержав, замазывать тотчас же
Провалы мостовых песком. И стал бы даже
Мне ненавистен рай господень, если б он
Убийством был добыт. Как! Значит, и закон —
Преступник? И прогресс — разбойник? Опасаться
Нам следует весов, где могут оказаться
Те злодеяния, которые творим,
Тяжеле добрых дел, о коих говорим.
О, бойтесь запятнать грядущий день, народы!
Убийце не бывать посланником свободы.
Светило, чей восход разверзнул бездну, — зло.
Не провиденье нам такой прогресс дало,
Коль он, устроив ад, стремится в свод небесный.
Нет солнц, которые равны объемом с бездной.
Смертельных ужасов творить не может суд.
Нет прав, которые убить права дают.
Коль право смерть несет, оно лишь мститель дикий,
И очи демона горят на божьем лике.
Звезда бела, и кровь она не смеет лить.
Добро, чтоб быть добром, должно невинным быть.